К экспедиции я присоединился в Ракове, до меня они ездили по Гродненской области. Первый ночлег был в Ракове, а утром я – тут как тут.
Добираться несложно. До Минска меньше сорока километров по шоссе, идущему на Вильнюс.
Ждал на автобусной остановке рядом с музеем-галереей братьев Янушкевичей.
Нас встречал Феликс Янушкевич – известный белорусский художник и реставратор. Я видел его работы в музеях, картинных галереях. В 80-е годы это были полотна, выполненные в духе социалистического реализма. С годами менялось его творчество.
Но кроме художественной жилки, у Феликса живёт предпринимательская, которая в сочетании с творческой (может ли быть предпринимательство не творческим?) дала интересные результаты. В Ракове Янушкевич открыл музей-галерею. До войны на этом месте, в самом центре местечка, на улице Виленской, 1, стоял еврейский дом. В нём жил пекарь Ёсель Красносельский, семья которого погибла в гетто. Красносельские успели сложить имущество в бочки и закопать на огороде. Надеялись, нажитое им ещё пригодится.
После войны, во время строительства хозяйственных построек, закопанные бочки нашли. К имуществу погибшей семьи отнеслись бережно, ничего не выбросили.
От Ёселя Красносельского остались книги на идише, в том числе Максим Горький на еврейском языке. Сохранились польские книги. Много предметов быта: кухонная утварь, бутылочки, керосиновая лампа, аптекарские склянки, различные коробочки, комод. Сегодня это экспонаты музея-галереи.
В подвале лежат каски. В годы войны они были на головах немецких солдат.
На втором этаже – мастерская художника, на стенах – картины, на подрамнике – холст, тюбики с красками, кисти.
На третьем этаже, глядя через окно на улицу, Феликс рассказывал о прежних жителях Ракова и упомянул, что по соседству жила семья мамы Народного художника Беларуси Майя Данцига.
Начинается и заканчивается экскурсия по музею-галерее на первом этаже.
…Длинный стол, такие когда-то стояли в корчмах. Лавки – тоже как из корчмы. Старая, но добротная мебель. Наша экспедиция здесь и ужинала, и завтракала. Дети Феликса музицировали. Играли на пианино и кларнете. Умные разговоры с приятным собеседником, хорошо проведённое время.
Потом была экскурсия по городу. Тема определена, едем на еврейское кладбище. На камнях выбита еврейская история Ракова. Здесь похоронены знатоки Торы и простолюдины, водовозы и балагулы, праведники и хитрецы, местечковые философы и те, кого считали в местечке ненормальными (часто сочеталось в одном лице).
Каменная лестница ведёт к воротам, за ними поросший соснами холм. Еврейские кладбища обычно находятся на возвышенных местах. Причём на самой высокой точке, как правило, самые старые захоронения.
Ворота закрыты на навесные замки. «Кому сюда ходить? – говорит Феликс. – Евреев в Ракове не осталось, а те, кто приезжает навестить могилы родных и близких, идут за ключом. Он хранится у надёжных людей».
В былые годы памятники отсюда забирали для фундаментов домов, строительства дорог... Люди оправдывались тем, что к этим могилам уже никто и никогда не придёт. Да и кому приходить, если почти всё еврейское население Ракова расстреляно фашистами в годы войны. А те, кто чудом уцелел, уехали в другие города, чаще – в другие страны.
Лет двадцать назад я встречался с одним стариком, до войны жившим в Ракове. Он приезжал из Израиля, куда уехал с детьми и внуками. Старик плакал, рассказывая о родном местечке. Говорил, что часто видит его во сне, а красивее места не встречал за всю свою жизнь. В годы войны он был в партизанах, а после освобождения вернулся в родные места.
«Чего же вы уехали оттуда?» – спросил я.
«Нельзя жизнь прожить одними воспоминаниями, – с дрожью в голосе ответил он. – Каждый день я приходил на место, где расстреляли мою семью, и плакал. Ещё немножко, я бы сошёл с ума».
Не знаю, жив ли сейчас тот старик, но я вспомнил разговор с ним, когда мы подошли к воротам еврейского кладбища.
Феликс рассказывал, как в 80-е годы, когда забора здесь ещё не было, через кладбище по могилам ходили на рынок, чтобы сократить расстояние. Там, где сейчас на кладбище стоит памятник евреям Ракова, расстрелянным в годы войны, дети играли в футбол.
«Я им говорил: “Не играйте в футбол, здесь лежат покойники”. Они в ответ: “Будут нашими болельщиками”».
Грустный чёрный юмор. Забор вокруг кладбища построили в начале 90-х годов, когда поднялся «железный занавес», опущенный страной Советов, и в Раков стали приезжать земляки, живущие в Израиле, США, других странах.
На табличке у ворот написано, что кладбище приведено в порядок силами потомков семей Барни и Леи Гурвиц, живущих в Южно-Африканской Республике, и Аарона Грингольца из Израиля.
На одной из кладбищенских мацев мы прочитали: «Здесь покоится наша дорогая мама, которая скоропостижно ушла от нас. Шошана-Элка Грингольц, дочь Авраама. Скончалась 16-го швата…». К сожалению, год, когда она покинула этот мир, прочитать не смогли. В местечках однофамильцы чаще всего были родственниками. Думаю, Аарон Грингольц, принявший участие в восстановлении кладбища, из семьи Шошаны-Элки.
На одном из камней, из которых и сложен кладбищенский забор, мы увидели надпись: год 1921, записанный согласно еврейскому летоисчислению (буквами), как 5681. Скорее всего, это камень из довоенного кладбищенского забора. Большую часть растащили, а этот остался и напоминает, что в военном и неспокойном 1921 году силами еврейской общины Ракова был построен забор вокруг кладбища.
Мацевы на раковском кладбище расположены двумя большими группами. Между ними сосны и трава. Возможно, так производились захоронения, но более вероятно, что мацевы с пустыря растащили. А деревья остались молчаливыми и единственными свидетелями того времени, когда раковское кладбище ещё было действующим, а старые евреи, приходившие сюда, приглядывали место, где будут погребены сами.
На участке между группами мацев установлен памятник 112 евреям, убитым нацистами и их пособниками в годы Холокоста.
Уже после возвращения из экспедиции я прочитал в Интернете, что еврейское кладбище в местечке Раков – одно из старейших в Беларуси. Основано в 1664 году.
Сохранилось около 700 надгробий. Самое старое сохранившееся захоронение – 1767 года. Недавние – 60-х годов XX века.
Самую старую мацеву мы не нашли, а вот надгробия конца XVIII века видели, и профессор Анджей Тшецинский читал надписи на них.
В 60-х годах ХХ века здесь хоронили евреев, доживавших век в Ракове, и тех, кого привозили из Минска, чьи родители были погребены здесь, и они завещали, чтобы их похоронили рядом.
Раков – старинное поселение, ещё в 1579 году ему дан статус местечка. В 1686 году в Ракове появился доминиканский католический монастырь, в 1702 году – униатский базилианский.
В Ракове евреи компактно поселились в эпоху Речи Посполитой в первой четверти ХVII века. Они были откупщиками таможен, питейного, соляного и других сборов, арендаторами различных угодий, ремесленниками. Гончарные изделия и изразцы из Ракова были известны далеко за пределами местечка.
В 1897 году здесь проживало 2168 евреев, или 59,5 % от общего количества населения города.
Местечко было известно по двум конским ярмаркам. Большой базар проводился по понедельникам. «Привилеи» на ярмарки и торговлю выдал ещё король Август III (середина XVIII века) – по этим «патентам» работали до самой войны.
«В местечке Раков издавна получило развитие производство веялок, деревянных молотилок и соломорезок, сбываемых в губерниях Северо-Западного края, а также в Курляндии и Эстляндии. Гончарно-изразцовое производство было распространено в местечках Зембин, Ивенец, Раков, сбывающих глиняную посуду и зелёные изразцы в своём районе»1.
В межвоенное время Раков принадлежал Польше. Это было время своеобразного расцвета городка. Новая жизнь у Ракова началась по Рижскому мирному договору 1921 года, когда он стал приграничным местечком и «столицей» контрабандистов.
В Ракове жила пани Федоровичева. К ней обращались «ясновельможная пани». Такого почтения она удостоилась за свою коптильню. Своими колбасами и копчёностями снабжала Берлин, Дрезден, Варшаву. До 1939 года знаменитая краковская колбаса была из Ракова!
В 1920 – 1930-х годах Раков гремел фокстротами. Оркестры играли едва ли не в каждом ресторанчике. Таких здесь была почти сотня. Клиентов хватало. Как и покупателей у 134 магазинов. Даже публичные дома были в Ракове. Золото через границу ходило в больших количествах. И часть его оседала в городке. Говорят, даже после войны здесь находили клады.
Здешние ремесленники производили известную по всей округе керамику.
На старых фотографиях на месте нынешнего сельсовета – двухэтажный торговый дом из красного кирпича. Старики вспоминают, какого труда стоило на послевоенных воскресниках его разобрать. Удивляешься, глядя на эти снимки, как будто тебя знакомят с картинками из другого мира – большие дома, красивые балконы. На центральной улице – магазины, лавчонки, рестораны. Что-то разрушило время, к чему-то приложили руки строители новой жизни.
Но основные потери Раков понёс в годы войны. Он был почти полностью сожжён. Об этом писал Илья Эренбург, который побывал здесь в первые дни после освобождения местечка.
После сентября 1939 года Раков в составе Советской Белоруссии. За год до этого, в 1938 году, Президиум Верховного Совета БССР упразднил название «местечко» и населённые пункты стали называться как-то буднично – посёлки городского типа. В слове «местечко» была заложена любовь к месту, а в словах «посёлок городского типа» слышно безразличие. А Раков и вовсе «понизили» до деревни. Правда, потом он тоже стал посёлком городского типа.
До 1941 года в Ракове были четыре синагоги. Сегодня не осталось ни одной. Вернее, одно здание по улице Пионерской, 32 всё же сохранилось. Здесь были когда-то ешива и синагога. После войны в здании работал промкомбинат, сейчас находится фирма, которая делает окна и двери. Дом перестроен, всюду сайдинг, пластиковые окна. Когда мы подъехали к этому зданию, вышли соседи и стали расспрашивать, чего мы пожаловали. Мы ответили, что хотим сфотографировать здание старой синагоги. Они удивлялись, переглядывались между собой и в полном недоумении спрашивали: «Разве здесь была синагога?». И только кто-то из более пожилых послевоенных людей сказал: «Да, вроде была».
Исчезли не только синагоги, но и другие, как их называли, «культовые сооружения».
В 50 – 60-е годы в Раковском приходе уничтожили шесть церквей. Тогда же исчезла чудотворная икона Пресвятой Богородицы. Местные вандалы уже в конце 80-х сожгли деревянную часовню. Сегодня прихожане на святой кринице построили новую каменную часовню. Восстанавливаются или строятся церкви, костёлы. О синагогах речи не идёт – не для кого их восстанавливать или строить.
Пожилые люди, детство которых прошло в довоенное время, понимают идиш, хотя за столько лет забылся язык, знают еврейские песни. Руфина Болотник (Русецкая-Мацкевич) даже пыталась нам что-то спеть на идише. Прошло больше семидесяти лет. Многое стёрлось из памяти.
Перед войной в Ракове жили 928 евреев.
Самые страшные времена наступили летом 1941 года. В первый же день оккупации Ракова частями вермахта была организована полиция. Начались грабежи еврейского имущества. В грабежах евреев особо отличились полицаи Антон Шидловский, Ян Цыбульский, Владислав Курьян, Ян Лукашевич, Ян Алешко, Василий Яцкевич.2
О первых расстрелах евреев Ракова сообщают сводки начальника полиции безопасности и СД, отправленные в Германию. Сводка № 36 от 28 июля 1941 года сообщает: «…были проведены акции в Ракове, примерно 40 километров от Минска, и в лесных массивах севернее линии Минск – Борисов – Крупки. Во время этой акции было ликвидировано 58 евреев, коммунистов-функционеров, агентов, уголовников, а также солдат в гражданской одежде, подозреваемых в связях с партизанскими группами. Кроме того, расстреляно 12 евреек, которые ещё во время войны с Польшей являлись коммунистическими агитаторами».3
В августе 1941 года немцы согнали евреев Ракова в гетто. В книге Марата Ботвинника «Памятники геноцида евреев Беларуси» со ссылкой на архивные документы приведены страшные факты. «Кровавые расправы над евреями местечка Раков, которые испокон века жили в этом уютном, тихом городке, проводили с августа 1941 года до февраля 1942 года. В это время гитлеровцы и полицаи сгоняли всех евреев в концентрационный лагерь гетто, который усиленно охранялся местными полицаями и жандармами. 14 августа 1941 года гитлеровцы провели первую акцию по уничтожению евреев. Они отобрали 45 человек как будто для работы, дали им лопаты, отвезли за два километра от местечка в лес, где приказали рыть ямы, в которые затем заставили свои жертвы лечь лицом вниз и всех расстреляли из пулемётов».4
Во многих гетто всё происходило по одному и тому же сценарию, написанному в Берлине. Сначала собирали крепких мужчин, к мнению которых прислушивались люди. Они могли поднять людей на сопротивление, увести их в лес. С ними расправились первыми. Под разными предлогами уводили из местечка, в основном говорили, что на строительные или дорожные работы, и обратно уже никто не возвращался.
«Через неделю, 21 августа 1941 года, гитлеровцы на дороге Минск – Раков задержали евреев, шедших в местечко. 14 человек сразу расстреляли, остальных погнали в Раковское гетто».5
В первые месяцы оккупации некоторые евреи ещё надеялись, что в местечках, в сельской местности можно будет переждать войну, там не будут трогать мирных граждан. И те, у кого родственники жили в деревнях и местечках, подались к ним. Попадали они из ада в ад.
В сентябре 1941 года комендантом полиции Ракова назначили Ясинского, уроженца хутора у станции Алехновичи, а его помощником – Сурвилло. Они постоянно требовали от евреев одежду и обувь для своих любовниц. После освобождения в сарае Рословской, сожительницы заместителя гебитскомиссара Вилейки Генделя, обнаружили много мебели, посуды и личных вещей, награбленных у раковских евреев. 26 сентября 1941 года тот же Гендель заставил принести из синагоги на городскую площадь свитки Торы и сжечь их, а еврейских девушек при этом танцевать и петь «hа-Тикву» («Надежда» – популярная песня на иврите, сегодня гимн Израиля).
«29 сентября 1941 года (на праздник Рош hа Шона – еврейский Новый год) гитлеровцы собрали в гетто большое количество евреев (мужчины от 16 до 50 лет), посадили на автомашины и отвезли за два километра от Ракова. Здесь принудили копать ямы. Когда работа была выполнена, жандармы отсчитали 105 (112) человек, заставили их лечь лицом на дно ямы и по приказу жандарма П. Добеля всех расстреляли. После этого пьяным карателям захотелось развлечься. Оставшихся в живых евреев снова привезли в Раковское гетто, где заставили петь и танцевать. После “концерта” всем евреям приказали лечь лицом вниз, и каратели начали расстреливать людей по выбору. Парикмахеру, который, по мнению гитлеровских головорезов, плохо пел, отрубили топором голову».6
К месту расстрела 105 (112) евреев мы
поехали на автобусе, совершив тот же путь, который более 70 лет назад проделали люди, обречённые на смерть. Ехали по дороге на Радашковичи к деревне Бузуны. Нас ждал Станислав Романович Супранович. В 1941 году ему было 10 лет.
Вместе с ним пошли в лес, к старому дубу.
– Здесь расстреляли евреев, – сказал Станислав Романович.
Рядом нет ни памятника, ни даже камня с надписью. Само дерево, как страшный памятник. Как будто природа решила отметить это место. Нижние ветки переплелись и прогнулись почти до земли. В стволе дерева большое дупло, поросшее мхом. Кора с наростами почернела от времени или по каким-то другим причинам.
– Трое мальчишек пасли коров и видели, как евреев гнали на расстрел, – после долгой паузы продолжил Станислав Романович. – Испугались, когда услышали выстрелы, убежали. А через пару часов вернулись на это место и увидели песок… Закопали уже…
Рядом с дубом свежие шурфы. «Чёрные» копатели искали «еврейское золото». Не боятся ни Бога, ни людей…
– Из-под расстрела сбежали два человека, – вспоминает Станислав Супранович. – Жили у нас на хуторе, прятались в балке. Старик и женщина… Ушли месяца через два. С тех пор их никто не видел. Не знаю, пережили войну или нет. В Ракове уцелел во время расстрелов Хаим. Его я знал. После войны жил в местечке.
Останки погибших позднее были перенесены на еврейское кладбище. В июле 2005 года был открыт памятник, поставленный на средства Фонда Лазаруса. На гранитной плите на белорусском, иврите и английском языках выбит текст: «Жертвам нацизма. Осенью 1941 года зверски замучены 112 евреев деревни Раков».
Жуткая трагедия разыгралась 4 февраля 1942 года. «Комендант полиции Николай Зенкевич приказал всем оставшимся евреям Раковского гетто приготовиться к отправке в Минск. Когда люди собрались возле Холодной синагоги, последовала команда все ценные вещи положить в сторону, а самим войти в синагогу. Из синагоги никого не выпускали, тех, кто хотел спастись бегством, убивали прикладами. Окна и двери закрыли наглухо, стены облили бензином и подожгли. Детей, которые кричали и пытались спастись, брали на штыки и бросали на головы людей. В этом неописуемом зверстве самое активное участие приняли местные полицаи. В криках и стонах о помощи сгорело еврейское население Раковского гетто в количестве 920 (950) человек, большинство женщин, детей и стариков».7
Пожилые жители Ракова, пересказывая воспоминания родителей, говорят, что в воздухе спустя месяц пахло палёным человеческим мясом.
Семья Романовских жила недалеко от синагоги, в которой сожгли евреев. Ядвига Романовская помнит тот страшный день.
– Мой отец и я видели это. Когда евреев заперли в горящей синагоге, отец увидел раввина. Он шёл к синагоге. Отец говорит ему: «Куда идёшь? Ваших убивают». А он в ответ: «Где овечки, там и пастырь», – и пошёл в огонь. Литовская полиция зверствовала здесь сильно…
Ядвига не стала рассказывать дальше, она заплакала и ушла в дом.
В Национальном архиве Республики Беларусь хранится документ, свидетельствующий о трагедии. «4.2.1942 года в Ракове ликвидировано гетто со 100 узниками. Евреи из гетто начали заниматься подстрекательством среди населения…»8
Почему указано 100 расстрелянных узников гетто? Как подстрекали население евреи? Не пели дифирамбы оккупационной власти, уничтожавшей их? Или говорили, что фашистам всё равно придёт конец и они ответят за те страдания, что причинили людям?
Документ, хранящийся в Федеральном архиве Кобленца (Германия), тоже свидетельствует о расстреле 4 февраля 1942 года.
«4 февраля небольшая команда полиции безопасности и СД, подчинённая полиции безопасности и СД, была направлена в местечко Раков… Она получила задание расстрелять находившихся там русских евреев. Евреи – мужчины, женщины и дети – содержались под стражей в одном доме. Оттуда они были направлены в расположенную под местечком лощину. Здесь они были разделены на небольшие группы и убиты выстрелами в затылок. Всего было убито 100 человек. О расстреле сообщено в сообщении № 168 от 13 февраля 1942 г.»9
В один день фашисты и полицаи расстреляли евреев в лощине недалеко от местечка и сожгли в синагоге? Или часть людей вырвалась из горевшей синагоги, и их расстреляли в окрестностях Ракова?
Илья Эренбург побывал в Ракове на следующий день после освобождения, 4 июля 1944 года.
«В Ракове, – писал он в книге “Люди, годы, жизнь”, – я пошёл к настоятелю собора ксендзу Ганусевичу. Он сидел, старый, тихий, среди молитвенников и выцветших фотографий. Он видел, как гитлеровцы подожгли дом. В отчаянии женщина выбросила из окна младенца; подбежал “факельщик”, деловито, как головешку, подобрал ребёнка и кинул в огонь. Священник качал головой: “Я не мог себе представить, что на земле существуют столь бессердечные люди… Из Клебани увезли старого ксендза, он болел, не мог ходить, они его замучили… В Лорах собрали всех в православную церковь и сожгли… В Першай убили двух ксендзов. В Писании сказано: “Он открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную, умножает народы и истребляет их, рассеивает народы и собирает их, отнимает ум у глав народа и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути”. Я старый человек, но как будут жить после этого молодые?..”»
«Настоятель католического собора ксёндз Ганусевич, с которым я долго беседовал, рассказал об убийстве евреев. Рассказал в деталях. У него болел зуб, и он сидел у еврея-дантиста, когда велись переговоры. Дантист думал, что его будут убивать. Немцы торговались, чтобы его высылку задержали до тех пор, пока он не запломбирует зуб. Немцы, которые кокетничали с населением, спрашивали, сколько времени для этого потребуется. Если полчаса, то можно, а если два часа, то нельзя – они торопятся».
Ксёндз Ганусевич, несмотря на преклонный возраст, помогал обречённым людям, спасал еврейских детей. «В Ракове еврейских детей вместе с польскими и белорусскими собирала монахиня Екатерина, которую звали сестра Катаржина. В детском доме продуктов не хватало, Катаржина была в дружбе с ксендзом Ганусевичем, который разъезжал по деревням и уговаривал хозяев брать детей-сирот. Таких обращали в католическую веру, и это давало шанс на спасение».10
Не одной ли из спасённых детей была Дора Шейвехман? Илья Эренбург в первые же дни после освобождения Ракова вместе с майором Советской Армии беседовал с ней. Девочка не решалась сама назвать им своё настоящее имя, фамилию и национальность. Настаивала на том, что она Даша Нестеренко, белоруска.
Я встречался с людьми, которые страх, испытанный ими в детстве, ощущали всю жизнь. Правда, надо сказать, что советская власть регулярно напоминала им про этот страх – «делом врачей», «беспачпортных бродяг», антисемитскими статьями в газетах, сложностью с трудоустройством и т. д. Эти люди не хотели вспоминать фамилию своих родителей, их национальность. И порой такая память давила больше, чем страх.
Евреи предпринимали попытки спастись. Мы знаем о некоторых из них. Геня Мильштейн убежала из Ракова, её нашли в поле, привезли обратно в гетто и бросили в горящий дом.11
Один из эпизодов приводит Леонид Смиловицкий в книге «Катастрофа евреев Беларуси. 1941 – 1944» (Тель-Авив, 2000).
В феврале 1942 года Абрам Мазелев и Айзик Каган работали в лесу, когда узнали о погроме в Ракове. Они бежали в Кучкуны, где им помог лесник Константин Романюк, который накормил их, обогрел, но оставить у себя не решился. Абрам и Айзик направились в Городок, а затем в Радошковичи, где в этот момент каратели производили акцию. Мазелев забрался на чердак, а Кагана схватили и пообещали оставить в живых, если он отдаст свои сбережения. Забрав всё ценное, Кагана расстреляли. Мазелев, когда за ним взбирались на чердак, спрыгнул вниз, был легко ранен и притворился мёртвым. С наступлением темноты он бежал в лес, где скитался в поисках партизан до весны 1942 года. В лесу Мазелев встретил Абрама Мильштейна из Ракова и Хаима Перского из Воложина. Голодные, они пришли в деревню Старый Раков и попросили их накормить. Сын крестьянина Головешко, к которому они постучались, убил Мазелева, а Мильштейну и Перскому удалось бежать. Перского согласился прятать крестьянин Миляшкевич из деревни Гиревичи, устроив укрытие под печью в своём доме. Но Перский уже не мог вынести всё пережитое, “впал в меланхолию” и умер в убежище. Из троих уцелел один Мильштейн, который нашёл партизан, добился принятия в отряд и воевал до освобождения республики в июле 1944 года».12
Мильштейн Абрам Давидович, 1908 года рождения, воевал в партизанской бригаде имени Сталина, отряде имени Суворова, который действовал на территории Барановичской области.13
Братья Даниэль и Вульф Капланы в феврале 1942 года в Ракове прятались у знакомого крестьянина, но по доносу были арестованы. Бежав накануне расстрела в местечко Городок, они отморозили ноги, но их там не приняли. Капланы спрятались в концлагере местечка Красное, откуда потом ушли к партизанам. Они воевали в отряде имени Сталина и отличались бесстрашием. Их земляк Грингольц Наум Моисеевич после погрома в Ракове проделал путь Городок – Вилейка – Любань, встретил партизан и сражался в бригаде имени Доватора, отряде имени Свердлова, а Тевель Горбуз – в бригаде имени Чкалова, в этой же бригаде в отряде № 4 «За Советскую Беларусь» воевал Давид Каплан.
В партизанской бригаде имени Чапаева сражался и погиб в бою с фашистами в 1943 году Гурвич Александр Семёнович. Ему было 46 лет.
Софье Жилинской было только 20 лет. Она воевала в партизанской бригаде «Штурмовая». 20 лет было и Михаилу Шниту, воевал в бригаде «За Советскую Беларусь». В 106-м партизанском отряде воевали и погибли Маша Исааковна Гурвич, 1903 г. р., и Нехама Александровна Гурвич.
Всего в Ракове погибло 179 семей местечковых евреев.14 Из них 13 семей носили фамилию Ботвинник.15
В 1965 году на месте здания Раковской синагоги установлен памятник, на котором на русском и еврейском языках написано о том страшном дне и безвинных жертвах. Памятник выполнен в традиции еврейских надгробий. Дерево, у которого все ветки обрублены. Такие памятники ставили на кладбищах на могилах последнего представителя семьи.
Профессор Анджей Тшецинский сказал, что похожие памятники он встречал и на католических кладбищах…
В Ракове родился, жил до войны и после её окончания еврейский писатель, литературовед, публицист Ури Финкель (1896, Раков, Минская губерния – 1957, Минск). Писал на идише. Родился Ури в религиозной многодетной семье, получил традиционное воспитание. Отец Финкеля, резник Гирш-Шломо, надеялся, что его первенец станет раввином, да и сам Ури в детстве мечтал об этом.
Жизнь распорядилась по-другому. С 1921 года Ури Финкель работал в издательском отделе Наркомпросвещения БССР. Редактировал первую еврейскую красноармейскую газету «Руста», газету «Ди комуне». Работал в Еврейском секторе АН БССР, затем в белорусских еврейских газетах «Векер», «Октябер». Широкую известность принесли ему книги о классиках еврейской литературы Менделе Мохер Сфориме и Шолом-Алейхеме. В 1930 – 1938 годах преподавал в Минском педагогическом институте.
Его родители продолжали жить в Ракове, на территории «буржуазной» Польши, и он на много лет лишился возможности даже переписываться с ними. Лишь после сентября 1939 г., после присоединения западных областей к Белоруссии, Ури Финкель, в ту пору уже отец пятерых детей и известный литератор, смог навестить своих родителей, братьев и сестёр.
В годы Великой Отечественной войны Ури Финкель с женой, сыном и младшей дочерью успел эвакуироваться из Минска, а две его старшие дочери Циля и Гила, незадолго до немецкого нападения поехавшие навестить деда, были сожжены вместе с дедушкой – последним раввином Ракова (после того как в Ракове скончался раввин, его обязанности стал исполнять шойхет Гирш-Шломо Финкель). В тот же день 4 февраля 1942 г. были заживо сожжены в синагоге Ракова жена Гирш-Шломы Авигаль, дочери: Элка (1906 г. р.), Лифча (1910 г. р.), Элла (1910 г. р.) и Лиза (1912 г. р.). Они работали в Ракове в аптеке. Сыновья: Ицхак (1908 г. р.) работал учителем, Исаак (1907 г. р.) – тоже, как и сёстры, был провизором. Гирш-Шломе Финкелю было 72 года.
По спискам Яд-Вашема в числе погибших евреев Ракова – 69 человек по фамилии Финкель (Пинкель).
У Гирш-Шломы Финкеля хранился важный исторический документ – пинкас раковской еврейской общины, который вёлся с 1810-го по 1913 год. Писался на иврите и сообщал обо всех важнейших событиях в жизни общины и каждой еврейской семьи. Гирш-Шломо незадолго до начала войны передал пинкас на хранение сыну. Предчувствовал что-то или просто считал, что важнейший документ должен храниться не у старика, а в более надёжном месте. Как самое дорогое, Ури забрал с собой пинкас, когда вынужден был в начале войны покинуть Минск.
После войны Ури Финкель, большую часть времени живший в Ракове, добавил к пинкасу заключительную главу на идише о событиях последних десятилетий и долгие годы хранил в тайнике этот уникальный исторический документ. После смерти Ури Финкеля пинкас Ракова был переправлен в Израиль и передан в архив. Хотелось бы прочитать и опубликовать этот документ.
Возможно ли это?
1 Э. Иоффе. Страницы истории евреев Беларуси. – Минск, 1996. – С. 58.
2 Л. Смиловицкий. Илья Эренбург о преступлениях нацизма в Белоруссии.
3 НАРБ. – Ф. 1440. – Оп. 3. – Д. 943. – Л. 101 – 103, – перевод с немецкого.
4 НАРБ. – Ф. 845. – Оп. 1. – Ед. хр. 63. – Л. 33.
5 НАРБ. – Ф. 845. – Оп. 1. – Ед. хр. 63. – Л. 33.
6 НАРБ. – Ф. 845. – Оп. 1. – Ед. хр. 63. – Л. 34.
7 НАРБ. – Ф. 4. – Оп. 29. – Ед. хр. 114. – Л. 78.
8. НАРБ. – Ф. 1440. – Оп. 3. – Д. 981. – Л. 13. – перевод с немецкого.
9 Федеральный архив Кобленца. 9кс/62. // Дела юстиции и нацистских преступлений m 19, текущий 552, № 185. Цитируется по книге «Трагедия евреев Белоруссии в 1941 – 1944 гг.», отв. редактор Р.А. Черноглазова. – Минск, 1995. – С. 88.
10. Л. Смиловицкий Катастрофа евреев в Белоруссии 1941 – 1944. – Тель-Авив, 2000. – С. 64.
11 YVA, M–33/1139. – ГАРФ. – Ф. 8114. – Оп. 1. – Д. 964. – Л. 263.
12 YVA, M-35/182.
13 «Встали мы плечом к плечу» // составитель И. Герасимова. – Минск: Асобны Дах, 2005. – С. 79.
14 Память. Воложинский район. Минск: «Мастацкая лiтаратура», 1996. – С. 270 – 273.
15 М. Ботвинник. Холокост. В книгах “Память” Республика Беларусь, – Минск: «Ковчег», – 2008. – С. 14.
16 ГАРФ. – Ф. 7021. – Оп. 89. – Л. 14. – Л. 20об., 8 – 54.