Я не веду дневники. Но после поездок, интересных встреч, событий по горячим следам делаю пометки в блокнотах. Чтобы не забыть...
Они терпеливо ждали своё время.
Я собирал блокноты по ящикам разных письменных столов, перечитывал страницы, и как будто время отступало...

Много раз садился за эти заметки, но, написав несколько страниц, прямёхонько отправлял бумагу в мусорное ведро. И, наверное, так бы продолжалось долго, если бы однажды мне не попалась в руки «Книга жизни» замечательного историка Семёна Дубнова: «Евреев не любят не столько за их недостатки, – писал он, – сколько за их достоинства, за преимущества, унаследованные от долгих веков умственной культуры».
Мне, конечно, небезразлично, любят нас или нет. Но я, как перезревшая барышня, так и не вышедшая замуж, отношусь к этому философски.

Нет этого мира. Разъехался по большим городам и благополучным странам, растворился в небесах, расстрелянный, лежит во рвах, вместе со своим странным языком, скрипочками и бабушкиными криками «Иди кушать».
Нет этого мира. Следов почти не осталось. Разве только поросшие мхом мацевы на старинных кладбищах помнят Янкелей и Хаимов, Цилей и Песей, мудрецов и сумасшедших, аферистов и мечтателей.
Нет этого мира. Но я каждый год много лет подряд езжу догонять вчерашний день. Не потому, что это надо для журнала или выпадают гранты.

К экспедиции я присоединился в Ракове, до меня они ездили по Гродненской области. Первый ночлег был в Ракове, а утром я – тут как тут.
Добираться несложно. До Минска меньше сорока километров по шоссе, идущему на Вильнюс.
Ждал на автобусной остановке рядом с музеем-галереей братьев Янушкевичей.

Куренец – деревня в Вилейском районе Минской области, расположена на реке Пела в 7 км от Вилейки.
Сегодня в Куренце живёт всего один еврей, не местный, а приехавший сюда после окончания института. Да летом иногда заедут на кладбище проведать могилы родных одна-две еврейские семьи. Но, как ни странно, в городке до сих пор ощущается «еврейский дух». Он живёт в старых довоенных домах, в планировке улиц, а может, сам воздух настоян на еврейской истории. Или мне это только показалось?

Илья – село в Вилейском районе Минской области. Расположено на реке Илия, в 37 км от Вилейки и 75 км от Минска.
В Илье более четырёх веков жили евреи. Они занимались различными ремёслами, торговлей, брали в аренду мельницы, фруктовые сады.
В 1808 году на помещичьих землях в местечке пять евреев открыли стекольный завод.

Варняны – агрогородок в Островецком районе Гродненской области. Не большой, но и не маленький. Живёт больше 1300 человек, почти
450 дворов. В центре – костёл Святого Юрия, построенный в середине XVIII века, старинные здания в стиле барокко, возведённые тогда же, да красивая природа вокруг. Есть на что посмотреть!

Сколько на земле Беларуси местечек с зачёркнутым прошлым… Забытой историей… Утерянными именами…
Всё ушло в бездну времени или оставило след не только в памяти людей, не только на кладбищенских холмах?

Я объехал и обошёл многие белорусские местечки. Удивлялся и любовался, в каких красивых местах они расположены – на берегу озёр и рек, окружённые сосновыми лесами и дубравами.
Местечки с многовековой историей были когда-то основаны богатыми и властными людьми, и, конечно, выбирали они для своих владений красивые места, вид которых услаждал глаз и душу. А люди, которые здесь жили из поколения в поколение, относились к местечкам не только как к месту своего земного пребывания, а как к чему-то родному, берегли и лелеяли, заботились о том, что досталось им в наследство.

Вилейка – город, районный центр, расположен на реке Вилия, в 103 км от Минска, узел дорог на Молодечно, Сморгонь, Мядель, Докшицы, Плещеницы.
Первое письменное упоминание Вилейки датируется 1460 годом. С 1793 года Вилейка входит в состав Российской империи. На картах XVIII века видно, что поселение располагалось на протяжении более километра по берегу Вилии.

Долгиново… Что знал я об этом местечке? Когда занимался изучением творчества Марка Шагала, мне встречалось это название. Прадед, а возможно, и более дальний предок художника, Хаим Айзик Сегаль, расписывал здесь синагогу. Такие же художественные работы он выполнял в Капустянах, в Могилёвской холодной синагоге. О работе в Могилёве известно намного больше. Там бывал известный художник Эли Лисицкий, который оставил свои воспоминания. Он отзывался о Хаиме Айзике как о зрелом мастере, который был знаком с творчеством мастеров европейского Возрождения.

До 30 июля 1964 года деревня Нарочь (с 2005 года – агрогородок) называлась Кобыльник. Находится в Мядельском районе, центр Нарочского сельсовета, в живописном окружении озёр, в 20 км северо-западнее Мяделя, в 29 км от железнодорожной станции Поставы.

Селение Красное, возле реки Уша, впервые упоминается в письменных источниках в 1387 году как Красное Село. Прилагательное «Красный» в названиях обычно связывается не только с цветом, это подчёркивает красоту, расположение в живописной местности.
Прошло почти шестьсот пятьдесят лет с тех пор, как был основан населённый пункт. Многое изменилось на этой земле. Но привлекательность мест, негромкая красота белорусской земли сохранились, как и в прежние годы.

Возле памятника расстрелянным в годы войны евреям в Лынтупах – городском посёлке в Поставском районе у самой границы Беларуси и Литвы – ещё несколько могил. Здесь похоронили тех, кто жил в местечке после войны. Недавно умер последний в Лынтупах еврей Залман Хаимович Кацкович. Я застал его при жизни и сделал с ним большое интервью. Оно было опубликовано на сайте «Моё местечко».

По Дуниловичам мы гуляли с Францем Игнатьевичем Хомичем преподавателем технических дисциплин в средней школе, а ныне пенсионером. Он неспешно рассказывал историю родного местечка.
– До войны из всех улиц Дуниловичей только одна была нееврейской. На остальных улицах евреи жили практически в каждом доме. Идиш звучал повсюду. Здешние белорусы и поляки свободно говорили на еврейском языке. Евреи занимались в основном ремёслами и торговлей.

В Миорах живёт Витольд Ермалёнок. Историк, краевед, педагог, создатель музеев. Человек, делающий огромное дело для сохранения исторической памяти. Это признают все: и ученики, и коллеги, и местные власти. Витольд Антонович Ермалёнок был назван в Миорах «Человеком года», и его портрет украшал городскую площадь.

В Германовичах мы заехали к нашей старой знакомой Аде Эльевне Райчонок. Она прожила трудную жизнь. В детстве – витебское гетто, откуда спасла её мама, которая привела к немцам соседей и те заявили, что девочка – белоруска, а еврейский папа – вовсе не её биологический отец. В витебском гетто расстреляли бабушку Ады Эльевны – Сошу и бабушкину сестру Марьясю.
Об Аде Эльевне можно написать целую книгу, она достойна этого. Её не сломала ранняя смерть сына, в котором души не чаяла, который был её продолжением на земле и физическим, и духовным.

Один из самых красивых небольших городов Западной Беларуси – Глубокое. Его не щадили ни войны, ни те, кто считал, что новую жизнь можно построить, только уничтожив всё старое. В Глубоком сохранился какой-то особый дух. Может быть, именно он отличал белорусско-польско-литовское приграничье. Довоенные дома здесь не кажутся памятниками старины, а органично вписываются в уютные улочки.

Дисна – уникальный город. И не только потому, что это самый маленький город в Беларуси. Попадаешь сюда, и порой складывается ощущение, что ты на машине времени уехал лет на восемьдесят в прошлое.
В Дисну можно попасть по шоссе, а можно – воспользовавшись паромом через Западную Двину, который каждый час соединяет два берега. В Беларуси осталось немного паромных переправ. Это уже экзотика.

На Браславщине особенные пейзажи. Поднимаешься на любую возвышенность, смотришь кругом и видишь озёра. Два цвета – голубизна воды и неба, а посередине – зелень садов и лесов. Когда видишь эту мозаику, как будто сложенную из драгоценных камней, не хочется верить, что у этого края не только радостная история, в ней немало трагических страниц.

Освея – самый северный городской посёлок в Беларуси. Население чуть больше 1200 человек. Но история настолько богатая, иные крупные города позавидуют.
Ещё в конце XVII века у Освеи был статус города. Тут проходили две крупные, наиболее богатые в здешних местах, ярмарки. И проживал большой процент еврейского населения. Однажды мне сказали: «Конечно, евреи – хитрый народ, селились там, где проходили большие ярмарки, чтобы торговать и деньги зарабатывать».

Молодые люди, живущие сейчас в США, решили узнать историю местечка Россасно в Дубровенском районе Витебской области в котором жили их предки (благое дело!). Мой знакомый взялся им помочь. Таким образом, дело пришло ко мне.

В нескольких километрах от Уллы (Бешенковичский район Витебской области) находятся деревни Бортники, Слобода, Цураки.

Ранней осенью 2000 года я впервые побывал в этих местах. Хотел попасть на место, где когда-то был еврейский колхоз, встретиться со старожилами, поговорить с ними, узнать их мнение о евреях-землепашцах. Столько анекдотов слышал на эту тему! Рассказывали их нередко сами евреи. Волей-неволей начинаешь думать: может, мы народ, непригодный к сельскохозяйственному труду? (Откуда только в Израиле появилось высокоразвитое сельское хозяйство?)

Председатель Борисовской городской еврейской общины «Свет меноры» Михаил Романович Перец присматривает и за бывшими еврейскими местечками, которые находятся рядом с Борисовом: Смолевичами, Зембином, Мстижем. И хотя евреи там уже не живут, но остались еврейские кладбища, памятники на местах расстрелов в годы Холокоста. Сюда приезжают внуки, родственники живших здесь евреев, туристы, которые интересуются еврейской историей. Их надо встретить, рассказать. И это немалый объём работы, тем более что занимается ей Михаил Романович безо всякой оплаты своих трудов.

В середине 2010-х годов Борис Менделевич пришёл в редакцию журнала «Мишпоха». Назвал имя и сказал, что интересуется Яновичами, был сегодня в городском посёлке, поговорил, с кем пришлось, что-то увидел, и ему посоветовали приехать в Витебск и встретиться со мной.

Они не измеряли свою жизнь деньгами, да и вряд ли часто задумывались о них. Не оставили богатого наследства, и потомкам нечего было делить. Про них говорили: «чудаки», «странные люди», «не от мира сего». С их знаниями и умением могли бы спокойно сидеть в удобных креслах, в тепле и достатке.

Они стремились быть прагматиками, но это был какой-то романтический праграматизм, до конца понятный только им самим.

Иногда серьёзным, а порой совсем не серьёзным они считали само слово «мечта». Но всю свою жизнь шли именно к ней, несмотря на то, что часто приходилось идти по нехоженым дорогам, не зная, что их ждёт впереди.
Они были скитальцами духа. И такими остались в памяти немногочисленных людей, которые иногда вспоминают о них.

Не уверен, что они себе задавали вопрос, для чего живут, для чего даровано это чудо природы, или божественное чудо. Но спустя десятилетия мы можем дать ответы на эти вопросы. Значит, они прожили жизнь, наполненную смыслом.

Они оставили в наследство своё имя. Оно и есть главное богатство.

Семён Акимович совмещал в себе еврейского фольклориста с Глебом Успенским и Чеховым. В нём одном помещалась тысяча местечковых раввинов – по числу преподанных им советов, утешений, рассказанных в виде притч, анекдотов и т. д. В жизни Семёну Акимовичу нужен был только ночлег и крепкий чай.

Осип Мандельштам. Семья Синани¹

Уверен, что биография С. Ан-ского – хороший материал для беллетристов, пишущих исторические романы. В ней было всё: и революционная деятельность, и азарт борьбы, и серьёзная научная работа исследователя, и дальние дороги, и возвращение к родному порогу.

Это было в январе 1931 года. И хотя о трагедии жителей небольшого карабахского городка Гадрут и героизме врачей, исполнявших свой профессиональный долг, было рассказано и написано в своё время немало, даже в тех краях, где всё происходило, помнят об этом разве что старожилы да дети и внуки участников этой истории.

В начале 90-х годов во время большого отъезда в Израиль мне позвонили знакомые и спросили, знаю ли я художника Залмана Мирингофа.
Я признался, что впервые слышу это имя. «Он погиб в годы войны, – сказали мне. – Мы его родственники, уезжаем в Израиль, хотим рассказать о нём и показать документы, которые у нас есть».
Тогда отъезжающим казалось, что они покидают страну навсегда, и им хотелось оставить память о себе, о своей семье на этой земле.

Еврейские столицы появились задолго до того, как в мае 1948 года было провозглашено государство Израиль. Столицы были неофициальными, но вполне реальными. В каждом регионе черты оседлости, где было много еврейских городков и местечек, один из городов становился еврейской столицей. Не по решению властей, не по народной воле (кто к ней прислушивался?). Так распоряжались обстоятельства и время.

Умных голов хватало везде. Но надо было, чтобы своё слово сказала экономика, где евреи всегда были сильны. А следом чтобы подтянулось образование и культура. И способная молодёжь из местечек знала, что своё будущее они свяжут с этим городом.

Конечно, сюда тянулись и разного рода жулики и проходимцы. Здесь открывались увеселительные заведения, которые не улучшали нравственность молодёжи. Но какая же столица может быть праведной?

Здесь легально и нелегально собирались политические партии, которые мечтали ни мало ни много о переустройстве всего (не только еврейского) мира.

Еврейские столицы дали миру известных людей, которые со временем уезжали в другие официальные столицы, но по-прежнему прославляли свой родной город.

Еврейских столиц было много, они были небольшими, а иногда совсем небольшими городами, но никогда не были провинцией.

Стояли солнечные и спокойные сентябрьские дни 2018 года. Я только что вернулся из командировки в столицу белорусского Полесья город Пинск. Одной из целей моей поездки – было посмотреть, узнать, что же осталось от еврейского Пинска, города, который занимает особое место не только в еврейской истории, но и в самом появлении на карте мира государства Израиль. И сейчас, положив на письменный стол чистые листы бумаги, я стараюсь в хронологическом порядке вспомнить все встречи, беседы, экскурсии по городу, поездки по району.

Неинтересных людей нет. И если твой собеседник не рассказал тебе что-то такое, что затронуло твою душу, значит, или ты плохой собеседник и ему не интересен, или он не доверяет тебе.

...Десятки, сотни встреч. Многие помню до мельчайших подробностей. Не всё рассказанное мне передавал бумаге и публиковал, всегда с уважением отношусь к словам «рассказываю для Вас». Каждая такая встреча – не только профессиональная удача, но и подарок судьбы.
Если публиковал, старался не фальшивить и не особенно фантазировать, даже если писал не документальные, а художественные вещи.

Неготов оценивать свою способность к вымыслам. Не берусь судить обо всех, но уверен, что на такие сюжеты, как закручивает сама жизнь, я не способен. Помню слова Шолом-Алейхема: «К чему романы, если сама жизнь – роман?»

Мне очень дороги автографы, которые оставляют авторы на подаренных мне книгах. В двух – трёх строчках остаётся их тепло. Александр Сергеевич Пушкин предугадал вечную ситуацию, когда написал: «Иных уж нет, а те далече…» Но и спустя годы, открывая книжку или глядя на обложку диска с автографом, я как будто слышу голос автора.

В 2008 году Борис Заборов приезжал в Минск. Мы созвонились. Гуляли по городу, потом зашли в кафе, заказали по сто грамм и винегрет с селёдочкой. Борис сказал, что это закуска его молодости. Знакомы были и раньше. Я издавал книгу воспоминаний его мамы. Делал это по рекомендации Леонида Левина. Мы переписывались, чаще с женой Бориса, которая была редактором книги, но иногда и с ним. Узнав, что я собираю старые фотографии и у меня была выставка «Лики забытых предков», Борис попросил прислать ему сканы семейных фотографий столетней давности.

Позвонили друзья из Вильнюса: «В Витебск хочет приехать Томас Венцлова и Умка. Сводишь их к Шагалу?»
Фамилия Венцлова мне знакома с 70-х годов. Бродский, Венцлова – эти фигуры выстраивались в один ряд. Помню, как сквозь треск глушилок пробивались «вражьи» голоса и рассказывали о диссидентах. Звучала фамилия Венцлова. А следом в наших газетах мелькали строки об эмигрантах, которые «клевещут на Советский Союз».

Я много лет был знаком с Давидом Григорьевичем Симановичем. Очень тяжело писать о человеке, которого хорошо знаешь. Или знал... Трудно выкристаллизовать что-то, чтобы это были не общие слова, а вспомнить ситуацию, которая ляжет на бумагу и даст представление о человеке.

Мы жили в одном сравнительно небольшом городе, недалеко друг от друга, учились в соседних школах. У нас много общих знакомых. Судьба раскидала их по миру: Борис Носовский – в США, Аркадий Крумер – в Израиле, Соломон Казимировский и Бася Лосева – в Швеции. Но когда мы вспоминали о них, казалось, что они рядом.

Он модный, легко узнаваемый, никому не подражающий. Псой Короленко! И этим всё сказано.
Наша встреча состоялась в Витебске. Днём перед концертом мы гуляли по городу и разговаривали. Касались самых разных тем.
Предметом исследований и темой кандидатской диссертации Павла Эдуардовича Лиона было творчество русского писателя Владимира Галактионовича Короленко.

Это редкий случай в моей журналистской практике, когда после двухчасового разговора не чувствуешь ни опустошения, ни усталости. Есть какой-то внутренний подъём, даже чувство радости, что этот разговор состоялся.
У Леонида Финкеля домашний тембр голоса и глаза мудрого человека.
Мы говорили о книгах, писателях, о прошлом, о будущем…

Это не литературоведческое исследование, не очерк, и не эссе. Это застольная беседа, записанная на бумаге.
Встреча была в марте 2019, во время поездки по Израилю. Хотел подняться на Иродион, увидеть один из самых значительных археологических памятников. Позвонил давнему знакомому по Минску Грише Трестману, а он, то ли в шутку, то ли серьёзно (у него это иногда трудно понять) предложил: «Хочешь переночевать рядом с могилой Ирода? Приезжай. У меня места хватает».

Под крылом самолёта о чём-то поёт… Не зелёное море тайги, как в песне у Александры Пахмутовой, а лазурное покрывало Средиземного моря. Внизу три маленьких судёнышка, впрочем, наяву они, возможно, не такие уже и маленькие. Плывут, как и тысячу лет назад, по древним торговым путям Средиземноморья.