Дочь художника Меера Аксельрода и писательницы Ревекки Рубиной, племянница репрессированного и расстрелянного еврейского поэта, писавшего на идише, Зелика Аксельрода. Родилась в Минске. Окончила литературный факультет МГПИ в 1954 году.

Автор поэтических сборников, книг для детей, книги-альбома об отце, книги воспоминаний «Двор на Баррикадной», переводила прозу и поэзию со многих языков мира.

С 1991 года живёт в Израиле, в Маале Адумим. Печатается в журналах и альманахах в России, США, Израиле, других странах.

***

Всевышний! К тебе я с молитвой одной –
Пусть будет беда моя глубже колодца,
Но пусть она будет МОЕЮ бедой,
Пусть тех, кто мне дорог, она не коснётся.
Мой Боже! Пускай твоя кара строга,
Но только с улыбкой не дай мне расстаться,
Чтоб те, кому я до сих пор дорога,
О боли моей не могли догадаться.

Борис Шапиро-Тулин – бобруйчанин. Это не только строка в биографии, это чувство, с которым рождаются и живут всю жизнь, не смотря на города и страны, в которые забрасывает жизнь.

«Как Витебск для Шагала с его летящими по небу влюблёнными, так Бобруйск для Бориса Шапиро-Тулина стал городом-метафорой, в котором чувства тамошних обитателей оголены до предела, а смешное и ужасное существуют не просто рядом, но легко и незаметно переходят друг в друга.

Эти слова вынесены на обложку книги Бориса Шапиро-Тулина «Чужая женщина за дверью».

Книга Бориса Шапиро-Тулина «Чужая женщина за дверью» имеет подзаголовок «Проза и не только». Автор посвящает её «Моим друзьям, попавшим под чугунный каток судьбы». Открывается книга стихотворным предисловием.

– Написание стихов для Вас – попытка говорить с миром, необходимость высказаться, уход от одиночества или что-то ещё?
– Для меня творчество – это сама жизнь. У каждого человека есть дар, с которым он приходит на Землю. Моё призвание – поэзия. Её дыхание я почувствовала в себе в самые ранние годы, и не расстаюсь с ним доныне. Живу – и пишу.
– Что подталкивает к первой строке, или для Вас написание стихотворения начинается не с первой строки?

– Каждый раз случается по-разному. Разговор об источниках вдохновения и творческом процессе – отдельная интересная тема. Иногда образ, воспоминание, впечатление существуют в душе долгие годы, а затем неожиданно переливаются в стихи. Порой переживание бывает столь сильным, что вызывает почти мгновенный лирический отклик, порыв вдохновения. Но в любом случае необходим импульс, эмоциональное потрясение от события, встречи, прочитанной книги. А дальше строка ведёт за собой строку. В юности стихи лились легко и свободно, без напряжения, с годами осознанной работы над словом стало больше. Но по-прежнему рождение стихотворения воспринимаю как чудо.

Просматривая старые блокноты, нашёл записи конца 80-х годов о большевике с дореволюционным стажем Хаиме Бляхере, который стал Егором Жестковым. В те годы о таких людях можно было писать только героические очерки, восхваляя их жизненный путь. О другом я тогда не думал. Стал собирать материалы, что-то находил в старых газетах, о чём-то мне рассказывали люди, лично знавшие Егора Ивановича. Тогда ещё эти люди были живы. Но желания опубликовать очерк ни у кого из солидных изданий не было.

То ли написан очерк был не так, как надо, или я не подходил в качестве автора, а возможно, Бляхер, даже ставший Жестковым, не устраивал редакции. Впрочем, для тех лет, привычная история. Мои наработки остались в блокнотах. Хорошо, что тогда не было компьютеров, иначе написанное исчезло бы вместе с рассыпавшимися от старости дисками или с выброшенными на помойку компьютерами.

Елизавета Полеес, поэт, переводчик, журналист. В 90-е годы работала главным редактором издательства «Полёт души». Автор восьми поэтических сборников, в том числе одной книги переводов. Публикуется в Беларуси, странах ближнего и дальнего зарубежья. Член Союза писателей Беларуси и Союзного государства.

* * *

Надо общаться. Чтоб чем-то дышать.
К радости сделать решительный шаг.
Надо любить всех людей на земле –
Вплоть до скончания вёсен и лет.
Надо любить, чтоб простить и понять.
Ну а не так – на кого же пенять?
Надо любовь изливать до конца –
Чтоб зажигались умы и сердца.
Надо любить... Этих… всех… кто пришёл?
Тех, у которых и кудри – не шёлк?
Тех, кто в душе и не добр, и не смел?..
Надо любить!
Так Господь повелел…

Как-то раз, лет много назад у меня в Израиле вышла книжка «Изя Кац и другие русские». А спустя недели три я летел по делам в Витебск и тащил полную сумку этих книжек, чтобы подарить друзьям, которые готовили её к печати. Книжка замечательно пахла типографской краской и внешне выглядела очень прилично. Всё это было хорошим поводом, и мы решили его не упускать и, как и принято, хорошо её замочить, чтобы она не затерялась на полках магазинов и пошла по рукам! Среди «мочителей» помимо меня были Аркаша Шульман – редактор книжки, Саша Фрумин – компьютерный график, Лёня Богорад, устные рассказы которого я нагло использовал, чему он был очень рад. И ещё была корректорша Людочка с мужем. Она вышла замуж в Париж и теперь решила наконец-то показать мужу город Шагала.

Рад, что несмотря на всё вокруг вы находите и силы, и время, и возможности продолжать издавать журнал.
Название журнала «Мишпоха», то, что в русском переводе звучит как «Семья», в нынешние времена – что в жизни, что в литературе – во всём оказалось одним из самых актуальных. Семья, друзья, свой круг общения, от людей до книг и творчества, правдивой истории или настоящих интересов, но не виртуальных, а живых, как человек, – это то, что сегодня особенно надо. Как и отражение всего этого в «Мишпохе» и на таких же литературных площадках. Они есть и должны быть всегда, пока есть умеющие читать, чтобы жить, а не складывать буквы в слова.

Алло! Добрый вечер! Я вам звоню потому, что мы с вами лично знакомы. Можно сказать, подруги. Две недели назад я к вам пришла по объявлению насчёт бесплатного компьютерного кресла, помните? Кресло хорошее, мы на него не жалуемся, но есть вопрос. У вас в комнате, где много книг, стоит телевизор СМАРТ-65. В той комнате кто-то живёт? Никто не живёт? Значит, телевизор никому не нужен? Нужен? И сколько ему лет? Не пора ли покупать новый? Ему всего два месяца? Жаль. Я думала, вы себе посовременнее купите, а этот нам отдадите. Он просто пылится! У вас на два человека – четыре комнаты, в каждой – по телевизору, а у нас на четыре человека – всего два телевизора…

Ещё раз спасибо за кресло и за ортопедические подушки. Они очень удобные, но есть вопрос. Наш сын когда-то играл на аккордеоне, а у вас в той комнате, где стояло наше кресло, такое пианинко электронное. Оно рабочее? Отлично. Ремонт может обойтись в круглую сумму, пианинко вам точно не нужно, а наш мальчик был бы рад такому подарку. Вспомнил бы, что учил, делом занялся... Что вы сказали? На нём ваша внучка играет? Та, что нашей дочке свои куклы отдала? Ну ладно, пусть пока поиграет на пианинке. Если ей надоест, мы заберём инструментик вместе с нотами. Без пианинки вашей внучке ноты без надобности.

Хотя мама, кроме школы, ничего не окончила, но учиться она очень любила. И всё схватывала буквально на лету благодаря хорошей памяти. Я так не мог. Мне всё давалось с трудом. И я всегда спрашивал маму, как она так хорошо запоминает.
– Не знаю, – говорила мама, – просто всё само запоминается.
И, переехав в Америку, мама сразу записалась на курсы английского языка при еврейском центре, которые два раза в неделю проводились по вечерам. Папа оставался дома. Он весь вечер сидел у окна и ждал прихода мамы. Однажды ему показалось, что мамы долго нет, и он пошёл её искать. Дорогу к еврейскому центру он знал приблизительно и, конечно, заблудился. И потом мы с мамой его искали почти час. После этого, когда мама уходила на курсы, она звонила мне, и я приходил и сидел с ним. Он сидел всегда в темноте, не включая свет. То ли экономил электричество, то ли свет резал ему глаза. Такие наши сидения он называл по-деревенски посиделками. Однажды мы так сидели с ним, и он неожиданно сказал:

Летом у нас дома собирались, как мама их называла, «пулечники». Мы жили в своём доме, они играли на веранде в преферанс, как говорил папа, «расписывали пулечку». Отсюда и пошло у нас дома слово «пулечники».

Обычно приходили в пятницу после работы и до ночи играли в карты. Расписывали «классику» по полкопейки за вист. Крупных выигрышей, как и крупных «залётов» не было. Да и откуда им быть, если батя работал в кинопрокате с зарплатой в 120 рублей (это считалось хорошо!), Муля, которого все почему-то называли «несчастный», с такой же зарплатой – в редакции какой-то многотиражки. Пётр Иванович и вовсе был пенсионер. Не знаю, какую пенсию платили людям, почти пятнадцать лет отсидевшим в сталинских лагерях. Думаю, чтобы с голода не умерли. Иногда приходил четвёртый – Герасимов, бывший военный лётчик, постоянно носивший на пиджаке ордена Красного Знамени и Красной Звезды. Батя и Муля были тоже участниками войны, но награды если и надевали, то на День Победы, когда его стали отмечать как праздник. А так даже орденские колодки к пиджакам не прикалывали.

В пятницу батя приходил с работы и предупреждал маму, что сегодня к нему придут «пулечники». Я не видел после этих слов на мамином лице большого счастья, но возражать было бесполезно. Она давно это поняла. Да и не в мамином характере это было. Она молча шла в кладовку, где хранились запасы картошки на ближайшие дни, остальную держали в погребе, чтобы не проросла. Потом мама выходила на крыльцо и чистила картошку, мыла её во дворе в металлической бочке с дождевой водой и ставила алюминиевую кастрюлю с одной ручкой на газ. Газ только появился у нас дома, был привозной, в баллонах. Дальше повторялась одна и та же история. Мама говорила бате: «Сходи в магазин, купи хлеб и селёдку». Папа без большого энтузиазма выслушивал эти слова и говорил мне: «Слышал, что мама сказала? Иди в магазин».

Разбор старых семейных архивов зачастую превращается в детективную пьесу с непонятной фабулой. Особое недоумение вызывают старые фотографии без подписей, лишающие заинтересованного «зрителя» мало-мальских возможностей понять роль изображённых на них персонажей, что в большинстве случаев влечёт за собой утилизацию ценнейших документов, способных пролить свет на затемнённые уголки истории.

Другое дело – подробные комментарии, отвечающие на вопросы «Кто? Где? Когда?». Тогда, ухватившись за конец ниточки, можно попытаться распутать весь клубок и насладиться сюжетными хитросплетениями.
На этот раз, к счастью, так и произошло.

***

Любой текст имеет под собой некое основание: либо фантазию автора, либо свои или чужие подлинные истории. Когда пытаешься рассказать историю собственной семьи, то трудно отделить правду от семейных мифов, въевшихся в подсознание. Ещё труднее разделить конкретные анкетные данные и лица, звуки голоса и запахи, связанные с домом твоего детства. Пускаясь в опасное плаванье, я всё-таки надеюсь разглядеть за туманом времени очертания двух густо населённых островов. Первый остров, запечатлённый на довоенной фотографии, называется «Мишпоха Чунц». Фотография сделана в Гомеле во второй половине тридцатых годов и позволяет представить всех ближайших родственников моей матери Розы Лейбовны Чунц (1919 – 1966).

Дедушки моей матери как с материнской, так и с отцовской стороны были раввинами, и это не семейная мифология, а подтверждённый факт. В семейном архиве чудом сохранилась фотография моего прадедушки со стороны бабушки Боруха Комиссарова, и хотя история его жизни почти полностью покрыта густым туманом времени, но семейная память сохранила два интереснейших сюжета, касающихся прадедушек.

Сразу хочу уточнить, что даю эти сюжеты в литературной обработке своей тёти Ривки Лейбовны Чунц (Ганкиной) (1912 – 1995), а её богатая творческая фантазия могла добавить некие живописные детали. Также я не могу утверждать, связаны ли эти сюжеты с прадедушкой Борухом либо с прадедушкой Элей Чунц, фотография которого в семейном архиве не сохранилась.

или Рассказ о том, как Берка Вайшенгольц из Городка снова объединил семью

Наши еврейские бабушки и дедушки, мамы и папы очень неохотно делились воспоминаниями даже с близкими людьми. Причины понятны. В годы советской власти они боялись рассказывать о прошлом, о религиозных традициях в семье и местечке, о родственниках за границей, а рассказы о погромах, тяготах и лишениях послевоенных лет, антисемитских кампаниях властей и ужасах Холокоста причиняли им боль и страдания. Да и мы, потеряв связь времён и поколений, не очень-то были настроены эти рассказы слушать. И когда в эпоху перестройки или в постсоветское время «наши старики» наконец-то заговорили, нам тоже часто было не до них в эти лихие годы.

Меня очень тронула история Меира Розина. Ведь вполне мог пойти работать булочником-мусорщиком-служащим в банке. А тем не менее, на горло своей песне не наступил.

«О многих мастерах Иерусалима можно было бы рассказать, но я написал рассказ именно о Меире Розине. Написал с очень большой любовью — потому что он был моим дедушкой».
Израильский художник Одед Файнгерш.

Очень горько думать, как он старался разнообразить ассортимент в своём магазине, как подробно перечислял в рекламе все материалы, с которыми он работал, – не пропустить бы какой, не упустить бы клиента. Как обустраивал свой музей – выставки, книгу посетителей, вырезки из газет... Как тщетно ждал покупателей, которые не приходили.

Что делали туристы, приехавшие в Израиль — тогда ещё не Израиль, а Палестину — сто лет назад? Сувенирных магазинчиков на иерусалимской улице Бен-Йехуда тогда не было. Более того, не было самой улицы Бен-Йехуда. И тем не менее, туристы увозили на память открытки, картины, шкатулки из оливкового дерева с изображением Стены Плача. Где же они их покупали?

Тот, кто бывал в Париже с русскоговорящим экскурсоводом, непременно был остановлен у книжного магазина вблизи Сорбонского университета, чтобы услышать историю, как был убит Петлюра и о месте его захоронения в Париже. Но кому из нас известно место захоронения Шалома Шварцбарда, застрелившего Петлюру? Только сейчас, прожив в Израиле уже 42 года, я случайно от моей знакомой – бывшей одесситки Майи Лезновой узнала историю о еврейском мстителе.

Почему его имя не вошло в учебники истории израильских школ? Не сомневаюсь, что имя Петлюры есть, хотя и под разным ракурсом, в белорусских, украинских и российских учебниках истории!
В Беларуси не было атамана Петлюры.

12 января 1918 года белопольский корпус генерала Довбур-Мусницкого, сформированный ещё в июле 1917 года из солдат, офицеров и беженцев на территории Беларуси, поднял мятеж, объявив войну власти Советов. Бытует мнение, что именно отряды новой власти Советов в занятых ими местечках-штетлах и городах устранили кровавые погромы, от которых больше всего пострадали евреи. Мне рассказывал папа (ему было тогда 9 лет) о погроме в 1918 году, когда в Минск вошли белополяки, то они стали грабить и убивать. Его старший восемнадцатилетний брат Борис организовал молодёжную еврейскую самооборону, которая спасла многие семьи. Но когда белополяки ушли, то его мама (моя бабушка) очень боялась, что старшего сына – организатора самообороны – посадят в тюрьму. Она повезла его в Ригу и посадила на пароход в Америку.

Известные в мире искусства братья Гликманы – литературовед Исаак Давидович, а также художник и скульптор Гавриил Давидович – родились в местечке Бешенковичи Витебской губернии в начале 20-го века.

В 2014 году, когда я впервые заинтересовалась Бешенковичами, откуда родом семья моей бабушки, папа, родившийся уже в Ленинграде и проживший в этом городе всю жизнь, сразу сказал: «Исаак Гликман тоже оттуда, они с мамой в детстве дружили», – и достал с полки книгу «Письма к другу. Дмитрий Шостакович — Исааку Гликману».¹

Просматривая библиографические указатели учебников на языке идиш для еврейских школ в СССР, обращаешь внимание на тот факт, что на рубеже 1920 – 1930-х годов К.Д. Безносик участвовал в подготовке учебных пособий и в коллективе москвичей (редактор профессор Зарецкий А.И.), и в коллективе минчан. В Москве во второй половине 1920-х годов было издано пособие «Shprakh» /«Язык»/ (4 тома). К. Безносик единолично составил «Учебник для 3-го года обучения» и совместно с Х. Лойцкером и И. Гринбергом – «Учебник для 2-го года обучения».

В Минске в 1930 году увидели свет два пособия на идише, в составлении которых принял участие К. Безносик. Его соавтором «Рабочей книги по литературе для 1 курса рабфака и вечерней школы высшего типа» был Л. Царт, а «Антирелигиозной литературной книги для чтения» – М. Эрик и Я. Рубин. Кроме того, библиографами зафиксированы две рецензии К. Безносика, опубликованные в те же годы в минском журнале «Shtern» /«Звезда»/. В 1932 году Еврейский сектор АН БССР издал сборник по лингвистике, в котором К. Безносику принадлежит статья, излагающая историю работы по грамматике языка идиш в Советском Союзе.

Если педагогическая деятельность К. Безносика в виде изданных школьных пособий зафиксирована библиографами, то сведения биографического характера фактически не известны, и их пришлось собирать по крупицам.

В поисках материала к истории Еврейского литературно-лингвистического отделения (ЕвЛИТЛО) 2-го МГУ мне удалось познакомиться с репортажем в газете «Der Emes» о торжественно отмеченном 20 мая 1928 года первом выпуске ЕвЛИТЛО. Слово благодарности от имени выпускников сказал К. Безносик. Этим подтвердилась версия, что Безносик, подобно Лойцкеру, был студентом ЕвЛИТЛО и привлекался профессором Зарецким к подготовке уже упомянутого пособия «Sparkh». Выяснилось и время поступления К. Безносика во 2-й МГУ – весна 1926 года. Именно тогда состоялся первый набор студентов на ЕвЛИТЛО.

Впервые прикоснувшись к короткой и героической истории 13-й Ростокинской дивизии московского народного ополчения, я даже не предполагала, что меня ждут поразительные открытия. Ещё раз подтверждающие, что все мы между собою связаны, что время – понятие относительное, что мир так тесен.

Я хочу рассказать вам об одном замечательном художнике. Он родился в 1903 году в удивительном городе Витебске. Витебская школа – уникальное явление в изобразительном искусстве, и если перечислять прекрасных мастеров, которые учились и учили, жили и творили в этом городе, то поймёшь, что редкая европейская столица может сравниться с ним.

Я хочу, чтобы люди знали, что сопротивление было. Евреи не шли, как овцы, на убой. Я была фотографом. У меня есть снимки. Я имею доказательства. (Фаина Шульман).

Одной из отличительных особенностей партизанского движения на территории Беларуси в годы Великой Отечественной войны (1941–1944 гг.) стало массовое участие в нём женщин.

Несмотря на то, что командиры отдельных партизанских отрядов неохотно и часто отказывались принимать еврейских женщин, последние насчитывали 2268 человек, что составляло 26,5 % от общего числа евреев-партизан. Только среди партизан, действовавших на территории Беларуси, число женщин составляло 16 % (45 242 тыс. человек), из общего числа 282, 5 тыс. партизан [1, с. 275; 2, с. 310].

Причины, по которым женщины уходили в партизанские отряды, были разными для евреек и неевреек. Для евреек, как правило, это было единственной возможностью выжить в условиях тотального уничтожения, тогда как мотивы женщин других национальностей зачастую имели идеологический и политический характер. В партизаны уходили преимущественно молодые женщины или члены семей евреев, которые на тот момент уже находились в лесу. Уход всегда был заранее подготовлен. В большинстве случаев уходили либо в сопровождении присланных из отряда проводников, либо по договоренности со связными из местного нееврейского населения. Иначе вероятность погибнуть по дороге к партизанам была гораздо большей, чем выжить [2, с. 310]. В этой связи примечательна история Фаины Лазебник (Шульман). Она одна из немногих известных еврейских фотографов-партизан в годы Второй мировой войны.

В Гомеле готовится к изданию книга журналиста Бориса Захарьина и кандидата исторических наук Владимира Райского «Мы. Наш след на земле». Эта книга о евреях, чьи судьбы связаны с Гомельщиной. В ней фотографии, биографии, воспоминания, письма, очерки, рассказы, зарисовки, документы. Одно из таких писем мы предлагаем Вашему вниманию.

И мой дедушка, и мои родители из Речицы. Я расскажу об их жизни, чтобы знали и помнили об этих людях.

Дедушка – Фридман Шлёма Янкелевич, 1895 г. р., г. Речица Могилёвской губернии (тогда не было Гомельской области). Работал на спичечной фабрике жестянщиком. Был одним из лучших работников на фабрике. Его всегда ставили в пример. Один из первых в Речице коммунистов. Когда началась Великая Отечественная война, его не хотели брать в армию. Возраст, да и был нужен в тылу. Но он твёрдо заявил, что он коммунист и его право защищать Родину. Ушёл добровольцем на фронт. Пропал без вести.

Его дочь, моя мама, – Фридман Фаина Шлёмовна, 1918 г.р., Речица.  В 1937 году закончила Витебское педучилище и работала учительницей во 2-й школе Речицы. Молодая женщина, ей было 23 года, отправила на фронт мужа Черток Бориса и осталась с двумя маленькими детьми. Сумела эвакуироваться в Бурят-Монгольскую ССР. Там была учительницей, завучем в школе. Учителей не хватало, её переводили из одной деревни в другую. Была и учительницей, и пионервожатой, и организатором. Жила для учеников. Собирала их к себе домой. Дополнительно занималась с теми, кто отставал. И так до отъезда в Беларусь.

Папа был светловолосым, голубоглазым евреем с прямым носом, невысокий, спортивный, мудрый, энергичный, читающий, верный, строгий, остроумный, добрый, музыкальный, экономный, любознательный, преданный. Таков был отец!

Он носил старое кожаное пальто, шляпу и уходил на работу, когда я ещё спал. Бутерброды, приготовленные мамой и завёрнутые в газету, исчезали в бездонном кармане. Ещё с вечера я получал указания, что не должен делать ни под каким видом, пока папа на работе. И свой новый день я начинал именно с того, что строгал золингеновской опасной бритвой письменный дубовый стол, копался в ящике с инструментами, разбирал барометр или патефон. Отзывы на проделанную работу я получал от папы вечером. С работы отец возвращался усталым и осунувшимся, но, перекусив и немного отдохнув, охотно выходил со мной на улицу и учил ездить на велике вдоль канала или помогал возиться с хорошим конструктором.

Однажды вечером он вошёл в комнату в распахнутом пальто и газетой в руках, растерянный, со словами: «Как это могло случиться? Я работал с документами целый день и забыл вернуть их в сейф, заметил только сейчас в трамвае!» Папа раскрыл газету, и я увидел несколько листков. Они пошептались о чём-то с мамой, и отец поехал на работу. Каким-то образом ему удалось вернуть документы на место. Он сказал, что забыл ключи на столе, ему открыли... По лицам родителей я понял, что над нами пронеслось что-то страшное, случайно не задев.

К заслуженной учительнице Беларуси Тамаре Яковлевне Гуревич я отправился по совету или рекомендации её ученика, коллеги и друга Якова Трембовольского. От него узнал об уникальном архиве Якова Гуревича, который хранится у её дочки Тамары. Дневник, первые записи в котором были сделаны ещё до Первой мировой войны, в 1913 году. Письма (почтовые открытки) отправлялись, начиная с 1914 года, тогда в Россию, а потом – в Советский Союз из Аргентины, Франции.

Мы сидели напротив друг друга. Тамара Яковлевна – в кресле-качалке. Я записывал разговор на видеокамеру. Она говорила медленно с большими паузами между словами.
Наша первая встреча продолжалась три часа. Я видел, что Тамара Яковлевна устала, и готов был сделать перерыв, продолжить разговор в другой день, но чувствовал, что ей самой была интересна, или даже необходима, эта беседа.

Во время первой встречи я бегло просмотрел и дневник её отца, и письма отца к маме. Документы бесценные для этой семьи, интересные для друзей и учеников Тамары Яковлевны. Думаю, что многие читатели, не знакомые с семьёй Гуревичей, тоже не оставят их без внимания.

Я слушал интересный рассказ Тамары Яковлевны, лишь изредка задавал ей какие-то уточняющие вопросы и с каждой минутой понимал, что писать буду не только об архиве семьи Гуревичей, но и о детях Якова и его жены Цили – о Лите и Тамаре, о времени, в котором они жили и живут.

Сегодня семьи, которые называют «витебскими», которые четыре-пять поколений живут в городе, можно буквально пересчитать по пальцам. Отъезд в большие города в двадцатые-тридцатые годы, война, оставившая от города руины, послевоенные годы и приток сельского населения, массовая еврейская эмиграция 1990-х годов основательно изменили Витебск.

Семья Рогатниковых-Линковских – одна из немногих коренных витебских семей.

Сегодня старейшина этой семьи – Наум Захарович Линковский. Ему 75 лет. Он хранитель семейной памяти.

«Я застал дедушку с бабушкой. Сначала они жили где-то на Песковатиках. А уже после войны, после возвращения из эвакуации, – на улице Революционной, в доме-бараке от махорочной фабрики. В этом бараке потом мы жили. Дедушка и бабушка, мама со мной, мамины братья, мамин брат Лев, когда женился, тоже там жил. Дедушка Берл Лейбович умер в 1966 году. Его хорошо помню. Дома дедушка с мамой говорили на идише. (У Наума Захаровича дома сохранились журналы «Советиш Геймланд». Журнал на идиш, начал выходить в Москве в 1961 году. Мама Наума выписывала его, но скорее всего журнал предназначался для Берла Лейбовича). Дедушка и бабушка в годы войны были в эвакуации. После войны вернулись в Витебск».

Естественно, Наум Линковский не может всё помнить и знать. Дополнительные сведения я почерпнул из документов, хранящихся в Государственном архиве Витебской области.

Берл Лейбович Рогатников родился в 1891 году. Его мама – Рогатникова Хая Залмановна, 1866 года рождения. В 1932 году, когда Берл Рогатников заполнял документы, работая в Витебском коммунальном отделе мостовщиком-чернорабочим, его жене, Рогатниковой Лее Иоселевне, было 33 года, дочери Черне – 10 лет, сыновьям: Льву – 7 лет, Арону – 3 года.

Мамуля! Тебе – 95. Было бы 95. И девять лет, как ты ушла. Но ты такая же «вредная», какой и была. Вот скажи мне, пожалуйста, почему ты до сих пор приходишь ко мне в снах, почему каждое утро я просыпаюсь, потому что слышу твой голос? А, я поняла… Ты до сих пор меня воспитываешь, хочешь сказать, что я всё неправильно делаю. И работу я себе не ту нашла, и не там живу, и друзей не умею выбирать. И что я – наивная дурочка, какой была всегда. И жизнь моя не сложилась из-за моего скверного характера… Ты всегда мне это говорила. Но говорила это только мне, а всем остальным ты говорила, какая я умница и как ты мной гордишься.

Не первый раз перечитываю книги Наума Сандомирского и всё более убеждаюсь в необычайном таланте писателя, в неповторимости, новизне его творческой манеры. Начинал он с журналистской работы, ранние публикации появились в республиканской периодике уже с 1968 года. Книга очерков «Люди, время, жизнь», сборник стихов «С верой, надеждой, любовью» обозначили духовную доминанту, широту тематической проблематики, умение автора видеть, понимать людей, время, жизнь. Всё это позднее развивается, обогащается в книгах, с постоянной периодичностью выходивших с середины 90-х годов.

Конечно же, в работе журналиста, многолетнего редактора глусской районной газеты, командировках, поездках, встречах, наблюдениях, раздумьях накапливалось много интересного, разнообразного материала, на основе которого и строились сюжеты книг с интригующими названиями: «Местечко 2» (1996 г.), «Тональность соль минор» (1997 г.), «Что сказал бы Фрейд?» (1999 г.), «Отложенный портрет» (2000 г.), «А жизнь всё тот же анекдот» (2002 г.), «Посмеёмся, друг мой Кеплер» (2005 г.), «Грустный клоун» (2010 г.), «Казанова и горячее мороженое» (2012 г.), «Ковбой, который не стрелял» (2014 г.)

В 2010 году я издал книгу «Осталась только память» о 500-летней истории местечка Яновичи, которое находится в 35 километрах от Витебска. Почти 400 лет назад здесь поселились первые евреи. Это были ремесленники и торговые люди. Яновичи удобно расположены между Витебском и Смоленском. А по воде, через реки Вымнянка и Каспля, когда-то намного более полноводные, чем теперь, есть выход к Западной Двине.

Здесь выращивали лён, работали мельницы, на разных языках буквально гудели многолюдные ярмарки, можно было купить изделия ремесленников, то, что приносили поле и огород, продавали лошадей и домашнюю скотину. А какими весёлыми и шумными были праздники! Сколько зрителей собирали бродячие артисты!

То, что удобно для торговых людей, заманчиво выглядит и для военных. Города и местечки, находящиеся на границе теперешней Беларуси и России, всегда рассматривались в генштабах как важный стратегический плацдарм. Считали, что между Витебском и Смоленском находятся ворота, ведущие с запада на восток и наоборот.

Неподалеку от этих мест проходила печально известная «черта оседлости», через которую мог переступить далеко не каждый еврей…

Буквально через несколько месяцев после оккупации Яновичей, в сентябре 1941 года, фашисты и их приспешники расстреляли всё еврейское население местечка. После войны сюда вернулись немногочисленные евреи, но прежней жизни здесь уже не было.

В полном согласии с названием «Тропами еврейской истории» создатели музейной экспозиции предлагают её посетителям пройти по этим тропам от прародителя Авраама до наших дней.

Рассказывает экскурсовод, заместитель председателя Белорусского общественного объединения экскурсоводов, разработчик экскурсий, автор книг-путеводителей по Полесью Татьяна Аркадьевна Хвагина.

– Музейная экспозиция называется «Тропами еврейской истории». Её история началась не сегодня – первую музейную коллекцию ещё в начале 2000-х гг. начал собирать ныне покойный председатель Пинской еврейской общины Иосиф Янкелевич Либерман (1948 – 2017 гг.). Она состояла из самых разных предметов и документов, которые не укладывались в стройную систему, а существовали как бы отдельно друг от друга. Коллекция хранилась на втором этаже в здании бывшего Дома быта по улице Белова. (Я там бывал. Интересные экспонаты лежали на столах, в ящиках, и по всему чувствовалось, что это место временного хранения. – А.Ш.).

Спектакль «Песя и Янко» на сцене Театра драмы и комедии имени В. И. Дунина-Марцинкевича.

Всё началось с рассказа «Песя и Янко», который был опубликован в журнале «Мишпоха». Я много ездил по городам и местечкам Беларуси, встречался с людьми, которые пережили войну. Что-то уже опубликовано, что-то до сих пор остаётся в блокнотах. Когда стал писать рассказ «Песя и Янко», в памяти стали всплывать истории, услышанные от разных людей.

Как уже не раз бывало с автором, тему заметки определил значок. На этот раз это довоенный значок диаметром 16 мм с надписями на идише. В центре значка надпись на идише «ИКОР», по периметру – «Привет еврейско-советскому Биробиджану». Надпись «ИКОР» помещена поверх эмблемы ОЗЕТ. Надо сообщить читателю, что такое ИКОР и ОЗЕТ и какое отношение они имеют к Биробиджану.

ИКОР – аббревиатура названия Американской организации помощи еврейскому землеустройству в СССР – идише колонизация орбайтер (Organization for Jewish Colonizationin Russia). Организация была основана в Нью-Йорке в декабре 1924 года для сбора денег на финансирование еврейских колхозов в Крыму.

В 1928 году в Советском Союзе выдвинули идею создания Еврейской автономной области на Дальнем Востоке, и ИКОР начал финансировать этот проект.

В 1924 году в СССР для реализации планов еврейской аграрной колонизации были созданы две специальные структуры: одна – государственная – Комитет по землеустройству трудящихся евреев (КОМЗЕТ), другая – формально общественная – Общество земельного устройства трудящихся евреев (ОЗЕТ). ОЗЕТ проводил сбор средств, как в СССР, так и в разных странах мира, на осуществление своих программ, проводил всесоюзные лотереи. Эмблема ОЗЕТ изображена на значке члена этой организации.

Вышла из печати сотая книга известного горецкого краеведа, основателя Горецкого историко-этнографического музея Владимира Лившица. Мы задали несколько вопросов нашему постоянному автору.

О чём юбилейная книга?

Книга называется «Рашэль Хін-Гальдоўская: нарыс жыцця і творчасці», и рассказывается в ней о нашей землячке (родилась в Горках в 1863 году), писательнице, драматурге и мемуаристке, которая жила и творила в Москве в конце XIX – начале XX века.

В новинках санкт-петербургского издательства «Реноме» – книга Беллы Либерман «Роза на дороге. Культурные традиции евреев Беларуси» (2022).

Название книги несёт в себе символический смысл, оно становится и выражением утраченного в период Холокоста культурного наследия.

История книги началась в 1980 году, когда Белла Аграновская (Либерман), студентка Белорусской государственной консерватории, получила задание от кандидата искусствоведения, доцента Ларисы Филипповны Костюковец записать песни в г. Барановичи (Брестской обл.) в исполнении Баси Иосифовны Бертам (Розиной-Эрштейн). (Родилась 25.12.1909 в местечке Узляны, Минская губерния – 1990 (?), г. Барановичи, Брестская область). Белла отправилась к певице с бобинным магнитофоном. Думала ли она тогда, в период забвения еврейской культуры, что 20 песен на идише станут частью возрождения забытого наследия?

На этот вопрос отвечает книга «Родословные детективы» адвоката Данилы Петрова, дедушка которого родился в Горках Могилёвской области, а его матери вместе с отцом Данилы пришлось пережить время немецко-фашистской оккупации.

В предисловии к книге автор отмечает, что «у каждого человека есть предки. Однако далеко не все считают нужным и важным хранить и чтить память о предках. И моя книга рассчитана как на тех, кто ощущает потребность знать и любить свой род, в том числе пока неизвестных его представителей».

В своей книге автор рассказывает, что невозможно разделить историю страны и прошлое конкретной семьи. И, к сожалению, наши народы в значительной степени утратили традицию собирания и хранения сведений о своих предках.

Автор объясняет, почему так произошло: кому-то её изучение кажется занятием, не имеющим практической ценности, далёким от насущных дел. Многие привыкли считать, что ничего интересного в истории их рода нет и что поиски сведений о предках якобы сложны и недоступны простым смертным. А кто-то бесконечно откладывает изучение семейной истории: мол, это дело никуда не денется.

Недавно вышла третья книга в серии «Записки редактора журнала “Мишпоха”». Вслед за книгами «Место его уже не узнает его…» и «Это будет недавно, это будет давно…» издана «Перелётная птица феникс». Многие эссе, очерки, вошедшие в эту книгу, в разные годы печатались в журнале «Мишпоха».

Большой раздел новой книги «Километры еврейской истории» посвящён памяти местечек-штетлов. Остались на географической карте их названия, а самих местечек нет. Их постепенно стирало время, а то что оставалось, сгорело в огне Холокоста. Не вернуть безвозвратно ушедшее. Но крупицы культуры идиш, которая появилась в местечках и подпитывалась из местечковых родников, сохранились, да и менталитет жителей этих местечек жив и будет долго переходить из поколения в поколение.

Кто-то говорит о местечках с иронией, кто-то с ностальгией, кто-то с грустью. Это целый мир, и в нём хватало всего.

Из пепла мужчин и женщин, раввинов и местечковых сумасшедших, праведников и хитрецов вновь возродилась еврейская жизнь. Как птица феникс, она возникла из пепла. Но в отличие от мифов – не в родном гнезде, а за тысячи километров – в Израиле.

Птица феникс стала перелётной.

Заканчивается книга главой «Девять дней в Израиле, не считая две субботы…».

Поездки, экспедиции, встречи, беседы, интервью – сколько всего было за эти годы! Я собирал давно исписанные блокноты, перечитывал страницы, и как будто время отступало. Так появился «Дневник редактора», которым открывается новая книга.

Футбол, самый увлекательный и удивительный из всех игровых видов спорта! Наверное, нет другой такой игры, в которой досконально не разбирались бы все: от рядового болельщика до профессионального тренера, от пионера и до пенсионера!

Футбол не имеет границ, обожают и боготворят его от шахтёра до актёра! Кто-то всю свою жизнь «болеет» за «Спартак», кто-то – за «Пахтакор», а мы болеем за бобруйский футбол!

Специалисты утверждают, что футбол в Беларусь завёз некто Либман. Сама фамилия говорит, что он, возможно, из Бобруйска! Правда, утверждают, что футбол впервые появился в Беларуси в Гомеле. Не верьте! Первым городом, где в Беларуси стали играть в футбол, был Бобруйск!

Просто Либман был человек скромный, как и все бобруйчане, и он решил, пусть думают, что первыми стали играть в Гомеле. Но мы-то все знаем: Бобруйск, и только Бобруйск!

Открою маленькую тайну: всемирно известный еврейский писатель Шолом-Алейхем посещал наш город не просто так! Он приезжал в бобруйскую «пожарку» выступить с лекцией, послушать местный духовой оркестр, а потом с этим самым оркестром все дружно шли болеть за футбол! Именно в Бобруйске появились первые фанаты, поддерживающие свою любимую команду с музыкальным сопровождением! Если вы не верите, так возьмите и почитайте Шолом-Алейхема!

В Израиле вышла моя неправильная книжица «Азбука для пожилых детей», с чем я себя и поздравляю!

Давно хотел издать что-то «несерьёзное». Издание альбомное, подарочное, богато оформленное.

Григорий ТРЕСТМАН

Дорогие друзья, скажите, а что же такое алфавит? Только ли форма письменности, основанная на стандартном наборе знаков? Только ли расположение букв в определённом, общепринятом порядке? И что же такое азбука? Для чего она? Только ли для обучения грамоте?

Конечно же, нет! За каждой буквой – слово, за каждым словом – сущность, предмет, явление, чувство. Азбука – это мир вокруг нас, это Вселенная, это мы сами, наконец.

И вот перед нами новая книга Григория Трестмана «АЗБУКА ДЛЯ ПОЖИЛЫХ ДЕТЕЙ». Нет-нет, не для тех, про кого говорят «впал в детство». И не потому, что в детство впал сам автор. А потому, что на самом деле ни автор, ни мы все из детства никуда и не выпадали, только повзрослели слегка.

Это замечательная книжка, открывающая нам совершенно новый окружающий нас мир насекомых, животных и зверей. До чего же обитатели этого мира бывают похожими на нас, людей! Надо только уметь это увидеть и рассказать другим так, как это делает Григорий Трестман – с тонким юмором, с улыбкой, порой ироничной, а порой грустной, и с неизменной отточенностью поэтического слова.

Старость – время для детей.
Вот и старик… но всё же
Если пишешь для детей,
Сам становишься моложе.

Григорий ТРЕСТМАН

ДЯТЕЛ
– Дятел,
добрый мой приятель,
ты, наверно, братец, спятил?
Для чего долбишь ты сук,
на который сел?
– Тук-тук!

ЕДИНОРОГ
Единорог – не носорог.

СКАЗКА ПРО НАТАНА И НЕХАМУ

Эту сказку мне рассказывала мама, а ей – её бабушка Цырул.
Жили в Краснополье Натан и Нехама. Семья не большая и не маленькая: пятеро детей, один одного меньше. Беднее их никого в местечке не было. Изба на бок валится, подпереть некому, огород с кулачок, а посреди него берёза растёт ни к селу ни к городу.
Весь урожай с огорода – полмешка картошки да пять луковиц.
Натан с утра до вечера в чужих дворах работает, а заработка – одна копейка, да и та покорёженная. Нехама всё местечко обстирывает, с утра до вечера у речки бельё полощет, а заработок ещё меньше, чем у Натана. На хлеб только и хватает их заработка. Хлеб да вода и вся их еда.
– Бэсэр а штык трукн бройт, эйдэр цулайдн нойт! (Кусочек сухого хлеба лучше, чем ничего! Хлеб да вода – и уже не беда! – идиш) – Натан не унывает.

Придут с работы натруженные, спят и сны не видят. Долго так было или коротко, только однажды проснулась среди ночи Нехама и Натана будит.
– Нотэ, я сейчас сон видела, – говорит.
– И что ты видела? – Натан спрашивает.
– Будто в Могилёве ты, пришёл к дому губернатора и там встретил человека, кто тебе сказал, как богатым стать.