По Дуниловичам мы гуляли с Францем Игнатьевичем Хомичем преподавателем технических дисциплин в средней школе, а ныне пенсионером. Он неспешно рассказывал историю родного местечка.
– До войны из всех улиц Дуниловичей только одна была нееврейской. На остальных улицах евреи жили практически в каждом доме. Идиш звучал повсюду. Здешние белорусы и поляки свободно говорили на еврейском языке. Евреи занимались в основном ремёслами и торговлей.

Есть сведения о переписи 1897 года. В местечке было 1810 жителей, из них 1553 евреи.
История у Дуниловичей древняя. Первые сведения относятся к 1473 году. Евреи поселились в XVI веке, их численность со временем росла, особенно быстрыми темпами после принятия Екатериной II закона о черте еврейской оседлости. Евреям было запрещено жить в сельской местности, а Дуниловичи были одним из тех местечек, где разрешалось.
Работала лесопилка, кирпичный завод, ткацкие мастерские, было много мелких промыслов.
Давайте представим, какой была центральная улица Дуниловичей в конце тридцатых годов, то есть всего лишь восемьдесят лет назад.
Застройка была плотной. Земля дорогая, в центре строились в основном кирпичные дома.
В этом здании была булочная, – мы подходим с Францем Игнатьевичем к одному из немногих сохранившихся домов, – хлеб, булки пекли в пекарне, которая располагалась за домом, а здесь торговали.
Следующий дом на углу – двухэтажный, на первом этаже торговали изделиями из металла, рядом тоже двухэтажный дом, на первом этаже опять же магазин, в котором торговали одеждой, на втором – швейное ателье, где одежду можно было подогнать или новую пошить из купленной ткани. Всё как в большом городе. Некоторые старые дома в Дуниловичах сейчас стоят, на первый взгляд, в малопригодных местах, где теперь никто бы не строился, но, во-первых, изменилось расположение улиц, да и, кроме того, до войны большого выбора, где строиться, не было. Сейчас, глядя на пустыри, заросшие бурьяном, даже трудно себе представить такое, как трудно себе представить ушедшую в небытие жизнь такого местечка, как Дуниловичи.
Богатые люди строили каменные дома, те, кто победнее, – деревянные.
Самым богатым человеком в Дуниловичах был граф Тышкевич, ему принадлежали основные земли возле местечка.
Рыночная площадь была в центре Дуниловичей. Но со временем рынок разрастался, места для торговых рядов не хватало, и его перенесли на окраину.
Ярмарки проводили два раза в год, а каждый вторник был базар. Ярмарки были зимние. На них съезжались с окрестных деревень, местечек и даже городов. Кто приезжал за покупками, кто-то – продать овощи, мясо, птицу, ремесленные изделия, а кто-то просто встретиться с друзьями, знакомыми, обсудить накопившиеся вопросы. Здесь же, на ярмарках договаривались о помолвках. Ярмарки были праздниками для всего местечка.
Синагог в Дуниловичах было три: каменные, одноэтажные. Одна из них использовалась как место для общего сбора евреев – там не только молились, но и решали вопросы, касавшиеся всего местечка. Ни одного синагогального здания не сохранилось.
Работала еврейская начальная школа, она располагалась в трёх зданиях. Действовала польская школа-семилетка.
Многие жители Дуниловичей встречали в 1939 году Красную Армию как освободительницу с цветами. При еврейской школе был создан хор, и при встрече он исполнял «Интернационал» на русском языке. Еврейское население Дуниловичей, как и всей Западной Беларуси, после смерти в 1935 году руководителя Польши Юзефа Пилсудского, стало ощущать притеснение со стороны новых властей. Евреи надеялись с приходом Красной Армии на лучшее...
Хотя такое настроение было далеко не у всех евреев Дуниловичей. Вспоминает Шолом-Бер Фридман, коммерсант, известный меценат и посланник Любавичского ребе. Интервью с ним Борух Горин опубликовал в журнале «Лехаим» в 1992 году.
«Я родился в Западной Белоруссии, в еврейском местечке Дуниловичи. Мой отец Ишайя (в просторечии Шая) Фридман был очень уважаемым в тех краях человеком, потому что учился в Любавичах и Ростове и стал знатоком иврита и Торы.
…Прошло время, отец женился, занялся торговлей, потихоньку разбогател, стал одним из руководителей еврейской общины и был, по-видимому, вполне счастлив. Я и мои братья с малых лет учили иврит и Тору, в 7 лет я уже прекрасно читал, знал Хумош с Раши и очень гордился своим отцом. Так благополучно и мирно мы жили до 1939 года, до тех пор, пока не пришли советские войска. С их приходом в нашем доме начались бесконечные неприятности. Отца, как человека верующего, да ещё коммерсанта, преследовали, у нас забрали много товара, предназначенного для торговли. Как раз тогда совсем молодой умерла моя мать, и я остался сиротой. Словом, я вдруг познакомился со многими отрицательными сторонами жизни. До этого меня от них оберегали...»
Немцы захватили Дуниловичи на 13-й день войны. Вошли в местечко без боя, был только артиллерийский обстрел.
Новый порядок стали наводить с жестокими притеснениями евреев. Запрещали им ходить по тротуарам, к одежде обязательно нужно было пришить отличительный знак. А вскоре в Дуниловичах было образовано гетто. Оно просуществовало один год. Над евреями издевались. Через местечко протекает река Горожанка. Поздней осенью, когда замёрзли берега, евреев загоняли в реку и заставляли очищать дно реки, вырывать водоросли. За малейшие провинности расстреливали.
Эти строки из воспоминаний очевидцев оккупации Дуниловичей.
Рассказывает Будько Юзефа Ивановна: «Гетто было на улице Альцовской. Евреи голодали, болезни их косили. Если ловили белоруса за то, что он передавал евреям еду, могли его убить. Не разрешалось даже разговаривать с узниками гетто».
Вспоминает Поздняк Анна Юлиановна: «Одиночные расстрелы евреев были и до массовой акции. Сначала заставили их копать ямы, а потом убивали. Сначала расстреливали только мужчин, говорили, что они не подчинились немецкому командованию».
Массовый расстрел длился три дня – 22 – 24 ноября 1942 года. Из Глубокого приехали на четырёх автомобилях 35 немцев, на горке установили пулемёт, начали стрелять по домам, находящимся на территории гетто. Стреляли зажигательными пулями. Некоторые крыши были соломенные, в гетто начался пожар. Многие евреи погибли во время обстрела, некоторые задохнулись в дыму. Тех, кто остался, загнали в большой сарай и закрыли там. Потом выводили группами по 3-4 человека и тут же расстреливали.
Одной из границ гетто было озеро. Зима 1941 года была ранней, и в конце ноября озеро уже было замёрзшим. Люди бросились убегать по льду. Немцы стреляли вдогонку.
– Всего в гетто находилось 903 человека, – рассказывает Франц Игнатьевич Хомич. – По моим подсчётам, 57 человек всё же добежали до противоположного берега озера. Некоторые подались в партизанские отряды, правда, принимать их там не очень хотели. Некоторые прятались у знакомых жителей вокруг Дуниловичей. Были люди, которые помогали прятаться евреям.
Руководил расстрелом евреев Дуниловичей начальник жандармерии Карман.
Одним из тех, кому удалось спастись, был Шолом-Бер Фридман (из интервью в журнале «Лехаим», 1992 год): «Помню, как я прошёл метрах в 200 ото рва, куда сбросили всех моих родных и соседей. Я не остановился в том сосняке, ноги сами несли меня, дальше, дальше от этого места. Так я дошёл до озера на краю нашего местечка и понял, что если кто и спасся, то только перебравшись через озеро. Я стал обходить его, углубляясь в лес, и тут мне встретились мужики, которые рассказали, что видели неподалёку трёх еврейских мальчиков, и показали даже, в какую сторону они пошли. Я бросился вдогонку, бежал, бежал и, наконец, увидел их впереди. Но когда мальчики заметили, что за ними кто-то гонится, они испугались и побежали тоже. Тогда я закричал по-еврейски:
– Остановитесь, это я, Шолом-Бер, подождите меня!
И они остановились. Оказалось, что это мои школьные друзья, мы жили рядом. Мальчики рассказали, как ночью приехали немцы, как стали выводить всех из домов, стрелять. Я спросил о моих. Но ребята ничего не знали, они чудом убежали через озеро. А я впервые за эти двое суток почувствовал какое-то облегчение: я был уже не один в лесу. Я сказал, что знаю, в какую сторону идти, в какой деревне искать партизан. И действительно, когда мы вчетвером постучали в какой-то хутор на пути и сказали, что убежали из Дуниловичей, хозяин нас впустил.
– Ладно, подождите тут до ночи, я приведу партизан.
Мы засомневались: вдруг он приведёт немцев? Но мужик говорит мне:
– Знаешь Гришу-охотника?
Да, я знал такого, он продавал пушнину моему отцу, и ходили слухи, что охотник связан с партизанами.
– Так вот, если ты мне не веришь, иди и спроси Гришу, правду ли я говорю.
– Ладно, – отвечаю, – всё равно у меня уже нет сил никуда идти, веди партизан.
И он уехал на лошади, и часам к 12 ночи привёз человек пять русских. Они были одеты, как полицаи, но на шапках красные околыши. Один из них, чтобы выказать нам дружелюбие, сразу же бросил мне свою винтовку – на мол почисть.
И мы поняли, что это – спасение.
Нас посадили в сани и к утру привезли в отряд. В глухом лесу были вырыты землянки и в них жили вооружённые люди. Так состоялась моя первая встреча с партизанами. В течение недели в отряд собрались все бежавшие из гетто. Там я встретил своего взрослого двоюродного брата, который был уже давно в отряде. Увидев меня, он сказал:
– Не бойся больше. Ты будешь всё время со мной.
Можно долго рассказывать, как я жил в партизанском отряде, как ходил на задания вместе с большими, как был ещё дважды ранен, как мы подрывали и пускали под откос поезда, как перенесли в лесу две блокады. Многое можно вспомнить».
В партизанском отряде Шолом-Бер Фридман воевал до освобождения Дуниловичей. После войны уехал в Вильнюс. Днём работал, по вечерам учился. Потом была Польша, Израиль. Шолом-Бер преуспел в бизнесе. Активно помогал евреям из Советского Союза. В начале 90-х годов он жил в Италии…
В партизанских отрядах в районе Дуниловичей воевало немало евреев. До войны в местечке Лучаи, это рядом с Дуниловичами, жил еврей Клейнер. Осенью 1942 года он напал на немца, охранявшего гетто, ударил его, вырвал автомат и ушёл в лес к партизанам.
…После войны вернулся в Дуниловичи единственный еврей – Рудерман. Он работал некоторое время председателем районной потребкооперации. На еврейском кладбище стоит памятник Альперовичу – это брат Рудермана, он воевал в Советской Армии, погиб и был похоронен под Минском. А потом его прах Рудерман перевёз сюда и перезахоронил.
Закоченевшие трупы евреев, расстрелянных фашистами и их приспешниками, местные жители перевезли в Барок и захоронили там. Это был приказ немецкого командования, которое боялось, что начнётся эпидемия.
Первый памятник в Барке поставил Рудерман. А в середине 2000-х годов там поставили новый, благодаря фонду Лазарусов.
Рудерман в 50-е годы сначала уехал в Польшу, а оттуда в США. Перед отъездом он сказал: «Здесь моя родина, но нельзя всю жизнь прожить на кладбище».
О еврейском прошлом местечка напоминает в первую очередь старинное кладбище.
В Дуниловичах на трёх холмах – три кладбища: еврейское, католическое и православное. Еврейское кладбище находится в живописном месте и просится на картину художника. Внизу речка, огороженный старым забором машинный двор и лошадь во дворе. Древние памятники смотрят на новые католические, которые на кладбище через дорогу.
Самые старые захоронения на еврейском кладбище относятся к 1770-м годам.
Два склепа, сквозь которые прорастают молодые берёзки...
Четыре мацевы, поставленные на могилах коэнов. Над эпитафией ладони с раздвинутыми пальцами...
Приезжают в Дуниловичи евреи теперь реже, а раньше каждое лето бывали здесь. Очень пожилой человек из США привозил детей и внуков, показывал им, рассказывал. Приезжают из Израиля. Походят, помолятся, камушки к памятникам положат, посидят около них и уезжают обратно.
Евреи здесь больше не живут.
За послевоенные годы многое изменилось в Дуниловичах, и только аисты каждый год прилетают сюда и, как и прежде, вьют гнёзда на крышах старых домов.