Деревня Вороничи Полоцкого района находится, как и сто лет назад, на перекрестке дорог. Отсюда можно прямиком попасть в Полоцк, Ушачи, Лепель, Верхнедвинск. Казалось бы, самое место для придорожного кафе, гостиницы или, по старому, – корчмы и постоялого двора. Когда-то, когда Вороничи были многолюдным и шумным местечком, так оно и было. А сегодня все перепуталось в жизни. Вместо корчмы в старом добротном доме из красного кирпича расположился сельсовет. А как же – власть! И потому ей лучшее место. Еще одно кирпичное здание, как раз на перекрестке дорог – там, где когда-то находился магазин, принадлежавший еврею, занято православной церковью. Пока идет строительство новой церкви, по просьбе батюшки, это здание отдали верующим, чтобы было, где молиться. Третий кирпичный дом, когда-то тоже построенный евреем, пустует. После войны в нем была почта, жил участковый милиционер. Сейчас в пустых комнатах гуляет ветер. Окна забиты досками, крыша прохудилась.
Мы остановились на площади перед сельсоветом. Когда-то площадь была рыночной и гудели на ней ярмарки, приезжали покупатели и продавцы из ближних и дальних местечек и деревень, даже из Полоцка и Лепеля. Весело было, особенно в конце ярмарочного дня, когда после торгов, покупок и продаж заходили люди в корчму пропустить по стаканчику и поговорить за жизнь. Беседу вели на русском, белорусском, еврейском, польском, латышском. Все понимали друг друга. Сюда же приезжали цыгане, продавали и покупали лошадей.
Да, видно, отшумела площадь свой век. Ярмарки остались в прошлом. Правда, и сегодня площадь не пустует. Останавливаются машины: легковые и грузовые, водители спешат управиться с работой.
Мы вышли на крыльцо сельского совета, отмеченного, как и положено, флагом страны, вместе с секретарем исполкома Верой Владимировной Стрельченко. Конечно, могли бы записать интервью с ней и за письменным столом в кабинете. Но снимали на видео, нужна была красивая картинка.
– Я здесь родилась и прожила все годы. И родители мои отсюда, и бабушка Акулина Митрофановна – местная. По рассказам бабушки много чего знаю, – сказала Вера Владимировна, и я понял, что мне повезло. Встретил в одном лице и власть и краеведа, и знатока местного населения. – Бабушка рассказывала, что на этой улице, за корчмой, жили одни евреи. Эту улицу в местечке называли Еврейской или Жидовской. Наверное, у одной этой улицы и было свое название. В еврейских домах были лавки, мастерские. Евреи трудолюбивые люди. Все время что-то делали, торговали. Только по субботам отдыхали. Корчма принадлежала, – Вера Владимировна задумалась, потом неуверенно сказала: – Есьманы были, но, может, я ошибаюсь. Местечко было торговым. Люди ценили, что оно стоит на перекрестке дорог, и умело использовали это преимущество.
Вера Владимировна Стрельченко знает многое о родной деревне, но, конечно, далеко не все. Я поднял архивные документы, старые книги, чтобы дополнить ее рассказ.
Место это, удобное для жизни, с хорошей энергетикой, с глубокой старины притягивает к себе людей. На живописном берегу реки Ушачи находится городище III–IV веков.
В начале XVII века на горе, нависающей над Вороничами, стоял замок. В деревне было 37 домов.
В 1811 году поместье принадлежало дворянину Викентию Иосифовичу Лисовскому. Спустя почти сто лет, в 1906 году, – его потомку Альгерду Титовичу Лисовскому, дворянину, католику. Здесь жило 294 человека. Из них – 168 христиан и 126 евреев. Было два каменных здания, 144 – деревянных. Одна мощенная булыжником улица – 192 сажени. В Вороничах находились почта, училище Министерства народного образования, три хлебных магазина, три казенных винных лавки, паровая мельница, церковь. Жил полицейский урядник.
Советская власть, от столиц и крупных городов, добиралась до местечек и деревень. В политинформационной справке, составленной 25 сентября 1922 года в Вороничской волости, сообщалось: «Настроение крестьян, рабочих и прочего населения по отношению к Советской власти среднее только потому, что они не могут расстаться с мыслью об упадке их материального состояния, порожденного революцией и Гражданской войной, но вопросов, особенно волнующих их, пока не замечается. Восстаний, забастовок и контрреволюционных выступлений среди населения и агитации антисоветского настроения со стороны духовенства не было. Коммунистическая партия почти не работает, так как в волячейке имеется только один член РКП, который является вместе и предволисполкома. В политическом состоянии Вороничская волость является благонадежной».
(Зональный гос. архив в Полоцке, ф. 51, о.1, д. 40, стр. 130.)
В 1921 году, опасном и голодном, в Вороничской волости был составлен список семей красноармейцев, которые получали пособия от государства. Не ахти какая, но все же – помощь.
Среди них: «...семьи Гофмана Шмуэля Пейсоховича, Клионера Израиля, Клиснера Израиля. Паек «Красная звезда» получали Клиснер Бейля – мать красноармейца, безземельная. Клионер Мендель – брат, безземельный. Клионер Ицик – брат, безземельный. Клионер Роха – сестра, безземельная. Вейдо Бейла – жена. Вейдо Иосель – сын. Гофман Пейсах – отец. Гофман Сара – мать. Гофман Давид – брат».
(Зональный гос. архив в Полоцке, ф. Р-87, о. 1, д. 2, стр. 130.)
В чем провинился перед новой властью безземельный брат красноармейца – Мендель Рувимович Клионер, 1904 года рождения, когда 13 января 1930 года его выслали в северный край? Или в те годы не обязательно было быть виноватым в чем-то серьезном? Можно было поссориться с начальством, неодобрительно отозваться о его делах. Реабилитировали Менделя Клионера только в 1989 году.
Из сельсовета вместе с Верой Владимировной Стрельченко мы отправились к Раисе Матвеевне Бегуновой. Шли по главной улице местечка. Сегодня она мало чем отличается от остальных улиц.
– Раиса Матвеевна – одна из старейших жительниц Вороничей, – сказала секретарь исполкома. – Из еврейской семьи, так что вашу тему знает.
Естественно, когда пришли в дом к Раисе Матвеевне, первым делом попросил ее рассказать о семье.
Она села у печки, меня посадила рядом, стала рассказывать:
– У нас был полный интернационализм. Мама – латышка, отец – еврей. Его звали Матвей Дорфман.
– Где познакомились папа с мамой? – спросил я.
– Мама из Латвии. Когда у нее умерли родители, она пошла в услужение к евреям. Потом эта семья переехала в Полоцк, и ее забрали с собой. А уж из Полоцка она перебралась в Вороничи. Здесь они и познакомились.
– Папа вороничский?
– Местный. И он, и его родители. Свадьбу они сыграли в 1923 году. Мой старший брат родился в 1924 году, а я – с 1929 года.
Наш дом до войны находился почти на этом же месте. Так что я всю жизнь прожила на одном и том же месте. Когда провозгласили НЭП, семье отца дали землю в трех километрах от Вороничей. Они построили дом, хозяйственные постройки, возделали огород. Стали жить. Но прошло два или три года, и власть сказала им: «Отдавай все назад. Живешь как кулак». Обложили налогом. Он выплатил. Обложили второй раз. Выплатить уже не смог. Его за это осудили на два года. А мы с мамой и братом вернулись в дедовский дом. Дед Ицик Дорфман был сапожником. У моего отца были брат и сестра, но они еще до революции уехали в Америку. Помню, однажды прислали нам цветную фотографию. Мой дядя на ней сфотографирован со своими детьми. Отец, когда вернулся домой, пошел работать в колхоз. До войны здесь был хороший колхоз «1 Мая».
– Вы помните довоенное местечко?
– Немного помню. Я училась в школе-семилетке. Она находилась за рекой.
– Много евреев училось в вашем классе?
– Мы тогда не разбирались, кто русский, белорус, еврей. Дети и дети. Но на этой улице жили одни евреи. Домов на ней было не меньше, чем сейчас, а может и больше даже. Деревянные, надежные, на высоком фундаменте, дерево выстоявшееся. Недавно разбирали один старый дом, так бревна бензопила «Дружба» не брала. Люди знали, когда надо заготавливать лес, чтобы строить дома. Все делали обдуманно, а не лишь бы с плеч долой… По рассказам мамы и нашей соседки, что ни дом – то лавка. Там, где сейчас продуктовый магазин, стоял большой красивый дом. Принадлежал фельдшеру Иоффе. Моя мама, когда приехала в Вороничи, служила у него.
Из довоенных лет помню праздники – 1 Мая, Октябрьские. Мы убирали и украшали улицы.
В 1941 году в Вороничах был 171 двор, проживали 534 человека.
Немцы пришли в местечко через полторы недели после начала войны. Их танки без боя въехали в Вороничи и расстреляли солдат-красноармейцев, в спешке отступавших на восток.
– Кто-то из мирных жителей успел уйти на восток? – спрашиваю я.
– По-моему, только один успел уйти – еврей по фамилии Соловей, – вспоминает Раиса Матвеевна. – Он работал в магазине. Когда понял, что дело плохо, сложил в портфель выручку и ушел, оставил здесь семью: жену и двоих детей. И остался живым. Когда евреев фашисты вели на расстрел, сын Соловья, ему было лет пятнадцать, сбежал. Был в легоньком костюмчике. Вышел из толпы, и никто не обратил на него внимания. Добрался до Ушачей. Старики его спрятали в бане, одели, накормили. Он пошел дальше и перешел линию фронта. Потом соединился с отцом.
Отца Раисы Матвеевны – Мотю Дорфмана фашисты убили в первые дни оккупации. В Вороничах жили две молодые женщины – ветеринарный врач и санитарка. Они были коммунистками. Кто-то их выдал. Немцы приехали арестовать, но женщин предупредили, они успели уйти. Раздосадованные немцы возвращались обратно, увидели на мосту шестерых евреев, которых пригнали ремонтировать настил. Среди них был и Мотя Дорфман. Немцы забрали мужчин, отвезли в лес и расстреляли.
Об этом же сообщил следователям Государственной Чрезвычайной комиссии по расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков Константин Сергеевич Климашевский: «Я был очевидцем при массовом расстреле советских граждан в сентябре 1941 года. В местечко Вороничи прибыло три легковых автомашины с немцами, они арестовали шесть мужчин-евреев, посадили их на машину и повезли в лес “Остивки”, где всех расстреляли».
– После расстрела отца я с мамой осталась вдвоем, – рассказывает Раиса Матвеевна. – Брат еще до войны поступил в ФЗО и находился за линией фронта. Мама меня не прятала, но ее предупредили, что девочку надо крестить. Меня крестил немецкий поп.
– Как это немецкий? – переспросил я.
– Не знаю, – ответила Раиса Матвеевна. – Не вникала. Главное, к нам не было никаких претензий.
Каждая дивизия вермахта по штату имела двух священников (капелланов) – католического и лютеранского вероисповедания. Один из них и крестил Раису Матвеевну.
К середине сентября 1941 года немцы собрали всех евреев в два дома. Они находились на этой же главной улице. Дома не огораживали, но полицаи их охраняли. Там было гетто.
Оно существовало до 10 января 1942 года. Этот день стал последним для евреев Вороничей.
Из показаний Константина Сергеевича Климашевского: «10 января 1942 года в Вороничи прибыла карательная экспедиция немцев. Они собрали всех евреев. Отдельные пытались бежать, но тут же были или убиты, или тяжело ранены. Над ранеными каратели издевались, били их прикладами, пинками и т.д. После чего всех забранных евреев конвоировали к расположению русских кладбищ (замок), где всех расстреляли. Всего в этот день были расстреляны 60 человек, из них детей до 13 лет – 28 человек».
Об этом дне рассказывает Раиса Матвеевна Бегунова.
– Приехали полицаи из Бобыничей. Собрали евреев и погнали на кладбище. В основном люди пожилого возраста, но и дети были моего возраста. Одна девочка из моего класса. Около кладбища была большая канава. В этой канаве их расстреляли. Некоторые пытались убежать, спрятаться. Одна женщина с сыном ходила по деревням, кто давал им кусок хлеба, кто картошину. Ночевали в стогах, банях, сараях. А потом их выдали и расстреляли.
В феврале 1942 года немцы предприняли еще одну карательную акцию в Вороничах. Они мстили за партизанскую борьбу. Было сожжено 11 дворов. Погибли 74 человека.
Еще 32 жителя Вороничей не вернулись с фронта, 19 погибли в партизанских отрядах.
– Кто-нибудь после войны приезжал на еврейскую могилу? – спрашиваю я.
– Приезжал Вайман, – рассказывает Раиса Матвеевна. – Тут расстреляны его сестры, братья, отец. Он ограду поставил.
На прощание я сфотографировал Раису Матвеевну с внучкой на крыльце ее дома.
– У меня было шестеро детей, – сказала Раиса Матвеевна. – Три сына и три дочки. Два сына погибли. Одна дочка живет со мной, одна – на Камчатке, одна – в Греции. Пять правнучек и один праправнук. Я 30 лет отработала в магазине завмагом.
От дома Раисы Матвеевны до русского кладбища, где были расстреляны в годы войны евреи, минут пять ходьбы. Мы пришли туда вместе с Верой Владимировной Стрельченко.
Ограда выкрашена в синий цвет, установлен памятник. За захоронением смотрят, кругом убрано, лежат венки. На памятнике надпись: «Здесь с 1941 по 1943 год были зверски убиты немецкими фашистами дети, старики и женщины. Светлая память погибшим».
– Это еврейская могила, – говорит Вера Владимировна. – Когда-то крайнего ряда захоронений на кладбище не было. И еврейская могила стояла обособленно. К ней вела тропинка.
Сегодня братская могила среди других кладбищенских захоронений, и, если бы не объяснения Веры Владимировны, трудно было бы понять, кто погребен здесь.
– Был у нас еврей – председатель колхоза в послевоенные годы Борис Лазаревич (фамилию не помню), – говорит Стрельченко. – Его заботами поставили памятник. Он из Полоцка был, потом в город и вернулся.
Сельский совет ходатайствует об установке нового памятника погибшим евреям-землякам.
– Нам обещали помочь фонды, которые занимаются этим, – говорит Вера Владимировна. – Мы хотели бы поставить памятник у дороги, чтобы он был на виду.
Во многих деревнях в Вороничском сельском совете жили евреи – одна-две семьи. И сегодня старожилы вспоминают о своих довоенных соседях и в Фариново, и в Усомле. Но подробнее хочется рассказать о жителях деревни Заскорки. И не только потому, что расположен этот населенный пункт в красивейшем месте на берегу живописного озера. Кругом чудесные пейзажи, они притягивают к себе. И каждый раз, проезжая по дороге, ведущей из Полоцка в Ушачи, непременно стараешься заглянуть сюда, хоть на часок.
Еще в середине XVIII века здесь стояла часовня, а в 1792 году построили костел Святой Троицы.
В середине XIX века поместье Заскорки пользовалось хорошей репутацией у местной польской знати.
В 80-х годах того самого века на бойком месте поселился Хаим Лин, или, как называли его крестьяне, – Хволька. Молодой еврей с деловой хваткой, и умением находить общий язык и с панами, и с крестьянами, он построил корчму, открыл постоялый двор. И стал жить-поживать, да добро наживать. Правда, неспокойной была его жизнь. Много зависливых глаз было вокруг.
За 15 копеек в день крестьяне возили Хвольке Лину товары из Полоцка, пилили дрова, чистили конюшни.
С начала XX века Заскорки стали местечком. Здесь проживали 72 жителя, из них 52 еврея и 20 христиан. Стояли 44 деревянных дома, работала мельница.
Революции и войны вихрем врывались в Заскорки, но местечко устояло на ногах. В 1923 году здесь жили 74 человека. В том числе и наследник Хаима Лина – Берко Хаимович. В его семье было семь человек, он владел двумя десятинами пашни, одной десятиной сенокоса, одной лошадью и двумя коровами.
Кроме его семьи в Заскорках жило еще десять еврейских семей: Хотяновы, Трейстеры, Гитлины, Демчуки, Рефальмины, Идельчуки, Каганы, Мелехи.
А перед Великой Отечественной войной и вовсе разрослась деревня. В 1940 году здесь было 98 дворов и проживали 343 жителя.
(Полоцкий зональный архив, ф. Р-87, оп. 1, д. 16.)
Немцы оккупировали Заскорки 12 июля 1941 года. Никто из заскоринских евреев не успел уйти на восток. Никто не сумел спастись от фашистских пуль.
В историю Великой Отечественной войны Заскорки вошли еще и как центр Республики Зуева — «республики староверов». Она была образована на территориях нескольких деревень, населенных преимущественно старообрядцами. Названа по имени старосты деревни Зуева. Cемья Зуева, как и многие его односельчане, перед войной пострадала от репрессий со стороны Советской власти.
После отступления Красной Армии Зуев осенью–зимой 1941 года организовал в деревне самоуправление, были созданы вооруженные отряды.
Оккупанты в обмен на поставки продовольствия и сковывание действий партизан якобы признали автономию территории. Была восстановлена частная собственность, открыты старообрядческие храмы.
При отступлении немецкой армии Зуев с частью своих людей ушел на Запад. Другие остались и начали борьбу против Красной Армии. Немцы снабдили их оружием и продовольствием. Бандитские группы действовали в лесах под Полоцком вплоть до конца 1946 года.
В 1944 году Заскорки были сожжены.
Сегодня Заскорки – тихая деревушка, оживающая только летом, когда приезжают в гости городские дети и внуки.
К концу дня я снова был в Вороничах на той же бывшей рыночной площади. Двое молодых водителей, увидев, что я выхожу из здания сельсовета, спросили, не собираюсь ли купить здесь дом. Они готовы помочь и машинами, и руками.
Наверное, эта тема становится актуальной.
Я ответил, что, может быть, когда-нибудь это произойдет. Но пока я приехал по другому поводу. И назвал тему своей работы.
Молодые водители удивленно переглянулись, а потом спросили у меня, не перепутал ли я чего-то. О каких евреях идет речь? Они ничего такого даже не слышали.
Для них история Вороничей и окрестных деревень – это только последние десятилетия.
