В описании Дриссы вековой давности помогают архивные документы, книги тех лет, произведения художников, фотографов. Довоенный городок можно представить себе по воспоминаниям пожилых людей, чье детство прошло здесь.

Парикмахер Дризин... Когда он стриг непослушных детей, в шутку грозил отрезать им ухо. Фотограф Исаак Свердлов... Любил рассказывать про птичку, которая должна вылететь из объектива. Впрочем, про птичку любили рассказывать все фотографы.

Наверное, одной из самых колоритных фигур был обувщик (язык не повернется сказать «сапожник») Коновалов.

Добротный дом из красного кирпича, который когда-то ему принадлежал и, судя по всему, был построен около ста двадцати лет назад, сохранился, хотя и требует основательного ремонта. Находится он в самом центре города. В нем планируют разместить районный краеведческий музей, который только создается. Лучшего места для музея  не придумаешь, потому что сам дом станет его экспонатом.

Несмотря на славянскую фамилию, обувщик Коновалов был евреем. Обувь выпускал отменную. Ее отправляли даже в Швецию, и, говорят, она пользовалась успехом у придирчивых скандинавов. Представляете, обувь из Дриссы экспортировали в Стокгольм! Впрочем, удивительно это звучит только сейчас, а в те времена никого не удивляло. Многие завидовали обувщику Коновалову. Чужим деньгам всегда завидуют. А деньги у Коновалова водились.

Лет 15–20 назад, когда копали траншею под теплотрассу, которая проходила по бывшему двору обувщика, нашли более сотни монет. Уверен, Коновалов деньгами не сорил, а тем более их не сеял и хорошо знал им счет. Но вот покупатели, которые приходили за сапогами или модельной обувью, иногда роняли деньги.

Советская власть, которая заботилась обо всем трудящемся народе и меньше всего думала о тех, кто выбился в люди за счет своего труда, переселила Коновалова в дом напротив – тоже кирпичный, но маленький и неказистый. Он тоже уцелел до сего времени и по-прежнему стоит как раз напротив будущего музея. «Пускай скажет спасибо Коновалов, что его не арестовали и не разобрались по всей строгости революционного времени», – так сказала приживалка, жившая у Коноваловых долгие годы на всем готовом. После революции она одела красную косынку и гордо встала в первые ряды борцов за счастливое будущее. Что-то очень напоминает «Собачье сердце» Михаила Булгакова, в частности, строителя новой жизни Швондера.

Красивый кирпичный дом передали народному суду, чтобы здесь дела решали по закону и справедливости. Правда, то, что выселили хозяина дома Коновалова безо всякого закона, никого не волновало, кроме семьи самого обувщика.

Коновалов детей отправил в Ленинград. Понимал, что в родном городке им жизни не дадут: каждый раз будут напоминать о происхождении. Вот если бы их родители нищенствовали, попрошайничали – тогда другое дело…

Но перед самой войной, летом 1941 года, Коновалов, которому уже было порядочно лет, вызвал детей в родной дом. Чувствовал, что дни его сочтены, а самому поехать в Ленинград не было сил. Коновалов умер в первые дни войны. Наверное, для него это было счастье, что он не увидел кровавую расправу, которую учинили гитлеровцы над евреями Дриссы.

Две младшие дочери обувщика вынуждены были нести парализованную прабабушку к месту расстрела. Об этом мне написал Олег Трубкин. Он правнук Абрама Коновалова и внук Мэри Посовой (Коноваловой), которая, как и ее две сестры, пережила войну. Олег Трубкин уже шестнадцать лет живет и работает врачом в Германии. У него два взрослых сына.

Сегодня об обувщике Коновалове в Верхнедвинске знают только краеведы. Поэтому строители, когда ремонтировали кирпичный дом, разобрали подоконник и нашли подметки, очень удивлялись, как туда попали такие высококачественные подметки. Они думали, что в их родном городке люди раньше в лаптях ходили, а не то, что шведов обували. Надеюсь, когда будет создан музей, о Коновалове узнает каждый житель Верхнедвинска и, услышав рассказ о нем, посмотрит на свою обувь и вздохнет с сожалением: куда делись классные мастера?