Эрлена Матлина и Шимон (Семён) Янтовский поженились, когда ему исполнилось 72 года. У них были похожие «еврейские» интересы. А ещё – овировские отказы на репатриацию.
После женитьбы Эрлену предупредили, что ей не разрешат репатриироваться – теперь уже из-за Янтовского, а ему ещё десять лет не будут давать добро. Эрлена спросила мужа: «Что нам делать?» И сама же предложила: «Давай разведёмся. Я поеду. И там буду за тебя бороться». Но в то время в Москву прибыл представитель Любавичского ребе. Эрлена, женщина решительная, всё-таки доктор наук, пробилась к нему на приём: «У меня дети, внуки – все там. И я хочу туда. Спросите Любавичского ребе, нам разводиться или нет? Что делать?»
Через некоторое время супружеской паре передали ответ: «Не разводиться!»
О советах Любавичского ребе ходят удивительные рассказы. К ним, я думаю, следует отнести и вышесказанный. Ибо через некоторое время Эрлене разрешили репатриироваться. А следом звонок:
«И для Семёна Янтовского получено добро!»
Услышав это, Эрлена упала в обморок от радости.
На следующий день Матлина и Янтовский – прямиком в ОВИР. Но там: «Это была ошибка! Семён Янтовский подождёт!» Вот тогда и пришёл конец её терпению: «Если вы сейчас же не дадите Янтовскому разрешение, я сожгу и вас, и себя».
И такое отчаяние было в её голосе, что окружающие испугались. Тут же набежали чиновники в кабинет, и... Янтовскому подписали документы на репатриацию. Не это ли событие имел в виду Любавичский ребе?!
После смерти первой жены Семён Абрамович решил, что пора менять жизнь. Он стал интересоваться религией, а затем, посоветовавшись с Григорием Розенштейном, представителем ХАБАДа в Москве, решил ездить по городам страны и отыскивать забытые богом и людьми еврейские места: кладбища, синагоги, больницы, театры...
Он надеялся, что в этих поездках, над ним, фронтовиком, пенсионером, доктором наук, да и просто человеком, которому за семьдесят, не будут изгаляться. Он на многое и не рассчитывал: в гостиницах отводили место в коридорах – там и ночевал. В поездку брал крупу, сахар, чай.
Семён Абрамович объездил 150 городов Союза – искал и находил забытые (и закрытые) властью еврейские места. Отыскивал и евреев в русских городах. Записывал адреса.
Впоследствии «списком Янтовского» пользовались преподаватели иврита. Они отправлялись к евреям, которых разыскал Семён, и создавали там «незаконные» (по убеждению тогдашней власти) группы по изучению «запрещённого» в СССР языка иврит.
Из путешествий Семёна Янтовского
Мне казалось, что в Омске я сразу найду или синагогу, или миньян, потому что в этом городе жила семья моих родственников, в прошлом жителей еврейских колоний на Украине. С колонистами у меня всегда связывались представления о еврействе и, следовательно, о синагоге.
Правда, глава семьи, старик-долгожитель, умер недавно в возрасте 98 лет, но его зять, заводской слесарь, тоже был родом из этих же колоний, а его мать всю жизнь соблюдала кашрут.
Я думал, что если даже их дети не соблюдают традиции, то, во всяком случае, адрес синагоги они должны знать.
Каково же было мое разочарование, когда на мой вопрос, где синагога, никто из семьи не смог мне ответить. Более того, они стали уверять, что в городе нет не только синагоги, но даже миньяна.
Отрыв от еврейства увёл эту семью очень далеко: её второе поколение – дети религиозных родителей, бывших жителей еврейских колоний, ничего не знали о еврействе, не говорили на идише, разве только немного понимали этот язык.
Третье поколение этой семьи – две дочери – вышли замуж за русских, славных интеллигентных ребят.
Все они слегка поеживались, когда я заводил речь о синагоге, как будто я призывал их к свержению советской власти. Повторялась в точности та же самая картина, какую я наблюдал во многих городах.
...В Омске мне довелось немало поплутать, расспрашивать многих людей. В конце концов я попал в татарскую молельню, откуда меня направили к зданию бывшей синагоги, в которой теперь помещалось санпросветучреждение, и там одна женщина объяснила, что синагогу перевели в другое здание, которое затем сгорело.
Теперь синагога находится в сторожке рядом с заросшим бурьяном пустырем, оставшимся на месте пожара.
Позже мне рассказали о загадочных обстоятельствах, при которых синагога по решению властей была поспешно переведена в другое здание, требовавшее ремонта. Когда же здание стали готовить к ремонту, оно сгорело. Свитки Торы, к счастью, сохранились, и люди не пострадали.
...Синагога представляла собой приземистую, покосившуюся бревенчатую избу, вросшую в землю. Выходящие на улицу окна, не выше полуметра от земли, постоянно закрыты наружными ставнями. Вход со двора через маленькую калитку в косом заборе. В избушке проживал до пожара сторож синагоги. Ни забор, ни избушка не были покрашены.
Войдя в избу, вы попадаете в маленькую переднюю, из которой одна дверь ведёт в комнату сторожа, а вторая – в синагогу.
В углу умывальник с полотенцем.
Комната, в которой находится «Арон кодеш», – небольшая, заставленная скамьями. На восточной стороне – небольшая «бима» с подсвечниками. У входа на тумбочке – тарелка, покрытая салфеткой. Комната освещается окном, выходящим во двор.
В субботу утром я застал в синагоге девять человек. Все пенсионного возраста, но далеко не дряхлые старики. У всех талиты и молитвенники (московского издания). Некоторые в ермолках. Как положено, гость удостаивается вызова к Торе.
По окончании молитвы – кидуш. На столе – бутылка, леках, яблоки. У одного из прихожан йорцайт, и по этому случаю говорят: «Ле хаим». Все, как обычно. Разговор ведётся на местные темы, мне малопонятные, частично на идише.
Оставшиеся допивают до дна бутылку.
Начинаются расспросы: откуда, зачем, куда, кто послал, как в Москве, кто раввин и т. д.
Положение здесь отчаянное. Ведь все религиозные евреи, имеющиеся в городе, – все здесь, налицо. Больше почти никто не приходит. Кроме молитв – никаких обрядов. Дети не учатся языку, молодёжь не интересуется еврейством.
Есть небольшой клочок еврейского кладбища. «Мы здесь последние, после нас – никого», – сказал один из них.
(Июнь 1981 года)
Янтовский путешествовал по стране, жил в незнакомых городах. Но как чужому человеку отыскать в них еврейские места? Где ему, к примеру, найти миньян?
Эрлина рассказывает, что первым делом он шёл на рынок. И там выглядывал евреев. А выглядев, пытался завести с ним беседу, во время которой непременно интересовался: «Ты когда-нибудь молишься?» Этот вопрос евреи воспринимали по-разному. Одни – как провокацию и гнали прочь – а другие указывали, где
можно совершить молитву. Таким образом Семён Абрамович выявил в СССР множество явных и тайных миньянов. И заносил (зашифровав, конечно) их адреса в книжку.
Из путешествий Семена Янтовского
Последнее знакомство в Биробиджане я свёл с жителем Хабаровска, немолодым, но бодрым ещё евреем, гулявшим со своей женой в сквере. О синагоге в Хабаровске этот человек ничего не слышал, но предположил, что если и есть там миньян, то о нём достоверно может сказать чистильщик обуви у гостиницы. Поэтому я ехал со слабой надеждой найти религиозных евреев. Ведь жители Биробиджана понемногу перебираются в Хабаровск – столицу края.
К сожалению, никакого чистильщика обуви я не нашёл ни в одной из гостиниц: при желании каждый сам чистит свою обувь щёткой и кремом, опуская деньги в кружку. Пришлось разыскивать синагогу обычным способом. В справочном бюро о ней ничего не сообщили, но дали адрес церкви.
Местный священник заверил меня со всей возможной убедительностью, что еврейской религиозной общины в Хабаровске нет. Что касается молитвенного дома, тем более частного, то он ему неизвестен. Знает ли он верующих евреев? Да, недалеко жил один верующий старик, но он переехал, и его новый адрес затерялся...
…Поиск евреев я продолжил на рынке. Среди продавцов встречались корейцы, русские, может быть, украинцы. Еврейских лиц я не видел ни среди торговцев, ни среди покупателей. Не было их и среди работников быта: парикмахеров, портных, сапожников. В городском саду среди гуляющих мелькнула еврейская бабушка с белобрысыми внучками – вероятно, дети от смешанного брака.
Но с одним евреем я всё же столкнулся в фирменном магазине «Океан». Разговорились. Он родом из Винницы, живёт здесь уже много лет, сейчас на пенсии. Живёт хорошо, доволен. О синагоге ничего не может сказать, её нет, как ему кажется. «А зачем она вам?» – спрашивает. Я отвечаю: «Есть синагога в Биробиджане». – «Это я знаю».
Жена торопит его, но он хочет продолжить беседу, говорит ей: «Подожди» Беседа в сутолоке магазина, где, впрочем, почти нет продуктов, не клеится.
Мы прощаемся, улыбаясь друг другу, чувствуя, что каждому хочется ещё поговорить. Мелькнул ещё один человек с еврейскими чертами лица, взгляды наши встретились, но он исчез в толпе. Несомненно, в городе есть евреи, но в то же время их как будто нет.
(Август 1981 года)
Свои поездки Янтовский держал в тайне. Даже после женитьбы на Эрлене он не говорил ей, куда путь держит. И только переезжая из города в город, сообщал по телефону, чтобы не беспокоилась: вчера был там-то. Но не говорил, куда именно выехал. Он не хотел подвергать опасности свою жену.
Во время поездок Янтовский записывал адреса еврейских мест, фотографировал (в семейном архиве сохранилось более тысячи снимков) найденные здания. Частенько появлялась и следующая запись: «Я туда пришёл, но ничего не нашёл». Или: «Нашёл старую синагогу, но в ней клуб».
Из путешествий Семёна Янтовского
Вечером в гостинице «Шахтёр» разговорился с постояльцем, часто посещающим Мурманск во время командировок.
Он поведал любопытную историю об одной еврейской семье, старожилах города.
Вскоре после революции молодому врачу-еврею было предложено организовать медицинскую службу в Мурманске и на Кольском полуострове. Город был молодой. Официально он был создан только в 1916 году. Этот врач прибыл с большой семьей, включавшей родителей, братьев и сестёр, и основательно обосновался в новом городе. С течением времени численность населения увеличивалась, прибывали и еврейские семьи, но еврейская религиозная жизнь в городе не прививалась. Но самое любопытное, что в этом городе в семье потомков первого врача вдруг оказался юноша, который стал ревностно отправлять религиозные обряды. Его отец – журналист, русский, коммунист, мать-еврейка. А юноша бросил биологический факультет Ленинградского государственного университета, ему 23 года и зовут его Аврум.
Неисповедимы пути Господни...
Эрлена дважды сопровождала мужа в его поездках. Да и то в тёплые места, в Закарпатье. Она признаётся: «Я не могла выдержать эту жизнь. Мы приезжаем, гостиницы нет, снимаем какой-то угол, холодно, не топят, я плохо себя чувствую. Говорю ему: «Побудь завтра со мной». А в ответ: «Нет, я поеду в соседнее местечко, там была синагога».
Он пытался отыскать и еврейские кладбища, разыскивал еврейские могилы и среди других погребений. Места запоминал и фотографировал. Правда, у Семёна Абрамовича был простенький фотоаппарат и снимки не всегда получались удачными.
Многие помнят, что СССР – страна сплошной шпиономании: «Будьте бдительными!» И все подозревали всех.
В одном из городов Янтовский решил сфотографировать синагогу. Выскочил еврей: «Что ты здесь делаешь?» – «Да я хочу просто сфотографировать!» – «Убирайся отсюда сейчас же!» И побежал доносить куда следует. Но Семён Абрамович успел скрыться.
О своей поездке в «закрытый» в те времена город Владивосток, а оттуда на ещё более «закрытый» остров он обмолвился в узком кругу, но тут же донесли. И дело приняло серьёзный оборот.
Из путешествий Семёна Янтовского
После моего возвращения домой, спустя какое-то время, в Москву приехала девушка, у которой я гостил во Владивостоке, Наташа Бирюлина, принявшая меня по рекомендации моей соседки Иры Бадановой, дочери отказницы. Она пожелала встретиться со мной. Я был рад этому и хотел достойно её принять, отплатив добром за добро. Ведь они с матерью так хорошо меня принимали!
В разгар нашей оживленной беседы ко мне неожиданно пришёл посетитель. Это была личность, сыгравшая в последующих событиях немалую роль. Но вернёмся к нашей гостье и воспоминаниям. Они касались пикантных подробностей моего посещения без официального разрешения не только города Владивостока, но и закрытой базы на острове Попова в заливе Адмирала Макарова. На этом острове кроме закрытой базы также находились лаборатории Тихоокеанского института рыбной промышленности, одной из которых заведовала мать Наташи, профессор. В летнее время там разрешалось жить и семьям сотрудников института.
На острове я пробыл дней десять в гостях у Наташи и её матери. Мы с Наташей исходили остров вдоль и поперек. Вот о чём и вспоминали мы с Наташей, когда она посетила меня в Москве.
...Спустя пару недель после её отъезда из Москвы среди глубокого сна, часа в три или четыре утра, меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Звонила подруга Наташи, которая провожала меня при отъезде.
Она сообщила мне, что Наташа арестована органами КГБ по обвинению в том, что она вместе с неким сионистом (имели в виду меня) была на секретном объекте. Через пару дней мне снова позвонила подруга Наташи и сообщила, что родные арестованной и некоторые жители города, обладающие большими связями,
предпринимают усилия по её вызволению из лап кэгэбэшников. Удалось узнать, что дело ведёт специально приехавший из Москвы полковник со своим штатом следователей. Эти сведения были для меня важными. Значит, источником провокации, по-видимому, является Москва.
Это соответствовало времени пребывания Наташи в Москве и её отъезда. Но в Москве я никому не рассказывал о своей поездке и тем более – о посещении острова и секретной базы.
Впрочем... я говорил об этом с Наташей в присутствии моего «друга». Так вот кто мог выдать!
Наконец, примерно через месяц я получаю известие, что Наташа выпущена на свободу, и вскоре мне было передано (не по почте) её подробное письмо. В нем было описано, как её допрашивали и в чём обвиняли. Оказывается, на секретной базе Академии наук производился анализ морской воды на содержание радиоактивных примесей. По этим данным якобы можно было оценить количество атомных подводных лодок, находящихся на вооружении в Тихоокеанском флоте. Наташа при допросах активно отрицала все обвинения, не поддавалась давлению следователей, и её отпустили на свободу. Она, по-видимому, решила меня предупредить обо всём.
(Август-сентябрь)
Свои маршруты Семён Янтовский прокладывал сам. Правда, Григорий Розенштейн настаивал: «Ты ездишь – я оплачиваю». Свободных денег в семье Янтовского не было. Эрлену Матлину, профессора, выгнали с работы. Друзья собрали в их доме специальную установку, и профессор Эрлена освоила выпуск шарфиков – плиссе-гофре. А Янтовскому досталась более мужская работа – он развозил продукцию. Рассказ Эрлена заключила восклицанием: «Дураки мы были, лучше бы учили хорошо иврит перед репатриацией».
Дорожные записи Янтовского до сих пор хранятся в семье. Он надеялся, что отысканные им еврейские места пригодятся. Но для подобных проектов нужны были деньги. И немалые. Вместе с другом Григорием они направляли свои предложения в различные зарубежные еврейские организации (впрочем, это уже ближе к перестройке), связывались с Америкой.
Розенштейн и Янтовский даже разработали проект восстановления синагог в СССР. Но время для таких начинаний ещё не пришло.
Из путешествий Семёна Янтовского
Несмотря на наступающую субботу, в тот вечер миньян в Перми не собирался.
Служба происходила только по субботам и праздникам. Об этом мне сообщила сторожиха Двойра. На вид это была глубокая старуха, но бойкая и словоохотливая. Узнав, что я приезжий, она приготовилась рассказать мне о местной еврейской общине, но ей помешали неожиданно пришедшие изрядно выпившие молодые парни. Они хотели видеть «Альберта Эйнштейна» (!).
Она им ответила, что он умер лет пять тому назад. Из продолжительной беседы с ними и последующего рассказа Двойры я понял, что речь шла о каком-то еврее, с которым они вели когда-то умные беседы и после многих лет разлуки захотели встретиться, для храбрости изрядно выпивши. Наконец они ушли, и Двойра продолжила рассказывать о себе.
По происхождению она русская, из деревни Заболотная Пермской области, её имя и фамилия Мария Владимировна Пухарева, 1911 года рождения. Овдовев в сорокалетнем возрасте, она познакомилась с верующими евреями, начала исполнять предписания еврейской религии и, пройдя гиюр под руководством московского раввина Левина, сменила имя. В подтверждение своих слов она показала мне пространную справку-характеристику.
В 1962 году она была принята на работу «на должность сторожа Пермской синагоги с круглосуточным дежурством с окладом в 50 рублей в месяц, а также с предоставлением ей одной отдельной комнаты в синагоге для жилья».
Назавтра, в субботу, собрались прихожане, среди которых, к удивлению, было непропорционально много женщин. Кворум из десяти мужчин не собрался. После молитвы беседовал с Лазарем Львовичем Генкиным, одним из тех типов стариков, на которых держатся религиозные общины во многих городах. Ему 78 лет, родился в Смоленске, учился в иешиве. Он кантор и чтец Торы, а также совершающий ритуальное погребение. С гордостью он поведал, что совершил этот обряд над несколькими тысячами усопших евреев. Он бодр и преисполнен рвения в исполнении предписаний Торы, но членом правления быть отказывается – там командуют женщины. С большим огорчением говорит, что община на его глазах тает, умирают старики и их утрата не восполняется.
...Разговор коснулся и относительно большого числа женщин среди прихожан. Такого соотношения я не наблюдал в других общинах. Оказалось, что все члены правления – женщины. Об их «командовании» он говорил с раздражением. Особенно о председательнице. Она польская еврейка, но муж у неё русский. Это настораживает, но не это главное. По его словам, их деятельность напоминает оживление вокруг умирающего.
Впрочем, из беседы с председательницей я узнал, что правление озабочено приобретением дров для отопления синагоги.
До них дошли слухи, что на дрова выдают ордера общинам пятидесятников и субботников, а чем еврейская община хуже?!
Нужно добиваться и для неё. Разве это не положительная деятельность для общины?
Но наиболее оригинальной личностью в общине мне показалась всё же моя первая знакомая Двойра, с которой я встречался ещё пару раз. Вокруг неё суетилось несколько богомольных старух, как мне показалось, русских. Двойра подробно рассказывала о своей жизни до гиюра. Почти всю жизнь она ухаживала за больными родственниками и не заработала пенсию. Она поведала и о похищении четырёх свитков Торы, совершенном за год до моего приезда и всё ещё тяжело переживаемом.
По её словам, неожиданно под вечер в её комнату вошёл один похититель с ножом, «с виду чёрный, но не грузин, скорей цыган», приказал ей молчать и запер её.
«Нас 10 человек, если будешь кричать, мы тебя прикончим», – запугал он.
Приходила милиция, но никаких результатов до сих пор нет.
Под конец беседы она попросила меня оформить ей вызов в Израиль по «религиозным соображениям». Незнание иврита её не беспокоит – она знает несколько молитв.
Эрлена и Семён были давно на «заметке» у компетентных органов. И дело не только в поездках Янтовского. Есть и другие «дела». Во-первых, религиозная семья, во-вторых, принимают участие в еврейских демонстрациях, объявляют голодовки... Да ещё в своей московской квартире открыли большую выставку, посвящённую синагогам в Советском Союзе. Документы и фотографии сами понимаете откуда. Кроме того, Янтовский написал книгу о пережитом. И через знакомых передал в Израиль. Здесь и увидела свет рукопись Семёна Абрамовича. Правда, во избежание новых осложнений с КГБ вместо имени автора начертали псевдоним.
Из путешествий Семёна Янтовского
Поездом из Уфы я приезжаю в Куйбышев, бывшую Самару. Расспросы начал прямо на вокзальной площади после сдачи своих вещей на хранение. Встречаю старого еврея, на этот раз его еврейский облик меня не обманул. Он довольно путано объяснял адрес синагоги и признался, что сам он её не посещал. Жаловался на плохое здоровье, которое, как ему кажется, явилось результатом его работы по ночам при выполнении какого-то партийного спецзадания. В последнее время до выхода на пенсию работал в горсовете.
Гуляя с ним вблизи площади, мы разговорились. Оказалось, что мы земляки, но он старше меня и покинул наши места ещё совсем молодым, женившись на местной русской женщине. Мы не нашли общих знакомых, тем не менее беседа наша продолжалась, и я почувствовал, что ему хочется с кем-то поделиться своими бедами, которые последовали вслед за ухудшающимся здоровьем и подкравшейся старостью. Для мрачных мыслей время у пенсионеров неограниченно. По-видимому, семейные условия и неуютный быт способствовали дурному настроению. Он вспоминал свои детские годы, прошедшие в еврейской патриархальной семье.
Прощаясь, я посоветовал ему посетить синагогу, где, возможно, он сможет найти своих сверстников и моральное успокоение. Он подумал и как бы про себя произнёс: «Пожалуй, придётся».
Это был один из почти полностью ассимилированных евреев, тип, нередко мне встречавшийся, у которых неожиданно пробуждается интерес к своим еврейским корням в минуты грустных раздумий.
Семён (Шимон) Янтовский родился в Мариуполе, в религиозной семье. Учился в хедере, принимал участие в детской сионистской организации. Потом семья переехала в Харьков. Но и там его тянет к сионистам. В конце концов Янтовского вызвали в ЧК, предупредили – отпустили, затем опять вызвали – посадили. Вновь освободили. А потом решили арестовать навсегда. И арестовали Семёна (Шимона) Янтовского, но не нашего героя, а его дядю, который носил то же имя и ту же фамилию.
Один Семён Янтовский сгинул в лагерях, а второй оказался в Ленинграде, на учёбе. А потом его призвали в Красную армию, в отборные, как тогда казалось, войска. Но из «элиты» его, когда узнали о сионистском прошлом, с позором изгнали.
Началась война. Янтовский – в ополчении. Под Ленинградом их взяли в плен. Финны отделили евреев от остальных пленённых.
По окончании войны Семён Абрамович узнал, что евреев намеревались передать немцам. Но после разгрома немецких войск под Сталинградом финны одумались, да и финские евреи подали голос, а Маннергейм их поддержал: у пленных евреев появилась надежда на спасение.
Обо всём этом Семён и Эрлена написали в «Яд ва-Шем». Там заинтересовались «еврейскими» лагерями в Финляндии, о которых прежде не слышали.
Заинтересовался ими и финский режиссёр. Пригласил Янтовского и его жену принять участие в документальном фильме, посвящённом этой теме. Первый раз в жизни Янтовский отправился на розыск «еврейских мест» не в плацкартном, как обычно, вагоне, а в удобном кресле, самолётом.
Фильм о еврейских пленных в Финляндии назывался «Рай в аду». Какой же это рай? Хотя, может, финны и правы. Любое послабление для смертников – всё равно что райская жизнь.
После войны советских пленных передали СССР, а там их, в том числе и Янтовского, ждал новый лагерь. Но один учёный, помнивший Янтовского по предвоенной жизни, вытащил его из лагеря. Янтовский продолжил работу в Институте химической физики. Однако вскоре и туда проник слух о сионистском прошлом, и Янтовского опять изгнали. Всю дальнейшую жизнь он работал по всяким «шарашкам» и «лавочкам», но всё равно смог защитить кандидатскую, написал докторскую.
Из путешествий Семёна Янтовского
...Счастливый случай свёл меня с представительницей «еврейской» профессии – врачом. Родом она из местечка на Украине, откуда её согнала война и где погибли все родные. Долго кочевала, пока не попала к брату, служившему на Дальнем Востоке. Здесь осела, вышла замуж за сибирского еврея. Закончив институт и добившись определённого общественного положения, она не потеряла связи с оставшимися в живых земляками. Участвовала в установлении памятника на месте гибели четырёх тысяч евреев. Там теперь периодически собираются евреи – вспоминают убитых. Встречи сближают евреев, не дают полностью забыть, кто они.
Поэтому мы сразу же хорошо поняли друг друга. Из уст женщины мне удалось услышать рассказ о некоторых деталях местной еврейской жизни. Конечно, ни о каком регулярном миньяне не могло быть и речи. Казалось, она была убеждена в этом: её окружала интеллигентная, почти ассимилированная среда. По её уверению, в городе не осталось даже кустарей и продавцов-евреев. За последние двадцать-тридцать лет старики вымерли, а молодые выбирали более престижные профессии, которые ещё сильнее отдалили их от религиозной жизни.
Однако совсем недавно имел место случай, когда на похороны работника райкома партии собрался миньян. Нашёлся человек, который знал молитвы, говорили кадиш, и похороны были проведены по традиции, хотя еврейского кладбища нет. Правда, чтобы собралось десять евреев, пришлось приложить усилия: присутствовал даже какой-то крупный начальник, его уговорили прийти, и он сделал это с большим риском для карьеры и, вероятно, без большого желания, только из дружеских чувств...
(Август 1981 года)
Эрлена и Семён экономили каждую копейку, каждый грош, чтобы издать написанную ими книгу «Судьбы еврейских общин и их синагог». Эрлена сама набирала текст на компьютере.
В «Судьбы...» («Маханаим», Иерусалим, 2003) вошли воспоминания о встречах в разных городах. Можно сказать, что это полное (в отличие от первого, изданного в Израиле под псевдонимом) описание путешествий Семёна Янтовского. Но самое главное, в книге есть фотографии синагог, евреев – весь список Янтовского.
Эрлена призналась: «Я была счастлива с ним все эти 22 года. Сначала он тяжело заболел, потом я. Я думала, что умру раньше, чем он. Но вышло по-другому».
Ян ТОПОРОВСКИЙ
