Жизнь этого талантливого человека не была простой. Страна Советов с шумом строилась, и он, сын хозяйственного работника, всё воспринимал как своё родное и близкое. Студентом юридического факультета БГУ писал стихи об этой звонкой жизни и о любви, был душой студенческих вечеринок и посиделок.

В октябре 1940 года выходит постановление правительства о введении платного обучения в старших классах школ, в техникумах и институтах. Многим пришлось бросать учёбу и идти на производство. Под впечатлением текущего момента Романом написаны стихи, которые, как лесной пожар, передаются от одной студенческой компании Минска и Москвы к другой:

Медленно, важно студенты идут,
Больше стипендии им не дадут.
Нечего, значит, сегодня спешить:
В вуз за учение надо платить.

Власти расценивают их как крамолу. Это единственное его стихотворение, дошедшее до нас, – оно сохранилось в архивах НКВД – КГБ. За безобидные, по нашим меркам, стихи Роман Котин был осуждён и приговорён к пяти годам лишения свободы, но через несколько месяцев был помилован, выпущен на свободу и призван в армию. Службу проходил в Литве.
1941 год. Начало лета. Роман попадает в команду по обустройству летних лагерей части. Команду вывозят в лес рядом с речкой. Ближайший хутор – в двух километрах, до деревни – почти четыре. Надо оборудовать летний лагерь по всем требованиям устава внутренней службы. Работы невпроворот. Приказ – с местным населением минимум контактов, ходить только по трое. Два раза в неделю привозили материалы, газеты и провиант. Комроты уже засобирался в долгожданный отпуск –перевезти семью из Калинина в военный городок.
В понедельник 23 июня не пришла машина с хлебом. Несколько раз пролетали наши самолёты в сторону границы. Где-то далеко вроде бы слышны взрывы. Комроты объяснил: намечались манёвры. В среду опять не пришла машина. Отправили комвзвода с бойцами в деревню, там в сельсовете был телефон. Через час вернулся растерянный комвзвода и доложил что-то комроты. Через час объявили построение и сбор. Раздали по команде оставшиеся продукты, перевязочный материал и лекарства, приказали взять одеяла в скатку (шинелей в лагерях не предусматривалось), и форсированным маршем направились в расположение части. Пришли ночью. Казармы пустые. Заночевали. Утром комроты объявил, что началась война, и приказал выдвигаться в район планового сосредоточения. Оружие было только у караульного взвода, то есть в роте – одна винтовка на троих. Карт не было, район сосредоточения комроты знал только приблизительно, как и положено его уровню. Ориентировались по звукам канонады. Пока шли форсированным маршем на восток, к команде прибивались и также тихонько отставали одиночки или маленькие подразделения.
После нескольких суток, голодные и смертельно уставшие, они нарвались на колонну немцев. Комроты пытался организовать отход и даже сделал несколько выстрелов из нагана. Немцы ответили пулемётным огнём. Вокруг падали убитые, раненые и просто спасающиеся от огня. Бойня закончилась после нескольких очередей. Роман получил ранение в шею. Немцы приказали всем встать и погнали в ближайшую деревню. Пока шли, он смог забинтовать шею.
Пленных загнали в большой амбар и просто закрыли на замок. Через сутки их открыли уже полицейские и начали селекцию. Сразу отделили командиров, а брюнетам приказали спустить брюки. Некоторых отводили к группе командиров… Роман выдал себя за татарина. Последовал быстрый тест на имена родителей, бабушек и дедушек. Более крепких немцы отобрали в рабочую команду, остальных загнали обратно в сарай.
После нескольких месяцев тыловых работ Роман попал в концлагерь в Норвегию. Норвежцы – народ добрый, они помогали пленным, подкармливали рыбой, перебрасывая её через колючую проволоку, благодаря чему он и выжил. После освобождения норвежцы уговаривали бывших узников остаться, не возвращаться в Союз. Вернулись все. Роман прошёл через «сито» проверок СМЕРШа.
После войны он снова поступил на юридический факультет Белорусского государственного университета, женился на однокурснице, а в 1948 году попал под волну репрессий. В суде против него свидетельствовал его приятель по лагерю, украинец, после войны попавшийся на уголовщине. В этот раз суд осудил Романа на 25 лет по 58-й статье как немецкого шпиона. Отбывал наказание на севере, на шахтах в Инте до
1956 года. Товарищи по несчастью в лагере: каждый четвёртый – студент или инженер, каждый десятый – писатель, поэт, журналист, и это в среде, где правили бал уголовники и бывшие полицаи.
После тюремного лазарета, согнутый радикулитом и почти ослепший, Роман Котин был переведён заведующим клубом лагеря. Там он подружился и до конца жизни поддерживал отношения с Ю. Дунским и В. Фридом, будущими известными сценаристами, был в хороших отношениях с А. Каплером, уже тогда мэтром советской культуры, и будущим профессором МФТИ М. Левиным. Все они с большим энтузиазмом участвовали в различных мероприятиях клуба. Несколько особняком держался комсомольский поэт Ярослав Смеляков, обозлённый на «своих и чужих», но и он не чурался принимать участие в делах клуба.
Вышел Роман Котин на свободу по помилованию. Потом – реабилитация. Дорога в университет закрыта. Нашёл силы, окончил техникум и стал начальником отдела снабжения на заводе. После выхода на пенсию устроился сторожем на фабрику художественных изделий «Купалинка». Там была собрана хорошая библиотека, и на дежурствах он проводил время за чтением.
За моё двадцатилетнее общение с Романом Вениаминовичем я ни разу не слышал от него, что он поступил неправильно и следовало бы прислушаться к советам норвежцев. После 1980 года у него была возможность эмигрировать в США, но он начал реализовывать её после нашего разговора в начале 1991 года, когда махровым цветом расцвела так называемая «демократия». Появилось много всяких самозванцев, которые рвались во власть через демократические процедуры.
Случилось, что к моей матери в квартиру позвонили молодые люди и предложили ей подписаться в какой-то бумаге. Мать спросила, что это такое. Они ответили, что собираются идти в парламент и будут выступать там против жидов и коммунистов. Мать взмолилась: как ей быть? Одна невестка – еврейка, а другая – член партии. Они выругались и оставили её в покое, а я после этой наглой выходки попросил брата, чтобы он привёз из деревни ружьё. Он быстро это сделал, привёз неисправную одностволку. Я её отремонтировал, достал несколько патронов и поставил в шкаф около двери, чтобы было чем шугануть на случай, если такие типы решатся на какие-нибудь «погромы». На моё счастье, в наш двор приходили добропорядочные обыватели, которые агитировали за Станислава Шушкевича. То, что он из научных работников, меня привлекало; кроме того, его вторая тёща когда-то была моим классным руководителем – почти родня. Как тут не помочь человеку? И я подписался под его кандидатурой.
Всё это я рассказал Роману. Он, подслеповато щурясь, сказал, что ещё двадцать лет назад предупреждал, чтобы я не связывался с евреями и не портил себе жизнь. Да, я этот разговор помнил, но ответил, что моего прадеда звали Моисеем, а отца по-уличному звали Шмэркой – видно, зов крови. Он скривил грустную улыбку.
После отъезда Романа с женой, а также моей жены (его падчерицы) и сына ружьё отвезли снова в деревню – до следующих катаклизмов.
В моей памяти Роман Котин остался человеком, не сломленным обстоятельствами, с каким-то своим несгибаемым стержнем. О его стихотворении я знал, но расспрашивать – не смел. Зачем наступать на больную мозоль? Но я всегда чувствовал, что это его не оставляет, живёт в нём своей жизнью. Конечно, его отучили писать – жестоко и подло, но для меня он остался в памяти как поэт одного стихотворения.

Владимир ШАМКО,
глава из сборника «Созвучие».
Составитель Т. Залесская.
Минск, изд-во А. Печенко, 2012 год.

Стихотворение Романа Котина

Осень подкралась густыми туманами…

Осень подкралась густыми туманами,
Голые древа стоят великанами.
Жёлтые листья безжизненно падают,
Кроны густые уж глАза не радуют.

Поле, что летом ласкало твой взор,
Стынет пустое, повсюду простор.
Все яровые убрали хлеба,
Нынче в колхозах идёт молотьба.

Люди бегут, приподняв воротник,
И воробей головою поник.
Мокрою курицей на мостовой,
Брови насупив, стоит постовой.

Школьники серою стайкой гусей –
На «колбасе», чтобы было скорей,
В школу несутся на всех парусах,
Хохот и гомон во всех корпусах.

Медленно, важно студенты идут,
Больше стипендии им не дадут.
Нечего, значит, сегодня спешить:
В вуз за учение надо платить.

Утром в трамваях ужасная давка.
Очередь длинная липнет к прилавку,
Всюду свой нос эти бабы суют:
«Что вы сидите? Там мыло дают!»

Мне надоело без дела ходить,
Вот и решил я стихи настрочить.
Как они вышли – я им не судья,
В книгах, газетах печатать нельзя.

* * *

Тамара ЗАЛЕССКАЯ

В лагерях Отчизны милой…

Посвящается Роману Котину

Поэты! Вряд ли вы читали –
О том, как много лет назад
Один весёлый минский парень
Стихи про осень написал.

Слова, казалось бы, простые:
Народ, студенты, постовой, –
Но власти юмор не простили –
Тогда порядок был другой.

Ни самиздата, ни Стихиры,
В газетах – «Слава!» и «Ура!»
Поэты жили в странном мире,
Где ни за что могли забрать.

А там не каждому фартило –
Таким жестоким было зло, –
И в лагерях Отчизны милой
Людей немало полегло...

Признанье выбить – не проблема,
И обвиняли всех подряд.
Но говорить на эту тему
У нас не очень-то хотят.

Боятся – те, кто что-то помнит,
И равнодушна молодёжь.
А ведь погибли – миллионы!
А что виновны – это ложь!

...Тот парень выжил, как ни странно,
Хотя прошёл войну и ад.
Он был толковым и упрямым,
Но – перестал стихи писать.

7 октября 2013 года.

Владимир Шамко был женат на падчерице Романа Котина. Есть у Романа и дочь 1958 года рождения, живущая в США. Она и прислала фото. Оно сделано в студенческие годы, до ареста, в отцовском пиджаке...
Так получилось, что вся семья эмигрировала, а Роман остался в Минске, но связь с родственниками сохранилась.