Я у многих спрашивал, с кем встретиться, кто может рассказать об интересующей меня теме. Непременно называли Рувима Яковлевича Рица. И, проведя с ним полдня, убедился, что, пожалуй, лучшего эксперта по истории города не найти.
– Я родился в Дриссе на улице Советской в 1924 году, – сказал Рувим Яковлевич. – Мои родители были ремесленниками. Местные, дриссенские. Отец Янкель Риц – сапожник, мама – Мера (девичья фамилия Зильбер). У них было четверо детей. Я – младший.
Район, в котором родился и вырос Рувим Яковлевич, был, пожалуй, самым еврейским в еврейской Дриссе. Он располагался при впадении реки Дриссы в Западную Двину. Когда-то здесь находилась синагога. В годы войны именно здесь немцы сделали гетто.
…Шел дождь. Рувим Яковлевич Риц, осматривая окрестности, рассказывал о своих довоенных соседях, друзьях детства.
– Чем занимались тогда жители Дриссы? – повторил Рувим Яковлевич мой вопрос. – В основном, ремеслом. Были артели: сапожная (в ней потом работал мой отец), портняжная, артель ломовых извозчиков, было несколько кузниц. В тридцатые годы стали появляться более крупные предприятия: мебельная фабрика, вышивальная артель…
В тридцатые годы раввина в Дриссе уже не было, вернее, я его не помню. Хотя мой отец ходил в синагогу. Меня с собой никогда не брал. Наверное, понимал, что приходит другое время…
Мы подошли с Рувимом Яковлевичем к берегу Западной Двины.
– До 1939 года, – мой собеседник показал на противоположный берег, – там была Польша. И мы, пацаны, часто играли в пограничников – охраняли рубежи нашей страны. Было сильное патриотическое воспитание. Я ходил в 1-ю школу (тогда в Дриссе была единственная школа). Окончил ее 21 июня 1941 года. Назавтра, в воскресенье, все выпускники собрались в городском парке, где проводились спортивные соревнования. Вдруг раздались звуки сирен. Над головами летали немецкие самолеты. Началась паника. Один банковский работник даже стрелял по самолетам из пистолета. Люди побежали по домам.
В это время по радио выступил Молотов и сообщил, что началась война.
Моя старшая сестра, которая работала в банке главным бухгалтером, в сопровождении двух человек повезла на крытой машине банковские документы в Москву. Через все преграды военного пути она привезла и сдала документы по назначению, и это помогло Дриссе после освобождения решить некоторые финансовые проблемы.
Началась эвакуация. На восток уходили и белорусы, и евреи. Оставались те, у кого не было сил подняться в дорогу, или те, кто был уверен: немцы ничего плохого не сделают.
В Дриссе жили польские беженцы 1939 года, даже учитель физкультуры в нашей школе был из беженцев. Они рассказывали про ужасы оккупации, но многие, особенно старики, не хотели им верить. Мой дядя Мендел Риц и его четверо детей остались в Дриссе. Всех немцы расстреляли – лежат в братской могиле.
Мы оставались в городе до 3 июля 1941 года. Директор банка дал подводу, и несколько семей отправились в сторону Невеля. Около деревни Юзефово встретились с немецким десантом. Оккупанты были в форме красноармейцев. Задавали странные вопросы: «Где находятся части Красной Армии?». Нас не тронули. Потом налетели немецкие самолеты. Мы кинули пожитки и пошли в сторону Невеля, Торопца. Там сумели сесть в железнодорожный состав и уехать на восток.
…От дома, в котором жили Рицы, до школы, в которой учился Рувим, метров пятьсот. На Советской улице кое-где сохранились довоенные дома, с фундаментами, сложенными из камней. На эти дома сразу обращаешь внимание.
По этой улице через весь город узников Дриссенского гетто гнали в их последний путь.
– После войны, когда я вернулся домой, интересовался у тех, кто был здесь, как это произошло, – рассказывает Рувим Яковлевич. – До 1942 года евреи в Дриссе жили в своих домах. Немцы провели регистрацию еврейского населения, заставили всех нашить желтые латы на свои одежды. Ежедневно гоняли на работы. За малейшую провинность евреев расстреливали.
В гетто всех согнали в начале 1942 года. А 2 февраля выгнали из домов, построили колонной и под охраной погнали по главной улице через весь город к еврейскому кладбищу. Там заранее были выкопаны ямы. Жителям Дриссы запрещали даже подходить к окнам, чтобы они не видели, как гонят на смерть евреев, не могли проститься с ними. В городе стояло полное безмолвие. Привели евреев на кладбище, стали подводить по 10-15 человек к ямам и стрелять из пулемета. Среди узников был руководитель духового оркестра Пульман. Когда его расстреливали (мне рассказывали местные жители, а им это стало известно от полицейских), он крикнул: «Вам отомстят за нашу смерть». Среди расстрелянных – мои одноклассники Бойня, Майх.
Говорят, земля шевелилась несколько дней после того, как их закопали. Были среди них раненые...
