В солнечный осенний день у этого маленького городка, если говорить сегодняшними административными мерками – деревни, есть особая прелесть. Все здесь дышит спокойствием и умиротворенностью. На улицах редкие прохожие, с огородов доносится запах дыма – жгут картофельную ботву, кругом пейзажи, которые сами просятся на картины. Второй год подряд на Зеленинское озеро прилетают лебеди и остаются здесь зимовать. Я насчитал двенадцать птиц, которые, увидев нас, поспешили к берегу: они привыкли, что люди их кормят. Будем знать, в следующий раз придем с угощением для доверчивых птиц.
Конечно, это метафора, но мне показалось, что здесь, в Бабиновичах уютно чувствуют себя не только птицы, но и само время.
Правда, местные жители настроены не так оптимистично. Население уменьшается, сегодня в Бабиновичах живет 505 человек, и это почти в три раза меньше, чем сто лет назад. Даже нынешнее поколение с грустью говорит об ушедших днях. В середине шестидесятых годов здесь построили большую птицефабрику, была работа для молодежи. Но в середине девяностых предприятие закрыли, специалисты стали разъезжаться. Утверждают, что Бабиновичи расположены экономически невыгодно. До Орши километров сорок, до райцентра Лиозно – почти тридцать. Железной дороги рядом нет. Столько десятилетий было место процветающее, а потом оказалось неперспективным. И самой большой стройкой последних лет здесь стал дом для престарелых людей.
Мы едем в Бабиновичи
Мы – это группа, собирающая материалы о местечках Витебской области, об их еврейском прошлом. Записываем видео- и аудиоинтервью с людьми, которые занимаются краеведением, старожилами, помнящими довоенные времена, фотографируем. Почему наш маршрут на этот раз пролег через Бабиновичи? Лет семь назад, во время церемонии открытия памятников жертвам Холокоста в Колышках и Добромыслях, я услышал от председателя Лиозненского райсовета Тамары Дриленок, что теперь осталось поставить памятник в Бабиновичах, и мы отдадим долг памяти евреям – жителям района, погибшим в годы войны.
С тех пор название осталось в памяти. Недавно, собирая материалы о местечке Бабыничи (это Полоцкий район), я получил несколько писем, звонков, и понял, что моих корреспондентов ввело в заблуждение созвучие названий, и они рассказывали мне о населенном пункте в Лиозненском районе.
Кстати, такие похожие названия встречаются в славянских странах нередко.
С тех пор я делал выписки, заметки. Они дополняли друг друга, и для меня стала вырисовываться история города, а затем деревни Бабиновичи, в котором на протяжении двухсот лет евреи жили по соседству с белорусами, русскими, поляками и вписали немало страниц в его летопись.
Центр хасидизма
Приверженцы еврейского религиозно-мистического учения, так его называют различные энциклопедические словари, – хасидизма, и одного из его направлений ХАБАДа, считали здешние места своей вотчиной. (Если это нееврейское слово уместно для данной темы). Недалеко от Бабиновичей – Ляды, место, где жил и проповедовал ребе Шнеур-Залман – основоположник ХАБАДа, здесь же Любавичи, Лиозно, Добромысли – название этих мест приводит в трепет каждого любавичского хасида.
Эти люди любят рассказывать притчи или майсы о цадиках (праведник, у хасидов – духовный наставник, которому приписывается особая чудодейственная сила). Дай Бог каждому так сохранять свою историю, как это делают хасиды. Мы последуем вслед за ними, потому что в каждой хасидской истории есть не только нравоучения, а здесь без фантазии не обойтись, но и большая доля достоверности.
В конце XVIII века в Бабиновичах, тогда уездном городе, жил гаон (мудрец и великий знаток Торы!) ребе Тувья-Ашер. Его зятем стал Захарья-Иерухам. Раввинские семьи соблюдали принцип клановости. Влиться в них человек из простонародья или торговой среды не мог, за исключением чрезвычайно одаренных юношей, которые посвящали жизнь изучению иудаизма, и тогда раввины женили на них своих дочерей. Захарья-Иерухам был внуком добромысленского раввина Гавриэла. Умер Захарья-Иерухам совсем молодым и траурные дни по нему (йорцайт) справляли в годовщину смерти в Добромыслях, куда прибыли многие жители Бабиновичей. Вечернюю молитву «Маарив» читал перед амвоном его дедушка – раввин Гавриэль, а тесть и отец покойного читали поминальную молитву «Кадиш». Все молящиеся горько плакали. Читая «Кадиш», маленькая дочка покойного упала в обморок…
В конце того же XVIII века власти арестовали в Лядах ребе Шнеура-Залмана. Его обвиняли ни много ни мало – в шпионаже в пользу Турции. Конечно же, Алтер Ребе (Старый Ребе – как его любя называли хасиды) никаким шпионом не был. Он собирал деньги для поддержки евреев, живших в Палестине, которая тогда относилась к Турции. Турция готовилась к войне с Россией (или наоборот), и доноса хватило, чтобы ребе Шнеур-Залмана арестовали и доставили в Петропавловскую крепость. Единоверцы бросились на помощь своему цадику. И первым из них был бабиновичский родственник Алтера Ребе – Ираэль Казик. Он приехал в столицу российской империи, сумел узнать, где содержат под стражей его духовного наставника, и помог его вызволить.
Уже тем самым Бабиновичам отвели особое место в хасидской истории.
Но главное событие ждало начала XX века. В Святую Субботу 25 адара 5661 (1901) года здесь родилась жена Любавичского ребе Менахема-Мендела Шнеерсона праведница Хая-Мушка. Ее отцом был шестой Любавичский ребе Йосеф-Ицхак. По указанию деда пятого Любавичского ребе Шолом Дов-Бера, ей было дано имя в честь жены третьего Любавичского ребе Цемах-Цедека – Хая-Мушки.
Рассказали о рождении одной, пускай даже самой незаурядной персоны, а коснулись почти всех Любавичских Ребе – духовных наставников хасидов, одних из самых видных деятелей еврейского мира. И сама Хая-Мушка, судя по многочисленным отзывам, была не только женой великого человека, но и личностью с большой буквы.
Хасиды считают, что цадики наделены от Бога огромной силой, способной исцелять, наставлять на путь истинный, творить чудеса. Эта сила сохраняется и у могил, в которых похоронены праведники. Туда приезжают молиться, оставляют записки с просьбой о помощи. Родственники мамы Хаи-Мушки скорее всего были похоронены на еврейском кладбище в Бабиновичах. Здесь нашли свой последний приют другие праведные хасиды.
Сохранились остатки старого кладбища. Находится оно недалеко от озера. Мацейвы (надгробные памятники) наполовину вросли в землю и покрыты слоем мха. На некоторых виден орнамент. Сохранилось пять-шесть десятков старых памятников. Они сделаны из местного камня. Были здесь и другие, из гранита, с красивыми и богатыми орнаментами. Вероятно, они стояли на могилах знатных хасидов или наиболее богатых евреев Бабиновичей. Часть памятников была уничтожена в годы войны. На кладбище падали бомбы и снаряды, а потом мацейвы гитлеровцы стали использовать для строительства оборонительных сооружений. Фронт в 1943–1944 годах здесь стоял девять месяцев. Что не разрушили в годы войны, довершили ни во что не верившие строители социализма. Когда в шестидесятых годах возводили птицефабрику, самые лучшие памятники с еврейского кладбища рабочие увозили в Витебск. Понятно, для чего это делали: надписи перебивались, камни выгодно продавались. Об этом рассказала Людмила Васильевна Пахолкина – редактор Лиозненской районной газеты. Ее детство прошло в Бабиновичах. Это фрагменты из детских воспоминаний. «Тогда не наказывали за увезенные, считай украденные, памятники», – добавила она. Сегодня в Бабиновичах не хотят вспоминать об этом. Чаще говорят о другом: когда решили на месте еврейского кладбища строить дом для работников птицефабрики, люди были против, и строительство так и не начали. Произошло это то ли из-за уважения к мертвым, евреи в Бабиновичах после войны не жили, но память о них сохранялась у соседей, друзей, на кладбище иногда приезжали родственники; то ли потому, что люди не хотели, боялись жить в доме, построенном на костях, боялись, что потревоженные покойники начнут мстить.
Знают ли в самих Бабиновичах о том, что их малая родина была центром хасидизма? Семьдесят лет борьбы с религией (сегодня с недоумением думаешь: неужели у советской власти не было других проблем?) сделали свое дело. Выросло поколение атеистов по незнанию, людей, не ориентирующихся в собственной истории. Да и слово «еврей» для них никак не соотносится с их деревней.
И только пожилые люди помнят, что когда-то здесь стояли синагоги. Мне повезло: в Бабиновичах я встретился с Марией Максимовной Трояновской – одной из старейших здешних жительниц. В последнее время она живет то у одной дочери в Добромыслях, то у другой – в Толочинском районе. На родину приезжает изредка: сходить на кладбище, проведать родные могилы. Соседи ее называют «Булочкой». До чего же устойчивы местечковые или деревенские прозвища. Марии Максимовне уже за восемьдесят, а прозвище пристало к ней с детства. Почти не осталось в деревне ее ровесников, а прозвище сохранилось. Мне говорили: «Лучше Булочки вам никто не расскажет».
– До войны у нас жило много евреев. Я училась в одном классе с Шайкой, Нехемкой, Немкой, с Додой Певзнером сидела за одной партой. Все тут легли в братской могиле.
До войны Бабиновичи были большим местечком. Люди работали в колхозе, на лесоучастке, в гончарной артели, сапожной артели, колеса делали в мастерской.
До 1930 года была церковь, костел и две синагоги, – Мария Максимовна принялась мне объяснять, где они находились. – Одна синагога была двухэтажная, деревянная. В ней потом школу сделали. На первом этаже класс, на втором – тоже, там же и учительская. Вторую синагогу отдали под жилье людям».
Не у кого больше спросить, как училось или спалось людям в намоленных синагогах. Да и самих зданий не осталось. Они сгорели в первые же недели войны.
Биографии Пушкина и Шагала пересекаются в Бабиновичах
Александр Сергеевич Пушкин проезжал через Бабиновичи 7 августа 1824 года, направляясь из южной ссылки в северную – в Псковскую губернию. Это доподлинно известно. Известный пушкинист М.А. Цявловский в составленной им «Летописи жизни и творчества А.С. Пушкина» упоминает белорусские города и местечки, через которые пролегал путь опального поэта: Белица, Чечерск, Могилев, Орша, Бабиновичи, Витебск, Полоцк.
А вот что увидел Александр Сергеевич, проезжая в карете или выходя из нее на площади, где обычно проходили ярмарки, попробуем представить.
Бабиновичи – к тому времени молодой и быстро растущий город. Он был заложен императрицей Екатериной II в 1772 году, после первого раздела Польши. Императрица задумала построить город-крепость для охраны западных рубежей России. Был принят план строительства за рекой Лучесой. До наших дней сохранился вал, который так и называют – Екатерининский. Но пошли сильные дожди, размыло строительные площадки, и работы прекратили.
Евреи, отошедшие к Российской империи вместе с разделом Польши, поселились в Бабиновичах с самого начала. Стали строить дома, лавки, питейные дворы. Уже через пять лет Бабиновичи стали уездным городом. О значимости еврейского населения говорит хотя бы тот факт, что на выборах 1784 года на должность судьи словесного суда был избран – еврей. Не крещенный, не скрывавший своего происхождения, а самый обычный (если так можно характеризовать человека). Стоит объяснить, что такое словесный суд. Он был учрежден в России в XVIII веке для разбора торговых, ярмарочных, вексельных или других хозяйственных дел. Судопроизводство отличалось краткостью, судебные решения исполнялись немедленно. Апелляционной инстанцией служили уездные судьи. Поскольку тогда юридических факультетов не было в каждом университете и судейских работников не «штамповало» Министерство высшего образования, на эти должности избирались люди не только авторитетные и честные, но и мудрые.
В это же время у Бабиновичей появился герб. В его нижней части – на голубом фоне две мачты с флюгерами, потому что в окрестностях города много лесов, изобилующих мачтовыми деревьями. Разработка и торговля лесом – на протяжении всей истории, за исключением последних десятилетий, были основными статьями дохода местной экономики. Сначала лес сплавляли по реке Лучеса до Западной Двины, а потом по Западной Двине до Риги, до Балтики. Этим в основном занимались еврейские купцы. В середине XIX века в Бабиновичах жило 13 еврейских купцов.
Лес активно разрабатывали до самого последнего времени.
В Витебске живет Давид Самойлович Фомин. Ветеран войны и труда, шофер с большим стажем. Его родители из Добромыслей. Отец – Самуил Абрамович – работал в колхозе. Давид Самойлович отлично помнит, что отца не раз отправляли в Бабиновичи на работы. Он трелевал в окрестностях лес.
Сосновые боры и сейчас здесь на загляденье. Дышится легко, стройные деревья радуют глаз, а грибники сообщают друг другу новости о собранных боровиках.
Александр Сергеевич Пушкин знал, что в этих местах в годы Отечественной войны шли бои с французами не на жизнь, а на смерть. Здесь наполеоновские войска наступали на Москву, здесь же им пришлось бесславно возвращаться восвояси.
7 ноября 1812 года, когда главная квартира Наполеона обосновалась в Орше, главные силы Кутузова находились в окрестностях Красного, авангард Ермолова сосредоточился в Лядах, Платов преследовал остатки корпуса Нея по правому берегу Днепра к Дубровне, конный отряд генерала Голенищева-Кутузова прибыл в Бабиновичи.
Прошло всего двенадцать лет, военные события хорошо помнили жители Бабиновичей и, возможно, именно об этом расспрашивал их поэт.
У нас нет описания, каким был город в 1824 году, но в архиве хранится отчет, сделанный городничим Бабиновичей губернатору в 1841 году. Можно получить представление о духе и «величии» населенного пункта.
«Находится при озере и трех мелких ручьях. В нем деревянных мостов – 3, улиц не мощенных – 4, садов личных – 4, огородов – 142, пустопорожних мест, предназначенных для строительства домов, – 115, кладбищ – 2… В городе насчитывается 7 торговых лавок, 10 пивных домов, а всех домов – 176. …На питание жителей на протяжении 1841 года было употреблено 463 пуда мяса, 450 ведер водки… Население города обслуживает 4 портных, 2 сапожника, 2 кузнеца и 1 часовой мастер. …В Бабиновичах проживает 1179 жителей…»
(Государственный архив Витебской обл., ф. 476, оп. 1, д. 241, л. 9)
Половину населения составляли евреи. Старожилы Бабиновичей вспоминают, что до войны евреи компактно жили на улицах Ленинградской, Оршанской, Пионерской и Советской – то есть в центре населенного пункта. Кстати, жители Бабиновичей один другого именуют «городскими», в отличие от сельчан из окрестных деревень.
Зоркий взгляд Александра Сергеевича Пушкина обратил внимание, что еврейские дома ставились очень близко друг к другу. «Вместе быть хотят, наверное, так им легче выжить».
Бабиновичи не изобилуют громкими именами земляков, но им есть кем гордиться. В первой половине XIX века здесь жили предки художника Марка Шагала. Вряд ли они знали, что через их городок проезжал человек, которого назовут великим русским поэтом, и уж, конечно, не предполагали, что их потомок станет знаменитым художником.
Исследователь шагаловского рода известный белорусский историк Владимир Денисов пишет, что в «Общем списке евреев мужского пола, живущих в 1-ой части г. Витебска» под номером № 374 значится дед художника – Сегал Давид Иоселевич, бабиновичский мещанин, Могилевской губернии…
Под отдельным номером в списке жителей 1-ой части Витебска внесен старший сын Давида Сегала – Гирша Давидов, также бабиновичский мещанин…
Имеются архивные сведения о том, что люди с фамилией Шагал жили и в городе Бабиновичи Оршанского уезда…
Наиболее вероятно, что предки Марка Шагала происходили именно оттуда».
(Дзянiсаў У. «Новыя дакументы да бiяграфii i радаводу Марка Шагала», Бюллетень Музея Марка Шагала. 2002. № 1 (7) с. 19–20)
Самый сильный человек в городе
Сто лет назад не только местные жители, но и те, кто приезжал на ярмарки в Бабиновичи или просто гостил в городке, любили заглянуть в корчму к Залману. Правда, сколько бы ни выпили посетители, дебоширить никто не осмеливался. Залмана и его жену Туну уважали. Они в долг или, как говорили, «на повер» давали, никогда не обманывали, а Туна могла из любого пустяка приготовить такое вкусное блюдо, что пальчики оближешь. Да и дочка Залмана Хая-Эта, помогавшая по хозяйству, была очень приветливой и доброй девочкой. Кроме того, люди знали, что Залман – человек богатырской силы. Применял он ее не часто, но, когда приходилось, дебоширу было не сладко.
В молодости Залман был блондин. Оттого и прозвали его «Белый». Так всю жизнь и говорили, кто по-русски, кто на идише «Залман-Белый». Ростом метра два, широкоплечий, с голубыми глазами, под старость с длинной седой бородой и усами, он возвышался над всеми соседями. Ладони напоминали лопаты.
В той половине дома, где жила семья Залмана, все было фундаментально. Тяжелая кружка для питья воды, была прикована цепью. Об этом вспоминает его правнучка Фаня Грегор, живущая ныне в эстонском городе Пярну.
«Мы, дети, не могли поднять эту кружку, и патриарх поил нас из нее водой».
У Залмана был басистый, громкий и звучный голос, и, когда он даже по секрету разговаривал с женой, это слышало половина городка.
В 1904 году в Бабиновичах действовало 2 промышленных предприятия, которые давали продукцию на сумму 1, 5 тысячи рублей. Работало, правда, там всего пять человек. Таким был промышленный пролетариат в городке накануне революций. Преобладали в Бабиновичах ремесленные заведения. Их было 56, а ремесленников – более 100.
Город славился как центр гончарного ремесла. На ярмарках бойко шла бабиновичская керамика. Кстати, гончарным ремеслом здесь занимались многие десятилетия и только в наши дни «забыли» традиционный промысел.
Дочь Залмана-Белого вышла замуж за Ханона Двоскина. Он был, в отличие от тестя, невысокого росточка, лицо розовое без единой морщинки и всегда улыбающиеся глаза. Под стать ему была и жена: маленькая, черненькая, очень подвижная. Внуки ее очень любили. Она всегда им приносила в фартуке с огорода огурчики, бобы, горох, морковку.
На жизнь Двоскины зарабатывали тем, что вычесывали овечью шерсть. В их доме стояла машина, которую называли белорусским словом – «ваўначоска». Она занимала полкомнаты, была величиной с концертный рояль. Когда работала, пыль стояла ужасная. Хая и Хонон Двоскины были колхозниками, им платили трудодни за готовую шерсть. Капиталов они не нажили, а вот на детей были богатыми. Бог дал семерых: Берка, Гирсул, Ерухим, потом дочери – Соня и Фаня, затем сын Иче-Лейб и младший Афроим. В детстве он болел скарлатиной, и лицо у него было слегка перекошено. Афроим шил шапки. Был очень добрый человек, никогда никого не обижал.
Двоскины ходили в школу. С середины тридцатых годов в Бабиновичах работала белорусская школа. Большая, специально построенная. Детей в городке было очень много. В школе было, например, четыре пятых класса.
«В каждом человек по сорок, пятьдесят. Не то, что теперь, – говорит Мария Максимовна Трояновская. – Зимой, в самые большие морозы, дети из дальних деревень не ходили в школу. Тогда делали три пятых класса. Человек по сорок. Из довоенных учителей я запомнила Меру Самуйловну. Она была не здешняя, не замужняя. Ее ничего не держало в Бабиновичах. И как только началась война, она ушла на восток».
Военный пожар
У жителей Бабиновичей был целый месяц, чтобы принять решение и уйти на восток, подальше от наступающих частей гитлеровского вермахта. Сделали это молодые, сильные, те, кто был побогаче или прозорливее.
Галина Александровна Тимченко – не здешняя, но сразу после войны она вместе с мужем приехала в Бабиновичи. Преподавала историю в местной школе и была основательницей школьного музея. Собирала материалы по истории родного края, и ее свидетельства для нас важны.
«До войны здесь жило порядка 50 еврейских семей. Часть мужского населения была мобилизована, кто-то успел эвакуироваться».
Мария Максимовна Трояновская добавляет свои личные воспоминания: «Под немцами оставалось человек 60-70 местных евреев и те, кто приехал сюда из Витебска или других городов. Кто-то привез детей к бабушке с дедушкой на лето, кто-то думал, что в маленьких местечках или деревнях будет спокойно и немцы не станут трогать их население».
Может быть, ушло на восток бы и больше людей, но всех вводила в заблуждение советская пропаганда, которая утверждала до 22 июня 1941 года, что врага победим «малой кровью, могучим ударом», и рассказывала, что мы с Германией – союзники, а когда началась война – скрывала истинное положение дел на фронтах.
В начале июля 1941 года много дней подряд через Бабиновичи, от Смоленска к Богушевску – на запад, шли войска Красной Армии. «Их было так много, что дорогу нельзя перейти», – вспоминает Мария Трояновская.
Память не подводит пожилого человека. Согласно оперативной сводке от 4 июля 1941 года Штаба Западного фронта: «20-я армия продолжает сосредоточение войск и укрепляет занимаемый рубеж обороны – Богушевск, Орша, Могилев. 69-й стрелковый корпус занимает оборонительный рубеж Богушевск, Орша и проводит сосредоточение выгрузившихся войск. 229-я стрелковая дивизия 1-м и 2-м батальонами 783-го стрелкового полка занимает район Богушевска».
Люди, глядя на эти маневры, говорили: «Подтянем силы и не пустим врага».
21 июля немецкая авиация весь день бомбила Бабиновичи. Начались пожары. Выгорела половина городка. В пожаре погибли Хая и Ханон Двоскины. Загорелся их дом. Они пытались спасти нажитое добро и погибли.
«Я запомнила число, – говорит Мария Трояновская. – Это день моего рождения. А назавтра немцы заняли Бабиновичи. У кого остались дома, жили в них, у кого сгорели – пошли в старцы, стали бездомными. Мы были в это время в деревне в пяти километрах от городка, когда вернулись, увидели, что наш дом сгорел. Поселились в школе. Там поселилось много евреев. Мы жили какое-то время с ними».
Дневник Любы Семченко
Где-то в конце сентября или начале октября 1941 года гитлеровцы отобрали молодых и здоровых мужчин еврейской национальности, оставшихся в Бабиновичах, и отвели на косогор на краю гражданского кладбища. Безусловно, никому не говорили, что ведут на расстрел. Об этом знали полицаи и злорадно говорили: «Скоро вам конец, пожили при Советах – хватит». Но люди не хотели им верить. И даже когда мужчинам сказали, что с собой надо взять лопаты, они решили, что их ведут на работы.
«Мужчин было человек 16 или 17, – вспоминает Нина Степановна Новикова. В 1941 году ей было 13 лет. И что-то в ее рассказе из собственных воспоминаний, а что-то из рассказов родителей, старших по возрасту родственников. – Среди них был врач по фамилии Руман. Почему я вспоминаю именно его? Нам нужен был врач, а он уже не мог к нам прийти».
Первый расстрел осуществили немцы. А потом полицаи пригнали кого-то из крестьян и заставили их закапывать могилу. И хотя все в Бабиновичах уже знали, что был расстрел, с теми, кто закапывал, тоже расправились – по-бандитски убрали свидетелей преступления.
Оставались в Бабиновичах евреи, которые прятались и избежали расстрела.
И Нина Новикова, и Мария Трояновская вспоминают, по всей видимости, об одном и том же человеке. Их рассказы отличаются только в деталях. У белорусской женщины Ани муж был еврей – Михаил Кривошеев. Он прятался в сарае. А в доме жили немцы. По Бабиновичам были расклеены приказы: «За укрывательство евреев – расстрел». И свекровь, и жена Михаила настоятельно советовали ему уйти в лес, искать партизан. Но он никак не решался на это. Может, человек был не из храброго десятка, а может, понимал, что никто не ждет его в лесу, тем более, что дело шло к зиме. И все же Михаила собрали, дали с собой еды, и рано утром он ушел по берегу озера. Говорят, нашел партизан и остался жить.
Почему остальные не ушли в лес? Чего ждали? – спрашивали у меня местные жители.
Как оставить на смерть матерей, жен, детей? Еще не известно, кто проявлял большую храбрость: те, кто воевал с оружием в руках, или те, кто знал, что обречен, но не мог оставить семью в трагическую минуту...
«Две сестры Певзнер ушли в партизаны, – рассказывает Мария Трояновская. – Их звали Бася и Хана. После войны Хана приезжала в Бабиновичи. У них была еще одна сестра – Маша, но она еще до войны переехала в Москву. В лесу Бася наступила на мину, и ей оторвало обе ноги. Они жили в землянке. Когда партизанскому отряду надо было отходить, Хану отправили куда-то. Она потом поняла: ее отправили, чтобы она не слышала выстрел. Басю застрелили – безногая, она была обузой для отступающего отряда.
Когда расправились с мужчинами, оставшихся евреев немцы согнали в один дом (или в несколько рядом стоящих домов) и сделали там гетто. Его никто не охранял. Но куда было деваться женщинам, старикам и детям? Кто их ждал? Кто готов был протянуть руку помощи?
Мария Трояновская вспоминает, что двух или трех еврейских женщин полицаи повезли по чьему-то приказу в Лиозно. Но женщины смогли откупиться. Где-то у них были припрятаны деньги или драгоценности. И они вернулись снова в Бабиновичи, потому что там, в гетто, были их дети. Удивляет только одно: что полицаи, забрав ценности, не расстреляли этих людей. Вероятно, знали, что конец их близок, и решили не брать на себя еще один грех.
«Евреев гоняли на работы, издевались над ними», – рассказывает Галина Тимченко.
Ее рассказ дополняет Нина Новикова: «Была в Бабиновичах молодая учительница – еврейка. Очень красивая. Мы, дети, все видели. Ее полицаи завели в дом, где теперь магазин находится, и издевались над ней, как хотели. А потом ее расстреляли».
Где-то в середине февраля 1942 года немцы и полицаи выгнали всех оставшихся евреев из гетто и приказали собраться на площади около магазина. Потом их погнали через озеро на противоположный берег к острову. Зеленинское озеро стояло. Зима суровая, и лед был толстый и крепкий. Вряд ли кто-то копал ямы в мерзлой земле, скорее всего, они были там давно выкопаны для других целей. Полицаи, знавшие все вокруг, подсказали немцам, где расстреливать людей.
Вспоминает Нина Новикова: «Напротив нашего дома до войны был еврейский дом. Жили там три сестры: Белька, Блюма и Белита. Дом был разделен на две части, в одной был магазин, в другой – они жили. Может, до революции и магазин принадлежал этой семье. Дом был большой, колодец во дворе. Белька очень красивая женщина была. Она платки вязала, и многие у нее заказывали. И маме моей вязала. Помню, придет к нам, а мама ей молоко дает – мы корову держали. И вот повели их на расстрел по нашей улице. Они не убегали никуда. Белька поскользнулась и упала в ручей. Полицай тут же выстрелил в нее и ранил. Она кричала: «Помогите», а потом, когда никто ей не пришел на помощь, стала кричать: «Добейте меня». Все это слышали. Я не знаю, сколько евреев вели на расстрел, но много их было. Я видела, Певзнеры шли, они со мной в школу ходили, Шейнины и другие. Их повели через озеро к острову, теперь это место заросло и его не узнать. Тогда был ров, и их там убили. А Бельку добили в ручье».
По всей видимости, были и другие расстрелы.
Писатель Борис Черняков – человек с драматической судьбой. Всех его родных на глазах мальчишки расстреляли фашисты и их приспешники в соседнем с Бабиновичами местечке Лиозно. Он остался жить благодаря помощи русской женщины Феодосии Дехтяревой. Борис Черняков видел много ужасов в годы войны. Его детские воспоминания вошли в знаменитую «Черную книгу» Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга. Борис Черняков писал: «Я видел трупы двадцати пяти евреев из местечка Бабиновичи, которых немцы разбросали на пути от Бабиновичей до Лиозно».
Погибли Афроим Двоскин – тот самый добрый человек, что шил шапки. Его расстреляли с женой и дочкой. Погибла жена и четверо детей заготовителя Сыркина. Сам он был на фронте и приехал в Бабиновичи только в 1945 году.
Марк Иосифович Хейфец, уроженец Бабиновичей, прошел всю войну и дослужился до звания подполковника медицинской службы в должности бригадного врача. Он отмечен многими наградами. Среди них четыре (!) медали «За боевые заслуги». В своих воспоминаниях Марк Хейфец пишет: «Я вспоминаю дядю Хаима и тетю Бейлю, 90-летних стариков. Их забили немцы оружейными прикладами в родном местечке Бабиновичи морозной зимой…».
В сельском совете Бабиновичей несколько лет назад с помощью старожилов постарались вспомнить и записать фамилии евреев, убитых фашистами. Список получился далеко не полный. Но низкий поклон людям и за это…
И еще про одну военную историю, о которой знают в Бабиновичах все люди старшего возраста.
Жили до войны в Бабиновичах Люба Соркина и Аркаша Семченко. Аркаша был старше на два года. Они дружили с детства, не могли дня обойтись друг без друга. Когда повзрослели, не смотря на то, что родители не очень одобряли их решение, женились. У них родилось двое мальчиков. Старшему Адику к началу войны было чуть больше десяти лет, а младшему Игорю – всего годик. В самом начале войны Аркадия Степановича Семченко забрали на фронт. Люба с младшим сыном была у родителей, которые к этому времени перебрались в Витебск. Они уговаривали ее отправиться вместе с ними в эвакуацию. Говорили, что старший сын будет с бабушкой в Бабиновичах, она досмотрит его. «Нет, – отвечала Люба, – где будут мои дети, там буду и я». И уехала в Бабиновичи. Она жила у свекрови в доме за мостом. Ей сумели сделать немецкие документы – аусвайс. Но в Бабиновичах знали, кто родители Любови Израилевны Семченко. Когда в феврале 1942 года расстреляли гетто, Максим Иванович Багров – это отец Марии Трояновской, пришел в дом к Семченко и сказал: «Люба, малого сына кидай свекрови, а со старшим – я завезу тебя за Любавичи. Определю к старикам. Там тебя никто не знает. И старший совсем не похож на еврея. Уцелеете». А Люба категорически: «Я не оставлю сына».
8 марта 1942 года за Любой пришли немцы и полицаи.
Забрали ее из дому с маленьким сыном, старший – катался рядом с домом на санках. Когда он увидел, что ведут маму, он подбежал к ней. Свекровь бежала следом и молила, чтобы хотя бы детей отпустили. Ей кричали «юде» и стреляли около ног из автомата, чтобы не подходила.
Вспоминает Нина Новикова: «Я помню, как Любу Семченко с двумя детьми вел по улице Петр Шецкий. Это был начальник полиции. Лютый негодяй. Он у моей мамы дома стрелял. Хотел занять ее хату. А она в слезы: «Куда, мол, с тремя детьми денусь». Он тогда из автомата стал стрелять по печке. И еще помню, как вели на расстрел двух красноармейцев. Они были в военной форме. Их расстреляли. Шецкого после войны судили».
Любу с детьми отвели на еврейское кладбище и там расстреляли.
Когда освободили Бабиновичи в 1943 году, Аркадию Семченко на фронт сообщили о гибели жены и детей. А вскоре погиб и он сам. После войны свекровь перезахоронила невестку и внуков на Гражданском кладбище. (Гражданским в Бабиновичах называют кладбище, на котором хоронят и русских, и белорусов, и поляков, и литовцев, и эстонцев, отдельные семьи которых живут в окрестных деревнях).
После гибели Любы под ее матрацем свекровь нашла дневник. Вернее, это были письма, которые Люба ежедневно писала мужу. О себе, о детях, о том, что происходит вокруг. Они были написаны на страницах школьной тетради. Отправить письма через линию фронта Любовь Израилевна Семченко не могла.
После войны в Бабиновичи приезжала Любина сестра, и ей отдали этот дневник. Может быть, повезет и, волею случая, мы найдем и опубликуем его.
У каждого человека есть имя
На Гражданское кладбище мы отправились вместе с секретарем Бабиновичского сельского совета Еленой Александровной Макаревич и Ниной Прокопьевной Ворониной. Местная власть помогала нам в течение всего дня: найти нужных людей, созвониться, встретиться с ними.
Елена Макаревич уже во время знакомства в сельсовете сказала: «Вам нужно поговорить с Ниной Ворониной. Она родственница Любы Семченко, смотрит за ее могилой».
Нина Прокопьевна принесла довоенные фотографии, которые хранятся у нее в доме. На них запечатлены Люба, Аркадий, его родители.
Аркадий Степанович Семченко – дядя Нины Ворониной.
Мы подошли к аккуратной, убранной могиле Любы и ее детей. Нина Прокопьевна рассказала нам.
«Я послевоенная. Эту историю знаю от мамы Веры Максимовны Трояновской. У нас в семье хорошо знали, что такое война. Отец Прокоп Николаевич Трояновский с первых дней был на фронте, а мама с моей старшей сестрой пережила все ужасы оккупации.
За этой могилой смотрела мама, пока была жива. Я ходила на кладбище вместе с ней, помогала убирать. Когда мамы не стало, стала присматривать за этим захоронением. Со мной на кладбище иногда ходит внучка. Она знает обо всем. Так что когда-нибудь настанет ее черед смотреть за Любиной могилой.
Потом мы подошли в братской могиле, в которой лежат мужчины еврейской национальности, расстрелянные фашистами. Глухая ограда, черная металлическая тумбочка без какой-либо надписи. Все также аккуратно, убрано. На ограде висят венки.
– Приезжают родственники расстрелянных? – спросил я.
– Последний раз были лет тридцать назад, – ответили мне. – Наверное, уже некому приезжать.
– А кто же смотрит за этим захоронением?
Оказалось, все та же Нина Прокопьевна Воронина.
Соседи у нее порой спрашивают:
– Зачем тебе это надо? Кто они тебе?
Она отвечает:
– Все же люди были…
В этом ответе больше доброты и человечности, чем во многих громких и заученных фразах, звучащих с трибун.
Металлическую тумбочку на могиле поставил сельсовет еще в середине пятидесятых годов, потом родственники погибших сделали ограду и на ней прикрепили табличку: «Жертвам фашизма 1941 года отцу и брату Певзднеру и другим. Память о Вас в наших сердцах. Печерские».
Работая над очерком, я выяснил, что в Ленинграде жил Гедалья Печерский, родившийся в 1901 году в Бабиновичах. Не знаю, он или его родственники сделали ограду и повесили металлическую табличку на ней в память о погибших. Но биография Гедальи Рувимовича такова, что непременно хочется вспомнить о ней.
В самые тяжелые для Ленинграда военные годы непризывной по состоянию здоровья Печерский стал старостой иудейской общины. Он организовал вывоз и захоронение штабелей трупов, скопившихся во дворе и вестибюле синагоги зимой 1941–1942 года, в 50-е – на свои деньги (работал в стоматологической поликлинике) отремонтировал ее. Помогал детям, которые остались сиротами в годы войны.
В самом начале 70-х годов семья Печерских уехала в Израиль. В Тель-Авиве одна из улиц названа именем уроженца Бабиновичей Гедальи Печерского.
…Уходит в мир иной поколение людей, помнящее довоенные Бабиновичи. О трагедии евреев этого городка не упоминалось ни в одном издании, нет материалов в школьном и районном музее, даже памятник на кладбище и тот фактически безымянный. Место братской могилы, в которой лежат женщины, старики и дети, сегодня даже найти очень трудно.
Но, может быть, хоть сейчас мы обязаны вспомнить об этих людях – поставить памятник на берегу озера Зеленинское и написать, кто жил и погиб на этой многострадальной земле.
