К столетию со дня рождения художника Абрама Рабкина
...Я всегда хотела найти человека, который бы любил больше искусство в себе, чем себя в искусстве. И мне повезло, я нашла такого человека – Абрам Исаакович Рабкин. Очень талантливый, очень искренний, очень добрый. Мне кажется, что он больше любил героев своих картин, чем себя в этих картинах. Мы называем его бобруйским художником, хотя половину жизни прожил в Ленинграде – Петербурге.
А всё потому, что в основном его картины – это Бобруйск и бобруйчане. И потому он близок каждому, кто называет себя бобруйчанином. В какой бы части света он не жил. Я уже семь лет живу в Израиле. А для меня Бобруйск – это прежде всего картины Абрама Исаковича. Когда накатывает ностальгия, я вновь и вновь смотрю репродукции его картин. И мне становится лучше. Как будто дома побывала. Все картины художника очень тёплые, добрые, искренние, написанные с такой любовью, что кажется, все его персонажи – твои близкие родственники или друзья, и что ты их знаешь много-много лет. Это дар художника. Кстати, среди портретов есть и портрет Мнухи – тёти моей мамули. В нашей семье любили рассказывать историю том, как Мнуха меня пыталась воспитывать.
А заодно и свою племянницу – мою маму. Когда мама приводила меня на улицу Боброва, где жили все Жуковские, я, двухлетняя девчушка, увидев Мнуху, бежала к ней с распростертыми объятиями и кричала на всю улицу: «Бабушка Муха». Мнуха становилась в свою излюбленную позу и выговаривала моей маме
– Сара! Неужели ты не можешь научить девочку правильно называть моё имя. Я Мнуха. Мнуха!
Мама оправдывалась: «Тётя Мнуха, Майе только два года. И ей, конечно, более понятно слово муха, а не Мнуха».
Кстати, в первый раз я услышала эту историю от Абрама Исаковича. Когда он рисовал её портрет, бабушка Мнуха сама рассказала ему эту историю и смеясь, просила его называть её Мнуха, а не муха.
Кстати, моя мама была очень похожа на свою тётю. Такая же яркая, красивая, не терпящая никаких возражений. И Абрам Исакович собирался написать её портрет. Не успел. Мама сначала слегла, а потом ушла. Но когда она лежала, ей каждый вечер читала. Мама всегда просила почитать ей книгу Рабкина «Вниз по Шоссейной». «Мамуля, давай почитаю что-нибудь другое». «Нет. Читай Рабкина. Как ты не понимаешь. Это книга о Бобруйске, о улицах, где мы ходили, где мы жили». И мамуля очень гордилась, что имела эту книгу с дарственной надписью от автора именно ей.
А ещё Абрам Исаакович обещал маме, что, когда будет принят закон о реституции, он обязательно пойдёт свидетелем, что часть домов по улице Шоссейной до революции принадлежали Иче Жуковсому – дедушке моей мамы. И нам их должны вернуть. Кстати, об улице Шоссейной. Иногда мы гуляли с Абрамом Исаковичем по этой улице, и он мне рассказывал: «Вот в этом доме жила девочка, в которую я был влюблён в шестом классе... В этом доме жил мой одноклассник, он ушёл добровольцем на фронт и погиб под Берлином... А в этом доме жила наша семья. Мама, папа, сестра и я. Нашим соседом через стенку был главный раввин Бобруйска, знаток Торы и Талмуда Шмуэль Александров. Он был расстрелян фашистами вместе с остальными узниками Бобруйского гетто в ноябре 1941 года».
В своей части дома, у Абрама Исаковича была небольшая мастерская, где он проводил много времени за написанием картин и встреч с друзьями. Мне тоже посчастливилось там побывать несколько раз. Бывала я и в квартире Абрама Исаковича, где всегда радушно встречала муза художника Нина Михайловна Королёва. И в Стрешине я была у них в гостях. Один раз даже с ещё одним певцом Бобруйска – Солом Шульманом.
Абрам Рабкин – это удивительный художник, писатель, Человек, который через всю жизнь и творчество пронёс трепетную, искреннюю любовь к нашему Бобруйску!
Майя КАЗАКЕВИЧ
