На Браславщину, в северо-западный уголок Беларуси, граничащий с Латвией и Литвой, всегда езжу с удовольствием. Для меня это самые красивые места не только в Беларуси, но и во всей Европе. Хотя понимаю, у каждого свой вкус. Мне нравится этот озерный край. На Браславщине более 220 озер. А сколько небольших речушек, прудов! Поднимитесь на любую горушку, их здесь тоже предостаточно, и куда ни посмотри – увидишь водоем.
Озера – рыбные, леса – грибные. Что еще для хорошего отдыха надо! На этот раз я приехал на Браславщину не только рыбачить, но и делом заниматься. Собирал материалы для книги о еврейских местечках Беларуси.
Естественно, первым долгом отправился в Браславский историко-краеведческий музей к Константину Шидловскому. Знаю его уже лет пятнадцать. С той пор, когда стали готовить материалы для первого номера журнала «Мишпоха». Константин, узнав об этом, прислал подборку материалов об истории Браславской еврейской общины. Мы опубликовали некоторые фрагменты – подборка по своему объему «тянула» на весь номер. И вот сейчас, готовясь к поездке в Браслав, поднял журнальный архив.
«Первые известия о евреях на Браславщине относятся к XVI веку. В грамотах того времени, привилеях, инвентарных книгах можно встретить еврейские фамилии. Например, в инвентаре Браслава за 1554 год среди приблизительно 120 фамилий хозяев к евреям можно отнести следующие: Давид Семенович, Исаак Арынкевич, Абрам Кушнер, Захария Мрошович, Ешко Немирович, Исаак Кравец, Митко Бык, Ешко Кравец…
Далеко не факт, что все эти люди были евреями, но, мне кажется, 450 лет назад евреев в Браславе было больше, чем сейчас. (Конечно, если не считать отпускников и туристов, которые летом приезжают сюда.)
Константин Сергеевич Шидловский – научный сотрудник музея – человек известный. Издавал сборники «Браслаўскi сшытак», «Браслаўскiя чытаннi». Уже семь лет издает газету краеведов Браславщины «Павет». Выходит она, естественно, мизерным тиражом в 299 экземпляров (чтобы не надо было регистрировать в Минпечати). Для любителей истории издание представляет большой интерес.
Константин Сергеевич, выслушав мои вопросы, сказал: «Помогать – наша обязанность».
Когда так говорят, понимаешь, что отрываешь человека от важных дел, но отказать он не может.
«Давайте встретимся завтра или послезавтра, я подготовлюсь к нашему разговору, чтобы ответить на все вопросы. А пока, чтобы Вы время не теряли, расскажу, что можете сфотографировать в Браславе. Мемориал погибшим евреям знаете – бывали там – в конце улицы Дзержинского».
…На следующий день после оккупации Браслава, 26 июля 1941 года, в пятницу, гитлеровцы собрали всех евреев города на рыночную площадь. Они разделили мужчин, женщин и детей, а потом погнали всех на болотистый берег озера около деревни Дубки.
Там под охраной евреи пробыли всю ночь. При попытке бегства были убиты Шломо Зильбер и Хаим Милютин.
Все ждали с минуты на минуту самого страшного. Мужчины переглядывались, но никто не решался сказать, что надо предпринять.
Однако, неожиданно, в субботу утром всех отпустили.
Обессиленные, с плачущими детьми на руках, браславчане добрались до своих домов и увидели, что они разграблены, из них вынесено практически все, что можно было забрать. Грабили не немцы, а соседи, еще вчера здоровавшиеся и приветливо улыбавшиеся…
Гетто в Браславе было расстреляно 3 июля 1942 года. Впрочем, слово «расстреляно», как и любое другое слово, не может передать ужас той жуткой трагедии, которая произошла в этом городке.
Накануне Песаха, фашисты не забывали ни один еврейский праздник, евреям Браслава было приказано перебраться в гетто. Для него отвели ряд домов на сегодняшней улице Ленинской (при Польше, до 1939 года, носила имя Пилсудского). Место, может быть, самое живописное в Браславе. С одной стороны озеро, с другой – Замковая гора. Только гетто предназначалось не для художников или других любителей пейзажей, а для людей, обреченных на смерть. И сбежать оттуда было почти невозможно.
За несколько дней до расстрела сто девушек отправили убирать казармы в Слободку. Обратно их привели не в гетто, а ко рвам, выкопанным на северной окраине города. И расстреляли…
А потом началась кровавая вакханалия, которая продолжалась несколько дней…
В Браславском гетто находились евреи из самого города, из окрестных деревень и местечек. Во многих населенных пунктах Браславщины жили евреи…
После массовых расстрелов три дня земля «дышала», из ям проступала кровь.
Братская могила узников первого Браславского гетто у входа в Мемориал.
Накануне еврейского Нового года Рош-а-Шоны, в начале сентября 1942 года, гитлеровцы устроили в Браславе еще одно гетто – «Опсовское». Основу его составляли жители местечка Опсы и окрестных деревень, откуда евреев свозили, а чаще пешком сгоняли в Браслав. Это гетто существовало недолго. 19 марта 1943 года, накануне праздника Пурим, немцы окружили гетто, погнали всех узников ко рвам и расстреляли.
При расстреле «Опсовского» гетто узники, уже ждавшие трагического финала, оказали сопротивление немцам и полицаям.
Один портной и еще несколько человек подготовились к своему последнему дню. Они припасли железные прутья и ведра с известью. Когда немцы вошли в дом, в лицо им бросили известь. Мейлах Муниц застрелил гитлеровца из его же пистолета, переоделся в немецкий мундир, вышел из дома и стал стрелять в карателей. В неравном бою Мейлах погиб.
Лейзер Беляк застрелил из пистолета немца и двух полицаев, был ранен, бежал и некоторое время прятался в деревне. Нашелся предатель, который за несколько килограммов соли выдал его.
Братская могила узников «Опсовского» – у дальней стены Мемориала.
На одной стороне памятника, установленного на братской могиле, выбиты слова на иврите, на другой – на русском языке: «Здесь похоронены 4500 человек еврейского населения гор. Браслава и окрестностей, зверски замученных немецкими извергами в 1942–1943 гг.».
Вскоре после войны в Браслав приезжал довоенный житель Хаим Муник. Он, конечно, первым делом пошел на место трагедии. В письме своей сестре в Израиль написал: «Могилы замученных или ямы, как их называют в Браславе, обнесены несколькими жердями и колючей проволокой».
Когда после демобилизации из рядов Советской Армии на родину вернулся Хаим Менделевич Дейч, он решил увековечить память погибших.
Родители Дейча и он сам, 19-летний юноша, к началу войны оказались в Смоленске. Это и спасло их. В 1942 году юношу мобилизовали в Красную Армию. В окопах, на передовой, он провел три военных года. Награжден орденами и медалями.
После войны Дейч работал в Браславском ПМК, лесхозе.
Вскоре после возвращения в родные места Хаим Дейч списался с выжившими земляками. Они вскладчину собрали деньги и решили поставить на месте расстрела узников Браславского гетто памятник. Заказали его у местного старовера Минухи (скорее всего, это прозвище, а не фамилия). Тот привез красивый камень из-под Урбан (недалеко от латышской границы) и сделал памятник. За работу взял 40 пудов хлеба.
Кто были эти люди, нашедшие свой последний приют в братских могилах? Как они жили, о чем думали, мечтали?
Чтобы хоть как-то воссоздать картину довоенного Браслава, обратимся к воспоминаниям того же Дейча. Сейчас они хранятся в фондах Браславского историко-краеведческого музея.
«В Браславе прошла жизнь деда, отца, в 20–30 годы мое детство и юность. Когда вернулся с фронта, нашел город совсем другим. В годы оккупации гитлеровцы уничтожили почти всех моих свояков, близких, друзей, знакомых, уничтожили тот Браслав, который я знал и любил с детских лет.
До войны в Браславе жило почти 5 тысяч человек, большинство из них были евреи. Еврейские улочки города группировались в основном около Замковой горы. Еврейское население Браслава, видно, было небогатым. Только некоторые люди были по-настоящему состоятельными.
Жили очень сплоченно, дружно, одной большой общиной – кагалом. Была даже общинная собственность. На севере Браслава выкупили для выпаса скота кусочек территории размером около 40 га. Эту местность называли Большое поле. За определенную плату там могли пасти коров и другие жители местечка. Действовал общинный банк, который выдавал кредиты под проценты. Наиболее бедные пользовались особыми кассами при синагогах, где кредит выдавался без процентов. Чтобы получить такой кредит, надо было иметь поручительство двух человек.
В довоенное время очень дорого стоили дрова – 4-5 злотых за воз. Всегда помогали самым бедным, специально для этого собирали деньги. Однажды активист общины Ульман зашел к богатому еврею Даговичу, собственнику двухэтажного дома. Тот отказался давать деньги, сославшись на то, что сам замерзает. Ульман пошел на рынок, купил два воза дров и привез их во двор Даговича в отсутствии хозяина дома. Он приказал прислуге натопить все печи в доме насколько это возможно. С Даговича потом смеялись все в общине, но деньги для бедных он все-таки дал.
…Евреи в Браславе занимались торговлей, ремеслами, которые были востребованы многочисленным населением окружающих деревень. Трудно представить, сколько было разнообразных магазинов, лавок. Большинство из них размещались на центральной улице Браслава – Великой, или, позднее, Пилсудского, миновать которую не мог никто из тех, кто наведывался в городок.
Ряд еврейских семей держали гостиницы («отели», как говорили в Браславе). Были гостиницы Ульмана, Банта, Быка, Бурта. Со стороны они мало чем отличались от соседних домов, разве что большими рекламными вывесками перед входом. Особой чистотой комнат и вкусной кухней славилась гостиница Быка. Когда в Браслав приезжал президент Польши Мыститский, он останавливался именно в этой гостинице. Рестораны в Браславе почти все были польские. Многие евреи держали «едальни» – небольшие столовые. Они занимали одну из комнат обычного дома. Из голов, ног, внутренностей животных хозяева «едален» умудрялись приготовить довольно вкусную и дешевую еду, которая устраивала крестьян – основных посетителей этих столовых.
…В субботу все откладывали даже самые неотложные дела – браславчане отдыхали. Вечером на улицах было многолюдно, неспешно гуляли по-праздничному одетые люди, завязывались разговоры…»
Гостиниц, ресторанов, столовых, магазинов в довоенном Браславе было больше, чем в сегодняшнем, претендующем на роль курортного центра страны. Но это к слову.
Хаим Дейч ухаживал за Мемориалом, помогали ему земляки, жившие в Израиле, США. В начале 60-х годов вокруг памятника узникам гетто стали хоронить евреев-браславчан.
Когда-то в городе было еврейское кладбище. На Мемориале в ограде лежит плита. На ней выбиты слова: «Здесь покоятся останки со старого еврейского кладбища, существовавшего более 300 лет и уничтоженного фашистами в 1942 году».
Все в этих словах правда, но неполная. Слукавили люди. Не захотели конфликтов с начальством. Уничтожили кладбище в годы войны, но останки снесли в середине восьмидесятых годов. Задумали строить на этом месте райком партии, естественно, коммунистической, другой тогда не было. Но грянула перестройка. И тогда на месте старого кладбища решили сделать теннисный корт. Давно замечено, на старых кладбищах любят делать спортивные и игровые площадки.
В одной ограде с плитой, сообщающей о старом кладбище, установлен памятник (мацейва), привезенный оттуда же. История его такова. Однажды Наум Ефремович Амдур гулял с женой Миррой Артемовной по Браславу. Рядом с колодцем увидели старую мацейву. Подняли, отвезли на Мемориал. Получился целый ансамбль. Мирра Артемовна краской подправила буквы на старом памятнике.
– Может быть, какие-то я пропустила, или неправильно обвела, – говорит она. – Я же еврейских букв не знаю.
Мирра Артемовна из семьи староверов. Встретила Наума Амдура и поняла, что это ее судьба.
Я беседовал с Миррой Артемовной в ее гостеприимном доме. Рядом дочь, уже и третье поколение подрастает. Вот только Наума Ефремовича не стало. Умер, не дожив до шестидесяти лет. Похоронен на этом же Мемориале.
«В конце восьмидесятых – начале девяностых годов контакты с браславчанами, в первую очередь, благодаря Хаиму Дейчу, стали не эпизодическими, а постоянными. Земляки приезжали часто. Стали снова собирать деньги на Мемориал. Поставили второй памятник у входа, сделали красивую металлическую ограду, проложили дорожки, – рассказывает Мирра Артемовна. – В 1995 году Дейч уехал в Израиль. У него там с довоенных времен жил родной брат. А 1 мая 2008 года пришло трагическое известие, что Хаим Менделевич умер. На Мемориале хотят в память о нем сделать мемориальную табличку. Это будет правильно и заслуженно.
После того как Дейч уехал, мой муж взялся смотреть за кладбищем, потому что больше было некому. Из коренного еврейского населения, что здесь жило до войны, он единственный оставался. Амдур Наум Ефремович, 1939 года рождения, здесь вырос, всю жизнь отработал на автобазе № 18 шофером. Он умер в 1998 году. Тут похоронены его бабушка, мама и сам он на этом кладбище покоится.
В Браславе живут несколько еврейских семей, те, кто приехал сюда в шестидесятые-семидесятые годы, по распределению или на работу, и остался здесь.
У моего мужа до войны отец был председателем горисполкома в Браславе – Ефрем (Эля) Амдур. Когда началась война, его призвали сразу же в армию, а семью: сестер, детей, жену, родителей, усадили на подводу и отправили на восток. Они добрались, где на лошадях, где пешком, где на поездах, до Казахстана. Маленького Наума во время бомбежки выбросило из поезда, он чудом остался в живых, но мама его потеряла. И только после войны разыскала в каком-то детском доме в России. Маму звали Ида Нохимовна, она родом из Зельвы Гродненской области. Так они уцелели. Отец был на фронте – политрук, потом пришло сообщение семье, что он тяжело ранен, лежит в госпитале в Ессентуках. Снова после госпиталя идет на фронт, и больше сообщений о нем не было. Куда только ни обращались мы, где только ни разыскивали. Как погиб, где – никто не знает.
Хаим Дейч – наш родственник. Его жена и Ефрем Амдур – родные брат и сестра. Он практически воспитал моего мужа».
...Иду между рядами могил. На многих памятниках надписи «Жертва фашизма» и все: ни имени, ни фамилии. Под другими камнями лежат те, кто сражался с ненавистным врагом: Шапиро Вера Абрамовна – участник Великой Отечественной войны и партизанского движения на Браславщине (так написано на памятнике), Швец Григорий Наумович – участник Великой Отечественной войны.
Одну историю, связанную с трагедией Браславского гетто, рассказал мне Константин Сергеевич Шидловский. Эти события мало известны, хотя краевед опубликовал заметку о них в районной газете «Браслаўская звязда» (2 лiпеня 2008, К. Сергiевiч «Засталася добрая памяць»).
(Перевод с белорусского мой – А.Ш.)
«В истории Великой Отечественной войны сохранилось много фактов о людях, которые проявили милосердие и гуманизм, ценой собственной жизни помогли тем, кто оказался в беде. Один из них – браславский католический священник Мечислав Акрейц.
Его могила находится неподалеку от восточной алтарной стены храма браславского костела. На памятнике обозначено, что свой земной путь священник завершил в июне 1942 года. Это время – самый жуткий период в истории города. С начала месяца началось массовое уничтожение гитлеровцами узников гетто. Мирных людей – женщин, детей, стариков – убивали только за то, что они были евреями. На улицах маленького города происходили события неслыханной доселе жестокости. Колонны людей сгоняли на северную окраину города, где были загодя вырыты рвы – будущие братские могилы. Но стрельбу горожане слышали не только с этого места. По городу шла охота на тех, кто надеялся спрятаться.
Сохранилось много свидетельств о трагедии Браславского гетто, в том числе описание смерти М. Акрейца. Священник часто находился в храме в эти жуткие дни. В один из дней стрельба стала слышна рядом с костелом. М. Акрейц стал свидетелем того, как палачи вели охоту на тех, кто пытался убежать из гетто. Кого-то из них настигли пули, кого-то добили штыками. Только нескольким человекам удалось добежать до костела и спрятаться за зданием.
Ксендз не остался сторонним наблюдателем расправы, пытался помочь беглецам и внезапно упал сам. Что стало причиной его внезапной смерти? Сведения расходятся. Одни утверждают, что в священника попала одна из пуль. Но немцы не признавали этого и официальной причиной смерти объявили остановку сердца. Могло быть и так. Сердце священника действительно не выдержало ужасного зрелища, когда убивали невинных людей.
В любом случае, ксендз Акрейц стал одной из жертв гитлеровского режима, а обстоятельства смерти говорят о его высоких человеческих качествах.
Наши земляки, выходцы из Браславщины, которые живут теперь в Польше, решили более подробно изучить причину смерти священника. В частности, руководителю организации браславчан Владиславу Кравчуку удалось собрать архивные материалы, которые свидетельствуют, что М. Акрейц с первых дней оккупации оказывал помощь евреям, в том числе финансовую. Он считает, что этот факт дает возможность ходатайствовать о награждении М. Акрейца званием «Праведник народов Мира».
– Мемориал на виду, за ним смотрят, ухаживают, – рассказывает Константин Сергеевич Шидловский. – А вот памятник в Лесничовке найти будет трудно. Правда, в последние годы, за ним тоже присматривает школа, убрали все кругом, а то и вовсе был забыт.
Константин Шидловский рисует план местности, и только благодаря этому я нашел сиротливый памятник в лесу. Находится он на окраине города, рядом с насосной станцией. Буквально в пятидесяти метрах от дороги Браслав – Даугавпилс.
Пока искал памятник, у двух местных жителей, проходивших по дороге, спрашивал про него. Они с удивлением смотрели на меня и говорили, что ни о каком памятнике ничего не знают.
Здесь в лесу фашисты расстреливали не только евреев, а всех, кто попадал им во время облав, кто казался подозрительным, был заподозрен в связях с партизанами и подпольщиками.
Памятник поставила какая-то семья в начале 70-х годов. Выяснить фамилию людей, поставивших этот скромный памятник, так и не удалось. Вероятно, здесь были расстреляны их родные или близкие. Надпись на памятнике никого не выделяет. «На этом месте в 1942 году была зверски замучана и расстреляна фашистами группа советских граждан-патриотов».
И еще об одной братской могиле, не отмеченной никаким памятным знаком, рассказал Константин Шидловский.
При выезде из Браслава в сторону Полоцка есть Скурьятова горка. В предвоенные годы здесь стояла ветряная мельница. В ней спряталось десять молодых евреев, бежавших из гетто. Но фашистам донесли об этом. Они окружили мельницу, отвели беглецов на другую сторону дороги и расстреляли. Год назад семья Перманицких рыла траншею для бани. Наткнулись на человеческие кости. Обратились в историко-краеведческий музей. А историки в свою очередь привлекли криминалистов. Те дали заключение, что кости пролежали в земле приблизительно 60 лет, то есть с военных лет.
Война еще долго будет напоминать о себе.
…Через день я снова был в музее у Константина Шидловского. Он, разложив передо мной документы (ксерокопии), и стал рассказывать.
«Памятник расстрелянным евреям на Браславщине стоит в Слободке. Его установили там года два тому назад на деньги из фонда семьи Лазарусов. В Казьянах памятник стоит давно. Но в надписи нет упоминания о евреях, написано о «советских гражданах».
В Друе в 2001 году поставили памятник на деньги, собранные выходцами из этого местечка.
В Видзах памятника до сих пор нет. Значительную часть Видзовского гетто фашисты переправили в Литву, а потом его узники оказались в концлагерях Европы. Но часть еврейского населения этого местечка фашисты расстреляли на берегу озера.
Нет памятника в Иказни. Большую часть евреев Иказни отправили в Браславское гетто, но многих расстреляли на окраине Иказни.
Нет памятника в Богино.
Я отправился в Иказнь. Деревня, видная издалека благодаря высокому костелу и церковным куполам. Ходил по деревенской улице, чистой и аккуратной, спрашивал, кто из жителей может рассказать о военных годах. Старожилов в деревне немного, можно пересчитать по пальцам одной руки.
Встретился с Генриеттой Станиславовной Рыдико. Она родилась в Иказни в 1931 году и прожила здесь всю свою жизнь.
У Генриетты Станиславовны хорошая память, но, поглядывая на мой диктофон, она время от времени просила: «Вы, если что, подправьте». Править ничего не пришлось. Только иногда польские и белорусские слова переводил на русский язык.
«До войны Иказнь была другой. И по внешнему виду, и люди жили по-другому. До войны люди в Иказни свою землю имели. И мы жили на хуторе. Сначала в Иказни, потом наш хутор был первый за речкой.
Немцы два раза приходили в Иказнь во время войны. Они сожгли деревню. Место Клебания, где за костелом жил ксендз, не загорелась, тогда они привезли соломы и подожгли.
Немцы стояли по хатам. Когда русские стали заходить, много из «Катюш» по деревне стреляли, а немцы окопы рыли.
Тут редко какой дом остался из тех, что стояли до войны. А еще церковь осталась и костел. И то их восстановили. Костел был разрушен, зерно там после войны хранили. Крыльца никакого не было, трактор заезжал и зерно высыпал в костеле.
В церкви был склад от магазина: соль и все такое там держали.
Синагоги до войны не было в Иказни. Хотя евреев жило немало. Молились в чьем-то доме. А может, была синагога, я не помню. Все дома евреев в войну сгорели. Они имели свои магазины – были прямо в их домах.
Хорошо помню Янкеля и Берку. Еще их коровы ходили по нашей пашне на хуторе. Они и коров держали, и шили. И мне шили платье.
Родители Янкеля и Берки много молились, накрывались такой постилкой черной с белым и молились прямо в доме. А венчались евреи, как я помню, на дороге, напротив своих домов. Тут такая круглая площадь была, и там тоже венчались. Раввин приезжал, наверное, из Браслава. А когда Беркова дочка выходила замуж, ей сделали венчание в старом клубе. Теперь его уже нет. Так она сидела высоко-высоко. А потом жених ее забрал на руках.
Когда тут стоял немецкий карательный отряд, нас заставляли им курей потрошить, у евреев их отбирали.
Потом немцы стали евреев стрелять. В Иказни за школой выкопали яму. Как на Жвирки идти. Еще папу нашего и много людей собрали, чтобы они яму копали. И напротив старой школы все мужики сидели, там крест стоял, и ждали, когда закапывать надо будет. Евреи прощались, головой махали: до свидания, мол.
Это было летом 1942 года.
Большую часть евреев отправили в Браслав в гетто. Кого пешком, а кого на подводах. Но многие убежали и спрятались. Не хотели они в гетто идти. И тогда их стали ловить и в погреб сажать. Этот дом стоял на нашей улице. Там жили евреи Самовары, и магазин их был. Погреб у них был большой.
Женщина-еврейка увидела, что ее доченька Ривка в этом погребе, она кричала «гвалт», что ее девочку схватили. А отец этой девочки сам где-то спрятался и выжил. После войны он жил в Израиле. Фамилии его не помню. Эту девочку Ривку взял к себе сначала ее дядька. Они вместе прятались. С ребенком разве спрячешься? Их поймали, где Усвица за кладбищем. И туда сразу в погреб. А с погреба всех евреев повели на расстрел. Человек двадцать их было, а может, и больше.
Тут была хорошая девочка, еврейка Баська. Была Мекля, у нее нога кривая, она скрылась, пошла возле озера, ее поймали. Старых и детей – всех постреляли.
А мы все напротив церкви стояли, а эти Жвирки были видны.
Боженька! Две еврейки сами вскочили в эту яму. Молодые, красивые. Моя сестра как испугалась! Спаси Бог, не хотела оставаться в хате. Не могла спать, как увидела такое.
Их стреляли, а которые старые, инвалиды, так под зад ногой и в яму. И пошли люди закапывать. Говорили, кровь из этой ямы течет, земля шевелится.
Расстреливали немцы.
Янкель и Ицик (он имел свой магазин) убежали и попали в гетто в Миорах, а поначалу они скрывались где-то в Иказни на хуторах. Они остались живыми. Ицик Самовар после войны жил в Браславе. Умер несколько лет назад. Он приезжал к нам после войны. Янкель попал в Израиль.
Их в гетто в Миорах хотели расстрелять, а они между собой сговорились, крикнули «ура» и убегать. Там были штабеля дров и коровы паслись. А они кто куда бросились бежать. За коровами спрятались, и за штабелями дров, и спаслись так. После этого они долго скрывались.
Я в войну здесь была. Мой муж служил в польской армии, был ранен. Я замуж за него пошла после войны».
Еще одно воспоминание довоенной жительницы Иказни я нашел в книге «Память. Браславский район».
Эти слова принадлежат Монике Степановне Бездель:
«Перед войной местечко Иказнь выглядело совсем не так, как теперь. Застройка была плотнее, и группировались дома возле центра, между костелом и церковью. Главная улица проходила в направлении костела – церкви. В центре жило много евреев. Некоторые из них держали магазины, например, Самовар, Капман. В их магазинах продавались большей частью продуктовые товары. Лучшим магазином считался магазин Монской. В нем можно было купить ситец, мануфактуру, галантерейные товары. Своей ярмарки в местечке не было. Ездили в Браслав и Миоры. Много людей собиралось в день кастельного праздника, в местечко приходили и приезжали мелкие торговцы.
Местных евреев немцы забрали в Браславское гетто, а некоторых расстреляли здесь. Сначала посадили в подвал в доме у Самовара, потом избивали палками. Расстреливали в таком месте, где были две картофельные ямы – в Жвирках. 17 человек там погибло. Всех иказненских евреев уничтожили фашисты, а Шнейдера с женой кто-то из местных убил из-за золота.
После войны как раз через Жвирки новую дорогу на Миоры проложили. Когда бульдозер вырыл кости, приказали их в сторону сдвинуть – на этом все дело и закончилось.
Иказнь почти вся выгорела в последние дни оккупации. Когда фронт подошел, отступающие немцы обстреляли дома специальными пулями. Хаты, крытые соломой, сразу вспыхнули, огонь перекидывался с хаты на хату. Жители в это время прятались кто где. Уцелело всего несколько хат. После войны Иказнь отстроили, но она стала выглядеть совсем по-другому».
Конечно, сегодняшняя Иказнь выглядит иначе, чем в годы войны. Но от церкви, вернее с противоположной стороны улицы, хорошо видно место расстрела евреев, о котором рассказывали иказненские старожилы: дорога, а за ней небольшое болотце, рядом пасут коров. Памятника расстрелянным нет. Но сама природа, как будто выполняя долг памяти перед невинно убитыми людьми, отметила место. Буквально в десятке метров на небольшой возвышенности лежит большой красный камень, а вокруг него серые камни поменьше. Как будто из-под земли прорастает целая семья. Рядом растет одинокая сосна. Вряд ли лучший памятник создадут скульпторы или архитекторы. Остается только на большой камень укрепить табличку, которая бы рассказала о трагедии 1942 года.
В воспоминаниях местных старожилов часто упоминался Ицик Самовар. Видный был парень, заглядывались на него местные красавицы.
Из Даугавпилса, где живет его дочь С.И. Меерова (одно время она была руководителем еврейской общины города), историк Иосиф Рачко прислал в журнал «Мишпоха» воспоминания о том, как выжил в годы войны Ицик Самовар.
Вот некоторые фрагменты из этого рассказа:
«Ицик Самовар учился в хедере, окончил 6 классов польской школы. Его отец Нахман закупал и резал скот, держал мясную лавку.
Ицик помогал отцу, а когда стал старше, то с соседом и «другом» арендовал Иказньское озеро. Вместе ловили и продавали рыбу. Ицик хорошо плавал, что потом ему пригодилось. У родной сестры Двейры были золотые руки: она вязала красивые шарфы, кофты и рукавицы и прекрасно готовила. Компаньону брата тоже связала красивый шарф…
…Двейра попала в Миорское гетто. Ее убил тот самый компаньон, которого согревал шарф, связанный ею. В годы войны довоенный компаньон Ицика стал служить фашистам.
…Ицик Самовар сумел вырваться из Миорского гетто. Несколько недель скитался по лесам. Голод заставил несчастного беглеца искать пристанища. Его он нашел у Марфы Жоровой.
Хозяйку и ее семью Ицик знал до войны. У Марфы было двое детей: Липа –17 лет, и Игнат –15 лет. Родная сестра Марфы – Анна Денисова была матерью 7 детей. У них уже пряталась еврейская семья Генс. Конечно, помогали прятать евреев мужья сестер Гаврила Денисов и Арсен Жоров и их дети. Все очень боялись, казалось, что Гаврила и Арсен почернели от переживаний. Они в поле за огородами вырыли яму, где скрывались евреи. Если летом можно было пересидеть в ней, то морозными зимними ночами выдержать было нелегко. Игнат Жоров и Леня Денисов – сын Анны Денисовой – помогали евреям. Зимой на лыжах уходили в лес, приносили еду в яму. А ночью «постояльцы» приходили погреться в дома Денисовых и Жоровых.
Полицейские о чем-то догадывались. В один из дней они явились в дом и сказали, что хозяев увезут в Друю. Евреи в это время мылись в бане. Марфа Жорова стала громко голосить: «Соседи, соседи, нас вывозят, присмотрите за скотом». Евреи, услышав, все поняли: быстро растворились в темном лесу. А хозяев довезли до Шарковщины и отпустили. В семье Жоровых Самовар скрывался десять месяцев.
Ицик вынужден был уйти от спасителей и скрывался в окрестных лесах. Полицейские схватили его и повели на расстрел. Житель деревни Иказнь вспоминает: «Мой отец Михаил Тележников рассказывал, что как-то рано утром Ицика поймали полицаи, видимо, где-то он спал, потому что был в нижнем белье. Отвели в сторону Жвирков и собирались расстрелять. Но Ицик бросился бежать. Утренний туман, белое белье, снежный покров и Бог в это морозное утро были союзниками бесстрашного еврея. Случилось чудо: приговоренный к смерти исчез в предрассветном тумане на глазах убийц.
Ночевал в стогах сена, у знакомых, нигде не оставался больше одной ночи. Иногда в брошенных домах, банях обессиливший еврей находил кем-то оставленные хлеб, молоко… Соседи знали, что где-то скрывается еврей, и некоторые старались помочь.
В 1943 году Ицик Самовар нашел партизанский отряд «За Родину». В отряде не хватало оружия, не говоря о продуктах. Однажды Ицик пошел в разведку. Был обнаружен, спасаясь, ему пришлось переплыть Браславское озеро. В другой раз, на одном из хуторов Литвы, был обнаружен каратель, который зверствовал в Белоруссии. Два дня вели наблюдение за ним, пока не уничтожили. Как-то зимой поймали в деревне фашистского приспешника. Убили, облили водой, оставили замерзшего в деревне – в назидание другим предателям.
В 1944 году, после освобождения Браславского района, Ицика Самовара мобилизовали в Советскую Армию. Он храбро воевал, хотел отомстить за расстрелянных родственников. Дошел до Восточной Пруссии, был несколько раз ранен, награжден. В 1946 году Ицик демобилизовался, вернулся в родные края.
Около сорока лет Ицик Нахманович работал заведующим магазинами в Браславе».
До войны еврейскую речь на Браславщине можно было услышать повсюду. И среди рыбаков, и среди торговцев, и среди крестьян, и в местечках, и в деревнях. Один был один из самых «еврейских районов» этого края. А сегодня память о том времени хранят немногочисленные уцелевшие еврейские дома, кладбища, с памятниками, чуть видными среди травы и кустарников, да очень пожилые люди.
Рядом с Иказнью деревня Самуйлы. Говорят, что когда-то здесь был постоялый двор и корчма, принадлежавшая еврею Самуилу. И всю его многочисленную семью поляки и белорусы называли – «Самуйлы». Отсюда и пошло название.
За Самуйлами, на той стороне главной здешней дороги, ведущие из Браслава в Полоцк, деревня Укляи.
Старожил здешних мест – 92-летняя Ядвига Валериановна Ходаренок. Она родилась и по сей день, за исключением военных лет, живет в этой деревне.
Правда, на зиму отправляется в Друю в Дом престарелых, а как только становится тепло, возвращается в свой дом, давно требующий ремонта, с фанерной красной звездочкой, прибитой рядом с окном. Это значит – в доме жил ветеран Великой Отечественной войны.
– Мой муж Андрей Ануфриевич Ходаренок воевал, – рассказывает Ядвига Валериановна. – Он на фронте ранен был, а потом еще после войны в Бресте служил.
И отец, и дед мой здесь жили. При царе Николае у отца был надел 7 гектаров, а при Польше, как стали наделять хуторами, нам дали у озера 4 гектара земли. Фамилия отца была Высоцкий.
Евреи до войны жили в каждой деревне вокруг и в местечках, и много в Браславе, Перебродье.
В нашей деревне жил Мелах с женой. Два старика, детей у них не было. Они торговали. Привозили керосин, деготь.
Евреи все чем-то занимались. Бездельников среди них не было.
Тут недалеко за кладбищем в Загорье стоял дом, там жил Каган Исроэл. Он арендовал у помещика озеро Укляи. У Исроэла было три сына и две дочки. Сыновей звали Моисей, Залман и Хаим. И две дочки – Сима и Клава. Каганы и землю арендовали, и коров держали.
У них работало много наших. Мои братья ходили на озеро, ловили рыбу, а еврей отправлял ее в Докшицы, и в Вильно, и в другие места.
Моисей, когда Красная Армия пришла, убежал в Америку.
Залмана убили немцы. Он долго прятался и в лесу, и люди ему помогали. И я помогала. Придет ночью, пустишь, накормишь. На моего мужа говорили, что он помогает еврею. Знаешь, что за это могло быть? А потом Залмана кто-то выследил и немцам сказал. Они его в лесу убили недалеко отсюда, как идти на Волотовку. Наши мужики могилу вырыли и прикопали его. Его могилка долго была заметкой. Как шли мы в лес, подходили к ней. А сейчас, конечно, все заросло, кто ее найдет! Исроэла убили в Браславе в гетто. И Мелаха с женой туда отправили.
До войны я знала евреев из Иказни. Молодые к нам на танцы приходили. Здесь километров семь будет. Танцы устраивали в больших хатах. Отец пускал к нам. У нас было 9 детей, столько молодежи.
Немцы в нашей деревне сильно лютовали. Пожгли хаты, которые стояли ближе к лесу, чтобы мы партизанам не помогали.
– А вы помогали?
– А как не помочь? Они придут ночью, хлеба возьмут, молока, другой еды.
Когда немцы нас выгнали отсюда, мы видели, как горят наши хаты. Они и с нами кончать хотели. А потом приехал какой-то их начальник и сказал, что нас отправят на работы. Так мы с мужем оказались в Восточной Пруссии, недалеко от Кенигсберга. У нашего хозяина было много коров. Мы доили их. Было у него 60 гектаров земли. Он хотел себе еще землю заиметь в Белоруссии или на Украине. Три сына хозяина были в армии. Когда наши освободили, моего мужа забрали в армию.
Потом после войны пошел в артель рыболовецкую работать. Здесь большая артель была, и моторные лодки, и ледник, и угрей коптили, и склад был.
В Браславском районе были еврейские деревни. Для людей, знакомых с историей только по школьному курсу, это звучит экзотично. Поэтому дадим хотя бы краткую историческую справку. В 1847 году был издан царский Указ о наделении евреев, в строго отведенных для этого местах, землей. Одним из таких мест была территория нынешнего Браславского района. Для тех, кто собирался заниматься сельским хозяйством, предоставлялись льготные условия: переселенцы на 10 лет освобождались от налогов, и на 25 лет их семьи освобождались от рекрутской повинности. На Браславщине в сельской местности поселилось 249 еврейских семей, которым было передано 1145 десятин земли. В этот период возникают еврейские земледельческие колонии: Друйск (1847 г.), Дубино (1848 г.), Яйсы (1847 г.), Кисловщина. Далеко не все колонисты стали крестьянами и землепашцами. Кое-кто сдавал землю в аренду или вовсе оставил свой участок и занялся ремеслом или торговлей. Но колонии не только не развалились, а наоборот успешно развивались до Великой Отечественной войны.
С жителями еврейских деревень фашисты стали расправляться в первые же дни оккупации.
19 июля 1941 года фашисты, с участием некоторых жителей окрестных деревень, окружили Дубино. Четырех евреев убили сразу, остальных согнали в синагогу. Мужчинам приказали лечь на пол и избивали сапогами, палками, ходили по ним. Потом 20 человек вывели на местное кладбище и расстреляли.
Те, кто хоронил убитых, не могли узнать после пыток их лица.
Немцы отобрали у евреев в Дубино все продукты. Когда семидесятилетний Захар Марон выразил свое неудовольствие, немец схватил его за бороду и стал рвать ее. Захар не выдержал такой пытки и плюнул фашисту в лицо. Тут же пожилой человек был застрелен.
Памятника на месте расстрела дубинских евреев нет. И остатки еврейского кладбища (несколько сохранившихся памятников) найти чрезвычайно сложно.
Евреев Дубино немцы отправили в Браславское гетто, потом перегнали в Видзы, Свентяны. Оттуда их отправили в лагерь смерти Понары и дальше в Бухенвальд, Освенцим и другие концентрационные лагеря Европы. Войну пережили буквально единицы, да и те спаслись чудом.
Если деревни Дубино и Друйск после войны были отстроены, правда, евреи там больше не жили, то Яйсы перестали существовать. На послевоенной карте нет населенного пункта с таким названием.
Время стирает память о людях, о населенных пунктах, о целом мире, в котором родились и умирали, веселились и плакали, зарабатывали на хлеб и мечтали о будущем.
