Я люблю бывать в Ушачском районе. Места уникальной красоты. Сосновые боры и березовые рощи, дороги, которые ныряют с возвышенностей в низины. Озера, реки, радующие глаз и успокаивающие душу.
Ушачский край – родина белорусских писателей Василя Быкова и Рыгора Бородулина. И Быков, и Бородулин всегда с теплотой отзывались о евреях, по соседству с которыми жили их родители, которых хорошо помнят из своего детства. Бородулин переводил стихи многих еврейских поэтов.
Никто точно не скажет, когда первые евреи поселились в местечках этого края. Где поставил первый постоялый двор или кузницу, занялся торговлей или арендовал мельницу еврей, пришедший сюда из западных районов Речи Посполитой?
Исторические сведения скупы и отрывочны. Они не позволяют нарисовать полную картину событий того времени.
Ушачи, как торговое местечко, известно с 1624 года. Исторический центр находился по левую сторону реки Ушача, вниз по течению от сегодняшнего центра. Там размещались костел, синагога, мельница. В 1725 году Ушачи получают Магдебургское право, была построена ратуша.
Евреи называли Ушачи – Ушоц.
Известно, что примерно в 1750 году здесь поселился Ишайя Шапиро. К этому времени в местечке уже была сложившаяся еврейская община. Шапиро был богатым человеком и посвящал большую часть своего времени изучению Торы. Ишайя завещал внуку Баруху Шапиро, ставшему одним из величайших знатоков Торы своего времени, заниматься просвещением евреев.
В «Исторических сведениях о примечательнейших местах в Белоруссии», изданных в Санкт-Петербурге в 1855 году (стр. 121–122), указано, что население местечка превышает цифру 800, состоит из евреев и христиан…
В местечке Ушачи в 1865 году в религиозной зажиточной семье родился философ, публицист Хаим Житловский. Помимо религиозного, получил и светское образование, обучаясь в Витебской гимназии. Увлекся народничеством, но вскоре решил посвятить себя также и борьбе за права еврейского народа. Активно участвовал в народовольческом движении, являлся одним из основателей Союза русских социалистов-революционеров. Будучи редактором партийного журнала «Русский рабочий», регулярно публиковал философские статьи с критикой марксизма. В 1892 году в Бернском университете получил степень доктора философии. Тогда же в Лондоне издал на русском языке брошюру «Еврей к евреям», где настаивал на том, что евреям нужно бороться за национальное равноправие, так как они «не четыре процента кого-то, а на все сто процентов являются самими собою», то есть самостоятельным народом.
После Кишиневского погрома Житловский стал поддерживать идею построения еврейского государства. В 1908 году эмигрировал в США и поселился в Нью-Йорке. Издавал ежемесячник «Дос найе лебн» («Новая жизнь»), публиковал публицистические и философские сочинения в других еврейских изданиях. Статьи того времени посвящены устройству еврейской жизни и языку идишу.
В 1914 году Житловский посетил Эрец-Исраэль. Через четыре года после этого подписал воззвание о создании Еврейского легиона.
Несмотря на то, что некоторые суждения и высказывания Житловского жизнь опровергла, он существенно обогатил философскую мысль и способствовал развитию языка идиша.
По данным переписи 1897 года, в Ушачах проживали 1129 евреев, что составляло более 77 процентов от общего числа жителей.
После революций 1917 года и отмены «черты оседлости» количество еврейского населения стало уменьшаться. Жители местечек, особенно молодежь, уезжали в крупные города, стремились учиться, найти хорошую работу. Рушилась веками создаваемая система экономических отношений. Владельцы небольших лавок, магазинов, кустарных мастерских, арендаторы мельниц, озер, садов оставались без привычной работы. Они тоже покидали местечки.
В 1923 году в Ушачах проживал 861 еврей, это составляло 63 процента от общего числа жителей. Местечко, по тем временам, было вполне цивилизованным. Например, в 1919 году здесь работал врачебный пункт: служили врач, фельдшер, акушерка, сестра милосердия и сиделка. Развивалась еврейская культура. В середине 20-х годов работал еврейский драматический кружок.
В Ушачах мы встретились с историком, краеведом Николаем Николаевичем Кирпичом – директором Музея народной славы Ушачского района. Музей носит имя легендарного партизанского командира Героя Советского Союза Владимира Елисеевича Лобанка. Николай Николаевич родился здесь, был одним из создателей музея и работает в нем более 35 лет. Он – один из авторов книги «Память. Ушачский район». Узнав, что нас интересует еврейская тема, Николай Николаевич любезно согласился помочь и стал нашим экскурсоводом по районному центру.
– Местечко было одноэтажным, за исключением ратуши, которая находилась за рекой… Было много лавок, магазинов, работали корчмы. В основном, это деревянные дома. Многие из них находились на улице Глубокской (сейчас Ленинской)… Раньше улицы назывались по направлениям, куда вели: Полоцкая, Кубличская, Долецкая, Глубокская…
Одно из самых старых зданий, которое сохранилось в Ушачах, – еврейский торговый центр. Находится напротив Музея народной славы. Имя прежнего владельца неизвестно. Конечно, внешне здание претерпело изменения, но и сейчас здесь Центр торговли.
Из старой застройки сохранился фрагмент здания, в котором размещается редакция районной газеты «Патриот»…
В архитектурном плане Ушачи напоминали многие белорусские местечки. Рыночная площадь – в районе теперешней площади Ленина (там находятся Дом Советов, универмаг). От рыночной площади в разные стороны расходились улицы.
В годы Великой Отечественной войны в Ушачах была столица Полоцко-Лепельской партизанской зоны. Немцы подвергали городской поселок неоднократным бомбардировкам, обстрелам. Значительная часть городского поселка была сожжена и разрушена. От старых Ушачей почти ничего не осталось.
О еврейской истории, как и во многих местах, где уже не осталось евреев, напоминают мацейвы на старых кладбищах. В Ушачах было два кладбища, на которых хоронили евреев. Дело в том, что местечко расположено на двух сторонах реки Ушача. По еврейскому обычаю, который не везде соблюдался, покойников нельзя перевозить через реку, озеро. Поэтому на каждой стороне реки было еврейское кладбище.
Последние захоронения здесь были сделаны перед Великой Отечественной войной. То кладбище, что находилось в левобережной части местечка, снесли еще в конце 40-х годов. Мацейвы сгребли трактором, на месте захоронений выкопали карьер.
Второе кладбище, которое находится на нынешней улице Советской, частично сохранилось. Правда, северная часть кладбища занята строительной организацией (ПМК-66).
В 60-е – 70-е годы на пятачке перед кладбищем находилась танцплощадка. Как ни кощунственно это звучит, но, наверное, так было сделано, чтобы покойники не скучали.
Осенью и весной старинные памятники, стоящие на могилах, еще видны, а летом здесь густая стена из трав.
В Ушачском районе сохранились еврейские кладбища в деревне Селище (находится посередине поля, которое засевают ежегодно) и в местечке Кубличи (заросшее лесом).
Репрессии двадцатых–тридцатых годов коснулись людей разных национальностей. О некоторых из них мне стало известно, когда я готовил этот очерк. «Семья Рабиновичей (Шломо, Залман, Генрих и Брейна) столкнулась в Ушачах с преследованием органами НКВД. И в 20-е – 30-е годы вынуждены были уехать в город Горький. Моя бабушка Брейна была старшей. Ни она, ни ее дочь Алта – моя мама, об этом никогда и ничего не рассказывали. Наверное, боялись.
Муж Брейны (Абрам), мой дед, прибыл в Горький в начале 30-х годов. Был религиозным человеком, посещал синагогу. Умер в 1953 году. Мама преподавала математику в школе».
Об этом написал Марк Гроссман из Нижнего Новгорода.
Евреи были не только среди жертв репрессий, но и среди тех, кто осуществлял их. Кто-то был исполнителем чужой воли, кто-то – из-за слепой веры в новые идеалы, кто-то – из-за страха. Разделение на тех, кому дано было право карать, и на их жертв, осуществлялось не по национальному признаку. Нельзя было самостоятельно принимать решения, а тем более – высказывать свои мысли. Надо было быть послушным и незаметным винтиком в государственном механизме.
Григорий Самуилович Авербах родился в деревне Усайя Ушачского района в семье кузнеца. Он, как и его младший брат Лев Самуилович, в тридцатые годы служил в органах ОГПУ, НКВД.
В предвоенные годы Льва Самуиловича назначили военным комиссаром Ушачского района. Авербах сделал все от него зависящее, чтобы мобилизовать людей после 22 июня 1941 года. Он храбро воевал, был начальником штаба 345-й стрелковой дивизии, защищавшей Севастополь. Ранен, контужен, награжден орденами, медалями.
До войны в Ушачах стояла большая воинская часть, в городском поселке было много военных. Внешне все было спокойно и благопристойно, но предгрозовое настроение витало в воздухе. О будущей войне поговаривали шепотом.
В Ушачах жили польские беженцы, те, кто пришел сюда после сентября 1939 года. От них люди слышали об отношении фашистов к евреям. Польские беженцы постарались еще до июня 1941 года уехать подальше от границы. А вот местные жители, в том числе и местные евреи, не очень-то верили страшным рассказам. Они больше доверяли пожилым людям, пережившим Первую мировую войну и уверявшим, что немцы – культурные люди.
Фашистские войска оккупировали Ушачи 3 июля 1941 года. Только 10 семей, большинство из которых принадлежало к «белым воротничкам» и работало в партийных органах или государственных учреждениях, успели эвакуироваться на восток. Также на восток уехали некоторые работники МТС, угонявшие технику.
Сразу после оккупации в Ушачах был расквартирован немецкий гарнизон, назначили бургомистра, организовали волости, назначили волостных.
С приходом фашистов начались систематические издевательства над евреями. Их заставили пришить желтую звезду к одежде на груди и на спине. Принудили к тяжелым работам.
Первой акцией захватчиков стал снос памятника Ленину. Он был изготовлен из бетона и состоял из трех частей. Немцы подогнали к скверу, где стоял памятник, мощную итальянскую автомашину, зацепили памятник тросом, но с первого раза сорвали только верхнюю часть, со второго раза – среднюю. Остались от памятника ноги. Как ни пытались сорвать эту часть, ничего не получалось. Тогда немцы пригнали евреев с молотками, зубилами и приказали им разбить бетонные ноги вождя. Евреи больше недели разбивали их.
Потом оккупанты собрали евреев и приказали вырвать траву на обочине центральной улицы. Старики, дети ползали на коленях, исполняя приказ. Тех, кто не подчинился, ждала смерть.
Николай Николаевич Кирпич, когда писалась книга «Память. Ушачский район», много времени занимался еврейской темой. Хотел установить фамилии всех расстрелянных в Ушачском гетто, написать хронику страшных дней. Работал в белорусских и российских архивах, вел переписку с израильским Мемориальным Центром катастрофы и героизма Яд- Вашем. В архивах ушачского Музея народной славы хранится его обширная переписка с родственниками погибших евреев, которые после войны жили в Москве, Ленинграде, Горьком.
– Много жило в Ленинграде, – уточняет Николай Николаевич. – Мы собрали сведения о 890 погибших. Но есть данные, что всего погибло 925 евреев.
В конце августа – начале сентября 1941 года, – говорит Николай Николаевич, – немцы создали гетто в районе нынешней улице Кореневского.
Когда-то в этом районе была одна из ушачских синагог, но компактно евреи жили перед войной на другой стороне реки.
По переписи 1939 года, в Ушачах проживали 487 евреев, что составляло 24 процента от общего числа жителей. 464 еврея, то есть практические все, были согнаны в гетто.
Уцелели те, кто в предвоенные годы поступил на учебу в другие города и волею случая не приехал на лето к родителям. Но были семьи, в которые на лето к бабушкам и дедушкам приехали внуки.
Месяц спустя гетто окружили колючей проволокой в два ряда, оно находилось под охраной полиции. Вход в него не евреям был запрещен. Условия проживания были ужасными. Узники умирали от холода, голода, болезней.
В декабре 1941 года в Ушачи пригнали еще около пятисот евреев из Кубличей, Бабыничей, Усайи, Селища, Глыбочки и других населенных пунктов района. Их разместили в другом гетто – по улице Ленинской (до предпоследнего дома поселка Пролетарий). Всего в гетто в Ушачах оказалось более девятисот человек.
В 1945 году довоенная жительница Кубличей Хая Оршанская получила письмо от своей подруги Тани Андрейчик. В письме подробно описаны ужасы гетто. «В конце декабря всех евреев согнали в Ушачи. Дочь сапожника Гинзбург Гита была замужем за учителем немецкого языка. Он был из Ушачей, но жил у них на квартире в Кубличах. Он убежал в лес к партизанам, а ее, беременную, угнали в Ушачи. По дороге у нее начались роды, она упала, и ее застрелили. Ее мама Хана упала на бездыханное тело, и Хану тоже застрелили».
Особое усердие и садизм проявили комендант Кубличской комендатуры Шнейдер, унтер-офицер Кубличской комендатуры Сучь. Каждую ночь они ходили по местечку и резиновыми палками били окна домов, а затем избивали жителей.
Старался и обер-лейтенант Цимс. За содеянное его настигла кара. Цимс был пойман партизанами, вывезен в Антуновский лес и расстрелян. Произошло это так. Цимс был приглашен на день рождения в компанию красивых девушек. Он веселился, выпивал. В этот момент в дом вошли партизаны...
Созданные из трудоспособных узников гетто рабочие колонны выводили под охраной полиции на расчистку улиц, разгрузку машин. Девушки в гололедицу в бочках возили воду из реки для лошадей немецкой кавалерийской части. Уставших девчат били палками и прикладами винтовок, заставляя работать.
Самостоятельно выходить за пределы гетто запрещалось под страхом смерти.
За несколько дней до ликвидации гетто подпольщики предупредили узников о предстоящих расстрелах и некоторым евреям удалось бежать.
Вот как об этом вспоминает С.В. Маркевич, в годы войны руководитель подпольной группы в Больших Дольцах.
«От надежных людей мы узнали, что поступило распоряжение немецкого командования выявить всех евреев, а затем собрать их в Ушачах, в специально отведенном для них месте – в гетто. Причиной тому, как объясняли гитлеровцы, была отправка евреев в Палестину. В нашей волости жило две еврейских семьи, одна – в Малых Дольцах, вторая – в деревне Капцы. В Малых Дольцах еврей был кузнецом (фамилии не помню). Чтобы спасти его, договорились записать его греком, хотя он больше был похож на цыгана. Семья, которая жила в деревне Капцы Веснинского сельсовета, была смешанной: муж Алесь Антонович Карабань – белорус, а его жена Фрада – еврейка. У них было двое детей. В семье жила и теща. Решили изменить иудейскую веру жены на христианскую. Это стоило нам половины поросенка. Фрада стала Ефросиньей, а ее мама Хася – Христиной. После всех наших мероприятий отрапортовали коменданту, что на территории волости евреев больше нет.
При переселении в гетто евреям разрешили взять с собой самое необходимое. Брали самое лучшее.
От делопроизводителя волости узнали, что всех евреев убьют. Посоветовавшись, решили предупредить узников гетто. Сделать это поручили С.Я. Бородавкину, который хорошо знал старосту гетто Иосифа Калмановича Пейсахова, бывшего до войны председателем райпотребсоюза.
В слегка загримированном виде Степан Яковлевич Бородавкин пришел в Ушачи. На квартире коммуниста Михаила Федоровича Мащова состоялась встреча со старостой гетто. Бородавкин предлагал, когда поведут колонну, перебить охрану, завладеть оружием и разбежаться. Конечно, потери будут, но большинство останется жить, детей и стариков спрячет население района, взрослые уйдут в партизаны.
Казалось, все идет хорошо. Но Пейсахов, вернувшись в гетто, обо всем рассказал членам совета (юденрата – А.Ш.). По рекомендации совета, он отправился к коменданту гарнизона, чтобы прояснить: правда ли, что вместо отправки в Палестину их расстреляют?
После пыток Пейсахов назвал С.Я. Бородавкина, от которого узнал об этом. Гарнизон был поднят по тревоге, начались обыски.
По прошествии двух недель все узники гетто в сопровождении 12 солдат спецкоманды были расстреляны около дороги из Ушачей на Большие Дольцы».
(Книга «Память. Ушачский район», Минск, «БЕЛТА», 2003, стр. 151–152.)
Что в этих воспоминаниях правда, что додумано и досказано, сейчас никто не определит. С.Я. Бородавкин был мужественным человеком и его поступок заслуживает того, чтобы его называли Праведником Народов Мира. Он погиб, пытаясь спасти евреев. Правда, его совет «напасть на охрану, перебить ее, завладеть оружием и убежать» выглядит не совсем реальным. В колонне, конечно, были мужчины. Они могли стать инициаторами побега. Но большинство составляли старики, женщины, дети. Что будет с ними? Это были чьи-то родители, жены, сыновья, дочки. И если, по счастливой случайности, кому-то все же удастся убежать, кто их примет, кто спрячет? Все понимали, что после массового побега немцы и полицаи перетрясут каждый дом. Тем, кто осмелится спрятать еврея, грозила смерть.
Не безропотно евреи шли на смерть. Когда 12 января 1942 года их стали выгонять из домов и строить в колонну, кто-то поджег дом в гетто, и в дыму группа смельчаков попыталась убежать.
Вера Гильман, узница Ушачского гетто, вспоминает: «Когда перевели из Кубличей в опустевшее Ушачское гетто, там, на стенах домов, были нацарапаны на идише слова: «Нас скоро расстреляют. Кто себя уважает и останется живой – отомстите за нас».
Нам известны имена двоих кубличан, переживших трагедию гетто и оставшихся в живых. Это брат и сестра Гильман, дети репрессированного портного Лейбы.
Старшая сестра Иохевет (Ольга) пропала в первые же дни войны. О ее дальнейшей судьбе нам неизвестно. В лес ушел брат Фоля (Николай). Впоследствии он встретил партизан и храбро воевал с фашистами.
В книге «Встали мы плечом к плечу…» (составитель И. Герасимова, Минск, «Асобны дах», 2005, стр. 33) указано: «Гильман Николай Леонтьевич, Ушачский район, воевал в бригаде «Железняк», отряд № 5».
Более драматично сложилась судьба Двейры Лейбовны, или в русском варианте Веры Леонтьевны Гильман. О ней написано в книге «Породненные войной».
Когда загорелся дом, мама сказала Вере: «Беги». Вера выпрыгнула из окна и побежала. Немцы поймали ее, других беглецов и вместе с оставшимися узниками Ушачского гетто повели на расстрел. Когда прогремели первые выстрелы, Вера упала вместе с мертвыми. Тела убитых накрыли ее. С наступлением темноты она выбралась из-под трупов и поползла в сторону деревни Череповщина, находившейся в полутора десятков километров от Ушачей. С трудом добралась до ближайшей избы. Там пробыла четверо суток. Опасаясь немцев, хозяин дома Степан попросил ее уйти. На дорогу дал девочке православный крестик и сказал: «Береги тебя Бог».
Оказавшись в Полоцке, Вера попала в тюрьму, где пробыла около трех недель. Никто не догадывался, что она еврейка. Потом – Витебск, детский дом. В детдоме Вера пробыла почти год, до января 1943 года. В детдоме были дети, которые обзывали Веру Гильман «жидовкой Евой». Это на девочку ужасно действовало, особенно, когда она стала свидетельницей расстрела трех еврейских детей.
Веру спасли Мария Мецна, Маня Синцова, Галина Померанцева, которые знали о ней правду.
По документам, Вера числилась русской. Фамилия была Харашкевич. Отчество – Леонтьевна. И то, и другое она придумала сама. После войны Вера вышла замуж за Исаака Родашковича. В 1958 году Вера и Исаак Родашковичи выехали в Польшу, поскольку Исаак имел польское гражданство, а оттуда в 1960 году – в Израиль.
(М. Рывкин, А. Шульман, «Породненные войной», Витебск, 1997 г.).
Об одном из тех, кто ушел из-под расстрела, написал Марк Гроссман. «Двоюродный брат моей матери Рабинович Михаил Соломонович убежал в Ушачах из-под расстрела и воевал в партизанском отряде. Его родители – отца звали Шломо Рабинович – погибли во время оккупации».
В книге «Встали мы плечом к плечу…» (Евреи в партизанском движении Белоруссии. 1941 – 1944 гг.», Минск, «Асобны дах», 2005 г.) я нашел подтверждение этих слов: «Рабинович Михаил Соломонович, 1927 г.р., воевал в отряде им. Жданова».
После войны Михаил Рабинович жил в Нижнем Новгороде. Окончил техникум и политехнический институт. Еще в середине пятидесятых годов уехал в Израиль. Жил в Хайфе. Его фамилия стала Бар-Ной. Работал на железной дороге. Умер в 2005 году.
В партизанскую бригаду им. Пономарева из Ушачского гетто ушел 46-летний Меер Григорьевич Циринский. В Витебской партизанской бригаде воевал и погиб Евгений Борисович Лившиц. В бригаде Чапаева воевали сестры Хая и Мая Монд, Елизавета Нароцкая. 14-летний Гриша Бененсон был принят в партизанскую бригаду Дубова.
Николай Николаевич Кирпич рассказал о еврее, убежавшем из гетто. В партизанской бригаде Дубова он был храбрым разведчиком. Звали его Николай.
Некоторые узники погибли при пожаре, других, пустившихся в бега, поймали и расстреляли.
Около пяти часов евреев-узников гетто держали на морозе. (Морозы в тот год были жесточайшие, градусник в отдельные дни показывал 35 градусов ниже нуля.) Затем под конвоем полицейских и жандармов погнали по Долецкой улице в сторону местного православного кладбища, которое находилось в полукилометре от местечка. Когда ушачских евреев гнали на расстрел, некоторые пожилые люди одели в свой последний путь талесы и шли с молитвами. В институте Яд-Вашем хранятся свидетельства местных жителей, видевших этот марш смерти. Они были записаны одним из авторитетнейших исследователей Холокоста Даниилом Романовским в середине 80-х годов XX века в Ушачах. «Когда ушачских евреев гнали колонной (на расстрел), старший был, кажется, Евель... он высокий был, обкрывшийся был одеялом и пел что-то свое, стогнал «уй-юй-юй» и все они – все стогнали за ним: «уй-юй-юй», молились, наверное...»
Архив Яд-Вашема (0/3 -4708, 4710)
По дороге узники гетто выбрасывали на обочину все, что хранили при себе до последнего дня: фотографии, письма и драгоценности. Они надеялись, что по письмам и фотографиям родственники узнают, кого расстреляли в тот день.
Недалеко от православного кладбища уже были выкопаны две огромные ямы. Замерзшим людям приказали раздеваться и ложиться в ряд на дно ямы. И без того больные и голодные люди, промерзшие, понимая безысходность, исполняли приказания. Кто-то плакал, кричал, молился, прощался с родными, кто-то загораживал собой детей, как будто мог их спасти, кто-то проклинал немцев и кричал, что за них отомстят. В это время раздавались выстрелы.
«Маленьких детей прокалывали штыками и бросали в яму. С 10 часов утра до 4 часов вечера было расстреляно свыше 900 человек. Заполнив две ямы трупами, их закопали. Расстрелом командовал комендант ОРС-комендатуры местечка Ушачи Карл (воинское звание и фамилия не установлены). К месту расстрела был подтянут карательный отряд из Полоцка.
(Государственный архив Российской Федерации, ф. 7021, о. 92, л. 229.)
Вспоминает Василевская Надежда Арсентьевна:
«Зимой 1942 года, на Рождество, отец с матерью ездили к родственникам в Ушачи. В этот день стреляли там евреев. Немец один был, а стреляли наши полицаи. Родителям не до гостей было, не до праздника, повернулись и поехали домой. Отец рассказал: «Один подбрасывает ребенка, а другой стреляет». Когда ехали обратно, встретили знакомую еврейку. Она была ранена: «Данилович, за что постреляли наших всех?» Рассказывали, что девочка бежала через речку по тонкому льду, а за ней полицай гнался, бежит, провалится, и все-таки с другого берега ее убили. А двое деток убежали и спрятались в стоге сена. Ночь пришла, они замерзали. Люди рассказывали, что они кричали: «Мама, нам холодно». Потом спрятали этих детей. Люди не предавали. Один еврей прижился. Прятался в бане. Приходил в деревню подкормиться. В деревню приехал полицай по делам через три дома от нашего. Йосель зашел в дом. Папа: «Ты что?! С ума сошел?! Полицай в деревне!» Папа быстро со стола краюху хлеба дал, он спрятал дрожащими руками и убежал. На этот раз убежал, а потом его немцы выследили, убили».
В Ушачах мы встретились с Евгенией Николаевной Смык (девичья фамилия Лукашевич). Она помнит тот страшный день расстрела ушачских евреев. Время берет свое, и в Ушачах сегодня живет только несколько очевидцев трагедии. Мы устроились во дворе, около колодца, и Евгения Николаевна стала рассказывать. Голос ее порой дрожал, она прерывалась, чтобы унять волнение.
«Я с 1932 года, к началу войны мне было 9 лет. Мы жили в Ушачах, на улице Пролетарской, это рядышком с нашим теперешним домом. На улице стояли деревянные дома, это была, считайте, окраина горпоселка. Немцы сделали здесь гетто для кубличских и, наших, ушачских евреев. До войны по улице Ленинской, туда дальше за перекресток, были лагеря для военных. В лагерях было много домов. Их оградили проволокой.
Когда сделали гетто, уже лег первый снег. В том году он выпал очень рано. Людей в гетто было много. Что они кушали, я даже не знаю.
Когда вели их на расстрел, очень холодно было. У меня была подружка-еврейка Маня. Она тоже с родителями была в гетто. Взрослые говорили им еще до гетто: «Уходите в лес. Вас расстреляют». Они: «Нас не расстреляют, а погонят в Палестину». А если так разобраться, куда им было уходить? Кто их ждал в том лесу? Морозы в ту зиму были лютые. Запасов еды не было.
Ямы уже стали копать за нашим кладбищем, евреи все равно не верили, что их расстреляют, или надеялись на какое-то чудо.
Когда евреев гнали колонной из гетто в сторону русского кладбища, мы пошли смотреть. Всех вместе – и наших, и кубличских – гнали. Жалко было, мы плакали.
Стала я в колонну вместе со своей подругой Маней и иду по этой улице Октябрьской. Женщина одна увидела, что я иду с евреями. Знали, что их будут убивать. Она выхватила меня из колонны. Женщина немножко знала немецкий и стала объяснять, что я – русская.
Мы зашли к нашей подруге домой, сидели там и плакали. Не ходили смотреть, как убивают евреев.
А после вышли на улицу. На углу, как дорога на Дольцы идет, стоит одна женщина. Она нахватала еврейских одежек полным-полно. Смотрю: моей подружки пальто и рукавички через рукава. У меня сердце кровью облилось. Эта женщина отдает мне как раз это пальто. Я говорю: «Ничего брать не буду». – «Не хочешь, не надо».
Израильский историк Леонид Смиловицкий, на основании письма от Людмилы Баскиной, пишет, что еврейское имущество иногда служило причиной гибели их хозяев от рук бывших соседей. Залмана и Брусю Фурман из Ушачей убил местный житель, вызвавшийся вывезти их на телеге с вещами.
Среди погибших дед Давида Финко – американского композитора, дирижера, пианиста, скрипача, альтиста. Соломон Фурман был кантором в Ушачах и вел службы в синагоге, а на жизнь зарабатывал в небольшом фотоателье. Когда синагоги официально закрыли, миньяны собирались по домам. Соломон Фурман продолжал вести службы. Будучи мальчишкой, Давид проводил летние месяцы в доме деда, впитывая хасидские и канторские напевы, интонации говора на идише, народную музыку. Соломон Фурман вместе с другими членами семьи погиб в 1942 году от рук нацистов, и Финко, которого война напрямую не затронула (если не считать длительного возвращения под бомбежками из Белоруссии в Ленинград летом 1941 года и последующих за этим тягот эвакуации), тем не менее, считает себя жертвой Холокоста – произошедшее с дедом навалилось на сознание внука тяжким грузом.
Исследователи Холокоста указывают разные даты расстрела узников Ушачского гетто. Я решил уточнить их у Николая Николаевича Кирпича.
– Думаю, что было две даты расстрелов. 6 января 1942 года расстреляли ушачских евреев, а 14 января – тех, кто был свезен в Ушачи из других мест. Хотя в воспоминаниях людей появляются разные даты и указание на то, что кубличских евреев пригнали в опустевшее Ушачское гетто.
По всей видимости, уцелевших после первого расстрела ушачских евреев перевели из одного гетто в другое, а в опустевшее – пригнали евреев из Кубличей, других деревень и местечек.
От гетто до места расстрела приблизительно 1,5 километра. Когда евреев гнали на расстрел, многие жители городского поселка видели это, но помочь уже никто не мог.
Место для расстрела фашисты выбрали не случайно. Оно находится за православным кладбищем на Подолецкой улице. Вокруг этого места находятся холмы, на которых были установлены пулеметы. Если бы узники стали массово убегать, у них было бы очень мало шансов вырваться из этого котла.
В Ушачах в годы войны «расстреляно, повешено и зверски замучено участников партизанского движения и членов их семей, советско-партизанского актива и мирного белорусского и еврейского населения – 1021 человек».
(Национальный архив Республики Беларусь, ф. 841, о. 1, д. 13, стр. 110–обр.)
Я интересовался всем, что имеет какое-то отношение к теме моего очерка, и в статье Татьяны Котович «Русский авангард в западных частных коллекциях» (Малевич. Классический авангард. Витебск. 11, Мн. Экономпресс, 2009) прочитал совсем неожиданные строки. Речь идет об одном из крупнейших коллекционеров картин Заксе. Ныне семья Заксов – граждане США.
«Значительная часть работ куплена Анной Залмановной Закс (дочерью основателя коллекции Залмана Закса) в самом конце войны. Из письма Н.Ф. Гнедчик следует, что во время войны ее отец и дед находились в райцентре Ушачи Витебской области и имели множество произведений искусства. «В Ушачах дед Гнедчик Григорий зарабатывал на жизнь во время оккупации писанием икон, ремонтом церквей и тому подобным. Часть картин из дерева ушла на иконы, но много осталось на холстах». В это время в районе Ушачи – Лепель – Чашники после ухода немцев работала врачом А.З. Закс, организовывала медико-санитарные службы для тех, кто после ранения, полученного на фронте, прибывал сюда. Доктор Закс, по свидетельству Н.Ф. Гнедчик, иконы и статуи не брала, ей отдавали только картины и рисунки. «Все это крестьяне получили или подобрали как бесхозное и ненужное в годы войны». Автор письма добавляет, что «во время войны в Лепеле на складах было много красивых вещей и картин. Что-то немец вывез при отступлении, что-то было брошено. Очень много сгорело при пожарах. Что-то осталось, подобрали жители».
После войны ушачские евреи, воевавшие на фронтах, бывшие в партизанских отрядах, чудом выжившие на оккупированной территории, стали возвращаться в родные места. Было таких совсем немного. Об одном из них вспомнил Николай Николаевич Кирпич: «В строительной организации ПМК-66 работал Юрий Аронович Симкин. Порядочный человек, хороший специалист. Его здесь уважали и ценили. В Ушачах он умер и здесь похоронен».
По переписи 1970 года, в Ушачах евреями себя назвали 15, по переписи 1989 года – 11 человек.
Мы приехали к памятнику, установленному на месте расстрела евреев – узников гетто. Убрано, покрашена ограда, спилены старые деревья. Первый памятник здесь был поставлен по инициативе Хоны Футермана и Рувима Асмана. Это был метровый обелиск. Надпись на нем гласила:
«Товарищ! Склони голову перед памятью погибших. 6.1.1942 г. фашистскими палачами расстреляны 925 жителей городского поселка Ушачи и деревни Кубличи».
Чтобы поставить памятник на месте расстрела евреев, даже родственников, в те годы надо было быть мужественным человеком.
Хона Футерман родился в Ушачах в 1915 году. Призвался в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию в 18 лет, не имея даже аттестата зрелости, но сумел дослужиться до офицерского звания. Был кадровым офицером связи еще до войны. Закончил войну в Кенигсберге.
Об истории своей семьи до войны Хона почти не рассказывал даже самым близким людям. У его отца, Нахмана, было два брата – Гирш и Вульф. Гирш был дантистом. В 30-е годы подвергся репрессиям, но потом вернулся в Ушачи. Гирш и Вульф вместе с семьями погибли в гетто. У Нахмана была сестра по имени Хая-Либе (в замужестве Асман), которая также погибла. Ее муж Нахман Асман тоже погиб.
У самого Хоны было две сестры, Дина и Лейка, и младший брат. Они также погибли в Ушачах. Одна из сестер должна была выйти замуж осенью 1941 года.
Прозвище отца Хоны было Нахман Высокий, на идише – Нахман Дерейхер. Нахман был просвещенным человеком и постарался дать своим детям хорошее образование. Был в Ушачах и Нахман Маленький, муж сестры Нахмана Высокого – Нахман Асман.
В первое воскресенье августа, вероятно, этот день был выбран, чтобы приурочить его ко дню Тишебов (девятое число месяца Ав по еврейскому календарю – день скорби, траура и поста), здесь собирались дети, внуки, родственники ушачских евреев, те, кто остался жив, кто помнил, знал погибших. Это было в 50-е – 70-е годы. Приезжало человек шестьдесят. Произносили речи, втайне молились. С каждым годом людей собиралось все меньше. Оно и понятно, старики умирали. А потом началось время массовых отъездов в другие страны. Оттуда не очень-то приедешь каждый год. За местом захоронения следил кто-то из жителей улицы, ежегодно ему собирали небольшие деньги.
В 1974 году за государственные средства памятник отреставрировали, благоустроили территорию.
Сегодня надпись на памятнике гласит: «На этом месте 14 января 1942 года расстреляны 925 советских граждан – жителей города Ушачи и деревни Кубличи».
О том, что погибли евреи, упоминать в те годы было нельзя. А после – надпись на памятнике никто уже не переделывал. Да и кому этим заниматься, если в последние годы к памятнику никто не приезжает...
За порядком следит жилищно-коммунальное хозяйство. Ко Дню Победы возлагают венки.
Вот и вся память о людях, о целой эпохе в жизни местечка.
