Кася Иоффе, живёт в Минске.
Большая часть её родных погибла во времена Холокоста, выжившие меняли фамилии, имена, скрывали свою национальность, чтобы избежать травли.
Вопрос дискриминации и геноцида рассматривается К. Иоффе в профессиональном плане с точки зрения социальной и медицинской психологии – по образованию она медицинский психолог и арт-терапевт.
В детстве училась играть на скрипке и большую часть времени проводила за чтением книг и подготовкой уроков. Теперь в свободное от работы время кроме написания стихов и прозы переводит с польского, иврита и идиша на белорусский и русский языки.
Первую книгу поэзии на белорусском языке «Когда деревья растут из головы» («Калі дрэвы растуць з галавы») издала в 2013 году под фамилией Глуховская – по отцу.
Псевдоним Иоффе является фамилией бабушки.
Русскоязычная поэзия представлена аудитории впервые.

Мацейвы минского гетто

Ножи точить о наши имена
Умеют люди. Сеять семена
В удачно разрыхлённые могилы.
Наш крепкий сон питает корни трав –
Пронзив сердца и плоть земли поправ,
Здесь корень зла остёр и твёрд, как вилы.
Молчим, телят запуганный народ.
Огромных грустных глаз небесный свод
Потупил взоры – звёзды в облака.
Собачий вой – шакалий вой. Пески
Еврейской и египетской тоски –
И пыль ногтей, волос среди песка.
Прекрасен город полнокровных рек –
Багор пронзает рыбу, но средь век
Багровых волн невидима она.
И, значит, скоро из печей заря
Нас позовёт. Глашатаи Царя
Все имена без записей сыграют –
И будет острым нож, но без нужды,
И разойдётся занавес воды,
Пуская нас домой, поближе к Раю.

Суламифь

Снится доктор и ворон её с голубыми глазами,
Говорит: «Суламифь, Суламифь,
Это миф,
а не сон», –
Но немецкий акцент прорастает,
Как чёрное знамя,
Сквозь гекзаметр пепла.
Цветок, что сквозь пламя пророс, –
Это дивный народ,
Научившийся плакать улыбкой.
Если ты мне не веришь,
Спроси у деревьев и птиц,
Они видели Книгу –
Их взгляды читаю теперь я.
Они создали братство
Пера и последних страниц –
И лукавых, и чистых,
Как наши нездешние души...
Как бы ни было зыбко
В её неприкаянном сне,
Просыпаться так душно
И так одиноко.
И нужно
Поспешить в его взгляде
Расшитою раной зажить.

Григорию Хубулаве

Приснился мне танцующий поэт –
Мальчишеская правда на заплатах.
Он был убог и нищенски одет
В ту плоть, которой ничего не свято.
Приснился мне телёнка красный глаз –
Безумья вишня в тёмном лабиринте.
Оставленный, он гневался на нас
И плакал рёвом бычьим: «Заберите».
Приснился вслед мясник-еврей; лица
Не помню, потому как в нём – все лица.
Он указал мне тесаком Отца
И приказал любить и веселиться...
...Какой тяжёлый сон, как будто жизнь.
Вселиться бы в улитку возле склона
И наблюдать, как время побежит
И затанцует Слово благосклонно.

Шелест неумолчный

Шимону

Воркованье голубей воруя,
Прядь твоих волос сведя со лба,
Обнажая мысли к поцелуям,
Видишь ли, рука моя слаба:
Вся дрожит в рукопожатье с ветром,
Взвившись ввысь, влекома в глубину.
Вечером сказать о счастье этом
Вольно ей, ведя тебя ко сну,
Проводя по впадинам и взгорьям.
По воде сомнений у виска,
По волнам морщин – волнений моря –
Пальцами прощанье проводя.
Веришь ли, весь свет – в глазах незрячих.
Вышло так: от солнца я слепа.
Но коль сны людские что-то значат,
Ты не чувства стон, а вся судьба.

Шимону – тому, кого слышит Господь

Но за соломинку любви
Держись упрямыми руками.
                                      Е. Фролова

Какой-то странный день среди других:
Младенческие лица небосвода,
И медосбор, и мелководье брода,
И окарины музыка, и стих,
И отроду чисты невинно воды.
Меланхоличен праздности приют,
Меланхоличен и упорный труд.
Нет правильных путей и нет ошибок.
Я лишь свою любовь тебе даю
За просто так. За блеск на спинах рыбок
В воде, не знавшей шахты нефтяной
И её вязкий непокорный зной:
Непроницаемый слезой горючей,
Горящий пламенем по гребню, тучей
Густого смога исходящий ввысь.

Держись за руку матери. Держись,
Борись за жизнь. Борись за то, что ценишь,
За то, что для тебя имеет смысл.
За то, что потерять нельзя на свете,
За то, во что поверить смогут дети–
И те, и эти –
Всех времён, всех рас.
Держись за нас.

Из всех своих невысказанных сил
Держусь за то, что ты меня любил.

Яхве и Яффа

Во мне весна, как свежий лист
В утробе нежной твёрдой почки.
Проснулись Бог и атеист
В одном кольце, в одной цепочке:
Танцуют тихий хоровод,
Ведут друг друга беспечально.
Среди небесных тёплых вод
Во сне мой парусник причалил.
И рвётся солнечный побег,
И своевольный видно профиль:
Сквозь зеркала, сквозь мутный век
Во мне лик бабушкин – Иоффе.