Из Борковичей наш путь лежал в Освею. Я много слышал об этом местечке, городском поселке и от друзей-рыбаков, которые в самых лестных словах отзывались об одноименном озере, и от любителей путешествовать – рассказывали мне, что красивее мест не найдешь, и главное, не исхожено, неистоптано. Слышал и от потомков тех, чьи дедушки и бабушки родом из Освеи: когда-то крупного еврейского местечка, и от историков, занимающихся партизанским движением в Беларуси – это легендарный партизанский край, который гитлеровцы пытались огнем и снарядами в 1943 году во время карательной экспедиции стереть с лица земли.
В Освею мы ехали вместе с Антоном Францевичем Буболой. Он любезно согласился на эту поездку и помог нам своими знаниями.
Антон Бубола – человек трудной судьбы. Впрочем, почти все довоенные жители Освейского района выдержали страшное испытание войной. Антон Францевич был малолетним узником Саласпилского концентрационного лагеря, куда его отправили грудным ребенком на руках у мамы. Он узнал, что такое голодное послевоенное детство. Работал в Белоруссии, на Дальнем Востоке и снова вернулся в родные края. Заметная фигура в районе – возглавлял отдел культуры, работал в райкоме партии. Составитель районной книги «Память». Много путешествует, занимается краеведением. Автор сборника стихов.
В дороге нам было, о чем поговорить с Антоном Францевичем. Но, в первую очередь, он рассказал о дороге, по которой мы ехали.
– Когда-то она называлась Полоцко-Режецкий тракт. Вела из Полоцка в Освею и дальше в латышский город Резекне. Была построена очень давно. Служила почтовым трактом. В тридцатые годы двадцатого века, в колхозные времена, ее вымостили. Была обязаловка: и бабы, и мужики возили камни с полей, мостили. Мощенная булыжником проезжая часть лежала до 1978 года, потом закатали ее асфальтом. Правда, после развала Советского Союза и дорога развалилась – доходит теперь до границы Беларуси с Латвией и там заканчивается.
От Верхнедвинска до Освеи 40 километров, от Освеи до границы с Латвией около 18-ти, и до российской границы примерно столько же. Из крупных населенных пунктов Освея – самый северный в Беларуси.
Приблизительно под эти слова и аккомпанемент дождя мы въезжали в городской поселок.
– Сначала надо заехать в парк, – порекомендовал Антон Францевич. – Это главная достопримечательность. Там вся история нашего городка.
В парке мы остановились у развалин старинного замка.
– Вы сами из этих мест? – спросил я.
– Я с Освейщины, родился около самой границы с Латвией. Освея была нашим райцентром и эпицентром культурной и хозяйственной жизни.
– Как появилось название Освея?
– Раньше была Восвея, с ударением на первом слоге. Местные жители так и скажут – Восвея, причем среднего рода. Думаю, правильно писать Освее. В переводе с угро-финского – это священный мыс или священное устье. Место, откуда начиналась Освея, – мыс, выдвинутый в озеро. Официально Освее чуть больше полутысячи лет, но на самом деле археологи находят предметы гораздо более древние. Благодатное место, рыбное озеро, безусловно, это древнее поселение, – не без гордости сказал Антон Бубола.
За нашей спиной буквально нависали развалины некогда грандиозного дворца, построенного из кирпича. У одной стены, сохранившейся лучше других, недавно соорудили эстраду. А на самих кирпичах кто-то нарисовал большой магиндовид. Зрелище не совсем обычное. Я стал расспрашивать об увиденном.
– Это старый дворец, ему около двухсот пятидесяти лет, – ответил Антон Францевич. – Связан с родом Гильзенов – прусских баронов. Был смоленский епископ Ежи Гильзен, минский воевода Ян Август Гильзен. Много известных личностей дал этот род. На их деньги был построен уникальный дворец в стиле классицизма. Главных входных ворот было четыре – по числу времен года, внутренних входов двенадцать – по числу месяцев в году, окон триста шестьдесят пять – по числу дней в году. В одном из крыльев дворца размещался зимний сад.
– Время не пощадило дворец, – заметил я.
– И время, и люди, – отреагировал Бубола. – Простоял дворец примерно 150 лет, потом была Первая мировая война – он частично пострадал. В колхозное время здесь был клуб, играл духовой оркестр, устраивали танцы. В парковом пруду плавали лебеди. Во время Великой Отечественной войны дворец разбили, но крыша оставалась цела, и стены стояли. Послевоенные районные власти здесь жили, был жилой дом.
– Когда дворец приобрел теперешний вид?
– В 1954 году было разрешено разбирать его на кирпичи, потому что строиться надо было, а кирпичных заводов не было. Хотели разрушить дворец как памятник панов и графов, но побоялись – стены мощные, при взрыве соседнюю школу можно было повредить. Остались от дворца только остатки голубого зала.
– Что за эстраду соорудили у стены?
– Сцена, на которой праздновали 500-летие Освеи, – уточнил Антон Францевич.
Лучшей декорации не придумаешь, – подумал я. – Дешево и абсолютно правдоподобно.
Магиндовид, нарисованный на стене, вряд ли был задуман как часть сценографии, и нарисовали его люди, по-моему, мало знающие о еврейской истории Освеи.
Мы шли по старинному парку. Антон Бубола продолжал рассказывать о вкладе Гильзенов в историю Освеи.
– Они открыли гимназиум, здесь учили итальянский, древнегреческий, древнееврейский – шесть языков. Гильзены пригласили сюда сестер милосердия, которые основали монастырский госпиталь. Здание госпиталя сохранилось до наших дней и является одним из самых старых памятников архитектуры в северной Беларуси.
Мы шли к месту расстрела освейских евреев, к скромному памятнику, установленному внутри большой ограды. Евреев расстреляли здесь же, в парке, 8 марта 1942 года. Старинный дворец и прекрасный парк – это последнее, что они видели в своей жизни. Вряд ли в тот весенний день они задумывались об истории, архитектуре, о чем сейчас говорили мы.
– В Освее всегда было смешанное население, – сказал Антон Бубола. – В местечке было много лавок, бойко шла торговля, работали ремесленники. Центр Освеи был насыщен магазинами, лавками, были корчмы, постоялые дворы. Еврейство было неотъемлемой, причем значительной, частью населения.
– Когда первые евреи поселились в Освее?
– Приблизительно 400–500 лет назад. Более точных исследований никто не проводил.
Еще в 1695 году Освея получила статус города, входила в Полоцкое воеводство в составе Речи Посполитой. Она славилась богатыми ярмарками. Сюда приезжали купцы из ближних городов и дальних стран, устанавливали лавки, открывали склады, торговали. В те времена евреи уже жили в Освее.
Статистические данные есть начиная с 1765 года, когда в Освее проживали 316 евреев. С 1772 года Освея – в составе Российской империи. В 1847 году количество еврейского населения возросло до 795 человек, в 1897 году евреев в Освее стало больше половины от численности всего населения – 1660 человек (58,6%).
Затем количество освейских евреев уменьшилось. Община пострадала в годы Первой мировой войны, когда русские генералы пытались оправдать свои поражения и стратегическую бездарность, обвинили евреев в шпионаже в пользу Германии. Якобы, немецкий язык и идиш похожи, и евреи выдавали немцам военные тайны. Евреев стали в принудительном порядке выселять с приграничных территорий. Многие оказались в Центральной России, в ее северных губерниях. Потом Гражданская война добавила несчастий. Одни евреи в частях Красной Армии сражались за новую жизнь. Других, часто их престарелых родителей, грабили разного рода бандиты, которые тоже прикрывались красивыми лозунгами. В 1923 году в Освее проживали 762 еврея, в 1926 году около семисот (приблизительно 40%), в 1934 – 397 евреев, в 1939 – 350 евреев.
Мы подошли к небольшому памятнику, спрятавшемуся в тени деревьев. Он был установлен в 1960 году – коричневый камень высотой сантиметров семьдесят, расширяющийся книзу. У памятника лежали венки, было убрано и чисто. Сельский совет ухаживает за мемориальным местом. Правда, надпись на памятнике стерлась, и прочесть ее трудно.
– Трагедия освейских евреев в деталях описана у белорусского писателя Юрия Татаринова, – сказал Антон Бубола. – Евреев привели сюда, заставили вырыть яму и расстреляли. Это было в марте 1942 года. В то время в Освее стоял немецкий гарнизон. Немцы зверствовали над мирным населением все время оккупации. Один раз кто-то из мальчишек измарал портрет Гитлера – согнали всех жителей и стали спрашивать: «Кто?». Один старик готов был взять на себя эту вину. Жителям Освеи угрожали: «Вам будет то же самое, что и евреям».
Здесь в старинном парке, под скромным памятником, похоронена многовековая история освейских евреев. Никто сегодня не помнит их фамилий, имен. Да и кому помнить, если евреев в Освее не осталось...
Жила Эмма Калмановна Симацкая (Басина), но недавно уехала в Израиль к брату – болезнь заставила искать хорошие клиники. Ее дочка – хозяйка магазинов в Освее и других местах Верхнедвинского района. Кстати, фамилия Симацкий хорошо известна в Освее. Владимир Владимирович Симацкий (1914–1942 гг.) – партизанский командир, ему в парке установлен памятник. Это дядя мужа Эммы Калмановны.
В 1867 году в Освее действовали две синагоги. К 1925 году синагог стало четыре.
Самая старая из них называлась Новохасидская. Размещалась в деревянном здании, постройки 1855 года, и находилась по улице Себежской. Три других синагоги были построены в один и тот же 1875 год. Все они принадлежали хасидам (крепки были их позиции в Освее) и располагались – две по улице Школьной, еще одна – по улице Слободской.
В каждой из освейских общин на 1925 год было приблизительно по 50 человек. В иудейских общинах было меньше молодежи, чем в православных или католических, 85% старше 50 лет, у православных и католиков – 50% от 25 до 45 лет.
Декретом от 22 февраля 1922 года революционная власть конфисковала ценности синагог для помощи голодающим Поволжья. (Описи ценностей мне найти не удалось.) Такой же конфискации подверглись и православные, и католические храмы.
В 1927 году в Освее служил резником Насон Шмерков Каждан, родившийся в 1862 году в Двинске, а раввином был Исьемин Исроэль Михолавич, 1847 года рождения. У него было девять детей. Из-за старости он уже сам не вел богослужения.
(Зональный архив в г. Полоцке, ф.104, оп. 1, д. 28, лл. 292–296, ф. 104, оп. 1, д. 42 а, лл. 110, 112, 302–316).
Такие данные хранятся в изъеденных грибком архивных папках. Казалось бы, фамилии, имена, цифры, но за ними целая жизнь, с радостями и огорчениями, праздниками и похоронами.
Про одну из синагог вспомнила Ева Аржаник, одна из наших собеседниц, помнящих довоенную Освею.
Ева Аржаник, девичья фамилия Хмелевская, живет с мужем и дочкой. В сельсовете посоветовали поговорить с ее мужем. Но дочка сказала, что у отца память подводит. Возраст не шуточный. И тогда на помощь пришла его жена. Она сказала, что тоже местная, из деревни Остров, это совсем близко от Освеи.
– Вы помните, какой была довоенная Освея? – спросил я. – Бывали здесь часто?
– В школу ходила сюда, – удивленно ответила пожилая женщина.
– А где школа была? – так завязался наш довольно продолжительный разговор.
Дочь Евы сидела рядом. По ее глазам я видел, что и для нее мать рассказывает много нового.
– Где теперь школа-интернат, – сказала Аржаник и уточнила: – Школа была деревянная.
– А какая была центральная улица?
– Центральная улица называлась Зеленой. Обыкновенные деревянные дома, только там, где теперь магазин, было каменное здание.
– Где был центр Освеи?
– Где сейчас автовокзал. Там были магазины. На площади проходили большие базары. До пожарной станции люди стояли. Продавали, покупали: и свиней, и уток, и кувшины разные, и конскую сбрую, и масло, и молоко – все можно было купить, лишь бы деньги были.
– По каким дням проходили базары?
– В пятницу и воскресенье. Каждую неделю. Народу очень много собиралось. Друг дружку можно было искать часами. А в субботу отдыхали. У евреев так положено. И торги не проходили в этот день.
– До войны здесь жили люди разных национальностей?
– Было больше русских и евреев. Евреи жили от озера, и вся улица, где гора, где баня стоит, где рыночная площадь была, евреями была заселена.
Дома там стояли так близко друг к другу, что об огородах не могло быть и речи. Во дворе помещались телега да небольшой сарайчик для лошади.
На площади, на которой находится автобусная станция, на горе стоит обелиск из черного гранита в память о жителях Освеи – жертвах фашизма. Рядом – несколько двухэтажных и одноэтажных кирпичных домов. Здесь была рыночная площадь. Как и в любом другом местечке – сердце населенного пункта. Здесь проводились базары и ярмарки, которые давали людям работу и возможность встретиться со знакомыми, обсудить новости, договориться о совместных делах.
Старожилы не припомнят, чтобы в Освеи были межнациональные конфликты или погромы.
Не стану утверждать, что в местечке были идиллия, полное согласие и рай. Случались и здесь размолвки, особенно после базарного дня, когда в трактире или корчме выпивали лишнего. И тогда вспоминали все долги, начиная с молодости. Но веками устоявшаяся местечковая система ценностей, правил поведения, норм морали очерчивал границы, за которые старались не переходить и вслух не высказывать всего, что порой накипело на душе.
В 1912 году в Освее действовало еврейское ссудо-сберегательное товарищество. В 1914 году евреям принадлежали единственная аптека, двадцать три лавки (в том числе все шесть бакалейных и все четыре галантерейных). Единственный лесопромышленник был евреем. Тогда это был «крутой» бизнес.
Более богатые молились в одной синагоге. Кто был победнее – в другой. Освейские евреи, как впрочем и остальные, жили по-разному – одни имели несколько домов и держали прислугу, другие бедствовали, едва сводя концы с концами. Но никто не побирался. Действовали благотворительные общества, которые помогали бесприданницам выйти замуж, беднякам купить дрова на зиму, решали вопросы обучения детей, лечения больных. Если умирал человек, общество «Хевра-Кадиша» занималось похоронами единоверца и смотрело за кладбищем.
В Освее было четыре кладбища. У въезда в городок со стороны Сарьи на возвышении хоронили своих сородичей староверы. Сейчас напротив того места, через дорогу, – православное кладбище. На противоположном конце городка – католическое кладбище. И совсем в стороне, среди полей, на высоком холме, куда уже и дороги нет, еврейское кладбище. До него где-то километр. Оно спряталось в кустах, как будто пытается защититься от варваров, которые рушат памятники и ищут в захоронениях мифическое золото. Вторая линия «обороны» еврейского кладбища – неглубокий ручей, который окаймляет его. Кроме надписей на некоторых камнях-мацейвах выбиты магиндовиды, встречаются геометрические и растительные орнаменты. На одном памятнике изображение льва и виноградной лозы. Традиционные мотивы еврейского народного орнамента. В местечке жил мастер-каменотес, знавший его.
В 1905 году, бурном и революционном, в провинциальной Освее проживало 3700 человек. Здесь действовали церковь, костел, четыре синагоги, было народное училище, почтовая станция, восемьдесят пять лавок, три постоялых двора, трактиры. Дважды в год в Освее проводились ярмарки – наиболее богатые в этих краях.
Местечко рано просыпалось, кто-то шел в синагогу, кто-то – в церковь. Затем люди занимались хозяйством, зарабатывали «копейку». По вечерам собирались дома, зажигали керосиновые лампы, учили детей уму-разуму и рано ложились спать. Тишина и спокойствие.
А вокруг уже бродили взрывные настроения. Двадцатому веку не нравилась патриархальная жизнь, хотелось революций и переустройства жизни. И в той же Освее евреи решили быть начеку. Организовали отряд самообороны. О нем упоминает Теодор Гельфанд, участник Второй мировой войны, живущий в израильском городе Кирьят-Гате. «В вопросах конспирации моя мама имела опыт, так как в молодости была членом еврейской самообороны в белорусском местечке Освея». Пришлось ли применить силу отряду еврейской самообороны из Освеи, нам неизвестно.
В списках избирателей в 3-ю Государственную Думу по Освее немало еврейских фамилий: Аграноник Ешуа; Акодас Мендель, Мовша, Вульф, Ешуа; Аксенцев Мендель; Арон Берка, Срол, Хацкель, Ешуа; Авербух Шмуйла; Бардаков Мейер, Мовша, Элья, Израиль; Баркаган Пейсах; Сандлер Довид; Шерман Лейба; Шнир Липа, Мовша, Ешуа и другие.
Освея дала науке, культуре немало значимых имен.
Здесь родился в 1886 году еврейский писатель, в годы Гражданской войны – один из активных участников большевистского подполья в Белоруссии, Яков Юдович Ривес. Самое значительное произведение писателя – документальный роман «Большевики», где есть автобиографические страницы.
В Освее вырос советский композитор Лев Маркович Бирнов.
Отсюда родом крупный советский историк Владимир Израилевич Фрейдзон, специалист в области славяноведения и балканистики.
С отменой «черты оседлости», разрешением учиться в столицах без процентной нормы еврейские юноши и девушки устремились в большие города. И в дорогую сердцу Освею приезжали летом на каникулы или в отпуск. И тогда снова молодыми голосами наполнялись улицы местечка.
Освейский район не был центром индустриализации, но и здесь чувствовались новые веяния. Работали льнозавод, кирпичный завод, лесопилка, маслозавод, рыбучасток, сапожные, портняжные мастерские, две электростанции, три мельницы.
Тем, кто разбирает архивы, в глаза бросаются документы о чужом богатстве. Люди вообще любят считать чужие деньги. А когда в этом присутствует национальный колорит – легко делаются глобальные выводы. Но я больше верю тем, кто знает жизнь не по документам, а сам ее видел и на себе прочувствовал. И поэтому больше доверяю Еве Аржаник.
– Чем занимались евреи?
– Ездили по деревням, продавали мелочь разную: например, иголки-шершатки, стеклили окна в домах, были такие евреи, что шили кожухи и сапоги, бочки делали. Семьи были большие, их надо было кормить, детей на ноги ставить.
Вспоминает Фальба Николай Константинович, 1926 года рождения. Родился он в деревне Церковное, это недалеко от Освеи, но до войны часто приезжал в местечко.
– Евреев очень много жило в Освее. Люди простые, разными делами занимались, но больше было ремесленников и тех, кто торговал. Одни по деревням ездили, мелочь продавали, у других ларечки свои были. Большого богатства в них не наживешь, но семью прокормишь. Всех приглашали, звали: «Иди в мою краму». Мой отец, когда бывал в Освее, любил заходить к ним, поговорить. Евреи в долг товар давали, говорили: «На повер» и в тетрадочку записывали.
В начале тридцатых годов был организован еврейский колхоз, в который вошли люди, жившие в нескольких поселках, расположенных рядом с Освеей.
Приближение войны чувствовалось, о ней рассказывали польские беженцы, которых в Освее было немало, о ней вполголоса говорили военные – части Красной Армии дислоцировались неподалеку. И все же никто не ожидал, что субботний летний день 21 июня 1941 года станет последним мирным днем – накануне войны, которая изменит мир.
Мы встречались с ветеранами, пожилыми людьми. Они охотно вспоминали о довоенной Освее и замыкались, когда речь заходила о войне. Слишком много горя она принесла в каждый освейский дом.
Вспоминает Полина Петровна Кураж, к началу войны ей было девять лет.
– Мы жили по улице Советской, где сейчас мост. Когда первый раз бомбили Освею, я насчитала 27 немецких самолетов. Кругом нас все разбомбили. Мы остались живы, только моего дедушку убило. Наш дом развалился от бомбежки, и мы скитались, жили в окопах.
Николай Константинович Фальба до войны окончил семь классов и учился в Витебске в фабрично-заводском училище.
– Немного поучились, и началась война. Мы копали окопы вокруг Витебска, а потом директор сказал: «Вот вам документы и топайте домой». В западном направлении поезда не ходили. Пошли в Освею пешком. Приходим, на гору поднялись, смотрим, горит Освея после авианалета.
Так война пришла во все освейские семьи, не разбирая национальности.
Ева Аржаник, вспоминая те дни, сказала:
– Сначала немцы бомбили, а вскорости пришли – буквально через неделю после начала войны. Из Освеи мало кто сумел уйти на восток. Да и не понимали люди, что такое фашизм, какое горе он всем принесет. Никто не рассказывал об этом. Сначала немцы ничего не рушили, а после, как озверели, взялись нас колошматить.
Отец Николая Фальбы ушел в партизаны. А сам Николай оставался в деревне. Подошел к нему староста и говорит: «Убирайся в лес. Немцы уже стали расстреливать евреев и придираться к комсомольцам. Ты ж был комсомольцем?»
– Когда стали расстреливать евреев? – спросил я у Николая Фальбы.
– Части основные немецкие прошли, стал немецкий гарнизон в Освее, и тогда они начали к евреям придираться. Но расстреливали и раньше, чем был основной расстрел. Уводили поодиночке или по несколько человек.
Когда немцы организовали в Освее гетто, выяснить с точностью до дня не удалось. Судя по рассказу Полины Кураж, находилось оно в школе.
– Согнали евреев в школу. А школа была, где теперь интернат.
– Долго находились они в школе?
– Почти сразу их погнали в парк. Буквально через несколько дней. Вели на расстрел, и собак на них натравливали, чтобы шли послушно. После расстрела, говорят, яма шевелилась.
– Никто не уцелел?
– Всех расстреляли.
– Немцы сильно зверствовали?
– Издевались, как хотели. Чуть скажут, сын или брат, в партизанах – сразу расстреливали.
И хотя у каждого было своего горя хоть отбавляй, весной 1942 года в Освее только и говорили про казнь евреев. У людей не укладывалось в голове, как можно ни в чем не повинных людей, стариков, детей расстрелять. Об этом говорила Ева Аржаник:
– Евреев самих заставили вырыть яму и расстреляли. Валились они в яму эту, кто мертвый, а кто и раненый.
– Много их было?
– Ой, много. Старых, в основном. Женщин немало было. Стариков, которые не могли идти, на повозку сажали и везли к яме. Как расстреливали, мы не видели, только рассказывали нам. Только об этом говорили.
Со 2 февраля и до конца первой декады марта 1942 года в Освее было убито около 650 евреев.
8 марта наступил финал кровавой трагедии. С утра полицаи стали евреев выгонять из школы, где они пробыли пять дней. Строили в колонны у входа в парк. Ловили и тех, кто оставался в своих домах или прятался в сараях, банях. Затем, под охраной полицаев и немцев с овчарками, увели к заранее приготовленной могиле и расстреляли из автоматов. Во время расстрела часть людей была ранена и зарыта живьем в яму, а детей, в большинстве случаев, ударяли прикладами в голову и закапывали.
Документы сохранили перечень из 181 фамилии людей, расстрелянных в парке. Это фамилии освейских жителей. Здесь же погибли евреи, свезенные в местечко из окрестных деревень.
Романова Валентина Петровна, жительница деревни Бондари, говорила, что евреев Себежа – город в России – вывозили в Освею, расстреливали у силосной ямы, а потом ее укатывала машина.
Еврейский расстрел в старом парке – это часть огромной трагедии, которую перенесла в годы войны освейская земля.
В районе не было ни одной семьи, которая не пострадала бы в годы войны. Многие деревни были сожжены фашистами в 1943 году во время карательной экспедиции.
Вспоминает Николай Фальба: «Мы попали под фашистскую экспедицию 1943 года. Вся семья моя погибла в лесу. Я один остался. После того, как перешел линию фронта, лежал в госпитале. Потом принял присягу, и меня отправили на фронт. Ранило, остался без правой руки. После войны вернулся домой, работал счетоводом в колхозе, с 1961 года живу в Освее».
Антон Францевич Бубола, с которым мы ходили от одного старожила к другому, подытоживая их воспоминания, сказал: «Во время войны ни один уголок Беларуси не был так испепелен, как Освея. В Освейском районе не осталось ни одного целого помещения, не только жилого дома, все было сожжено».
После войны Освея буквально восстала из пепла. Люди, вернувшиеся из армии, из партизанских отрядов, из концлагерей, строили дома, рожали детей, мечтали о будущем. А иначе невозможно жить.
Вере Людвиговне Вишняковой к концу войны шел всего пятнадцатый год. Но она уже узнала ужасы Салапилского концлагеря, потом была угнана в Германию. Ее освободили американцы, и девочка, ставшая не по годам взрослой, вернулась на родину. После войны работала в колхозе, потом тридцать лет техничкой в школе.
Мы разговаривали с ней о послевоенной Освее, и она стала вспоминать, что жили в городке чудом спасшиеся евреи.
«После войны Соня Маскель работала в магазине продавцом. Добка, фамилии ее не помню, в бане работала кассиром. Потом в клубе одна из евреек билеты продавала. Были еще евреи. Время было такое, никто не расспрашивал, кто и как спасся. Да и сами они не очень рассказывали об этом. А потом – кто уехал из Освеи, кто умер».
Сегодня население Освеи составляет 1,3 тысячи человек. К сожалению, оно уменьшается с каждым годом.
Недавно я прочитал в газетах, что в Освее будет построен гостиничный комплекс с привлечением капитала израильских бизнесменов. Может быть, внуки или правнуки освейских евреев решили проложить бизнес-мост между двумя историческими родинами?
