Осенний вечер. В доме тихо. Только возле кровати на коврике мурлычет кот. А за окном тоскливо поёт ветер. Он, как и я, сожалеет о прошедшем лете, о тёплых солнечных днях, о весёлом пении птиц и о яркой радуге после тёплого дождика. Ветер становится всё порывистей. Он срывает жёлтые листья и бросает их в мои окна. В такие минуты думаешь о прожитых годах, вспоминаешь родных и близких, которых уже нет рядом. Но они живут в моей душе, в моих воспоминаниях.

Закрываю глаза и вижу: мы, внучата, сидим за праздничным столом. Сегодня Ханука – особый праздник. Это ещё и день рождения моей бабушки Ришки. На столе горят ханукальные свечи. А бабушка жарит румяные хрустящие картофельные латкеc. Жаренные в русской печке, они имеют особый вкус, да ещё, если их готовит бабушка.
Она среднего роста, стройная не по годам, с добрыми серыми глазами. Как и подобает еврейской женщине, всегда в платочке. Сильные, натруженные руки. Сколько работы пришлось им переделать за долгую и трудную жизнь!
А жизнь действительно была очень трудной. Бабушка – старшая дочь в семье. Младших было пятеро: три сестры – Аснэ, Перл, Малке и два брата – Гершл, Ешке. Бабушка помогала своей маме по хозяйству. Жили они на белорусском Полесье в Турове в частном доме. Отец бабушки – Ишие (Евсей) Глозман – был сапожником. Он ходил по деревням, брал заказы, и до поздней ночи в доме был слышен стук сапожного молотка. Бабушкина мама Бейлэ была домохозяйка. Моя бабушка выросла в семье верующих людей. У нас сохранилась фотография прадедушки с талесом на плечах.
Бабушка получила специальность швеи, в Мозыре работала. Там она познакомилась с моим дедушкой Хаимом. Он родился в деревне Богутичи Ельского района нынешней Гомельской области. После замужества бабушка проживала с ним в Богутичах. Там родились сын Миша и дочь Мария (моя мама). В 1935 году переехали жить в Ельск. В Ельске родился ещё один сын – Мотик.
Когда началась война, дедушка ушёл на фронт. Мама всегда вспоминает со слезами на глазах время прощания со своим отцом. 22 июня 1941 года его вызвали в военкомат. Мужчин собрали, а вечером дедушку отпустили попрощаться со своей семьёй. Он пришёл домой всего на несколько минут. Можно представить, что они пережили в минуты расставания. Моя мама провела дедушку до стадиона. Он очень спешил на сборный пункт.
Потом были неутешительные сводки Совинформбюро. Немцы наступали. Тётя Поля (Перл – бабушкина сестра), бабушка и дети вместе с другими евреями­-односельчанами отправились пешком в сторону Хойников. На подводах ехали немощные и маленькие дети. До Хойников дошли, переночевали и поняли, что пешком далеко не уйдешь. Вернулись домой. Когда немцы стали приближаться к Ельску, появилась возможность на товарном поезде уехать на восток в глубь страны.
Прадедушка Юдл, прабабушка Эстер (родители дедушки) и тётя Этка (дедушкина сестра), тётя Поля, бабушка с тремя детьми поехали в Тамбов. Попали в колхоз «ЦИК СССР» Никифоровского района. Работали в колхозе и дети. Моей маме в то время было 12 лет.
Когда немцы стали приближаться к Тамбову, вся семья эвакуировалась в Мордовию, в село Константиновка. И там все работали в колхозе. До сих пор у нас сохранились потрёпанные справки, свидетельствующие об этом.
Пять месяцев прожили в Мордовии. Но немцы, как говорится, шли по пятам. И оттуда пришлось уехать в Новосибирскую область. Работали в колхозе «Искра» Каргатского района. Предоставили жильё в помещении бывшего сельсовета. Здание было холодное. Топили дровами. Там моя мама научилась пилить и колоть дрова.
Мама часто вспоминает это время. Работали в колхозе, но на трудодни ничего не получали. Урожая не было. Голодали. Летом питались лебедой и крапивой. Многие умирали от голода. Мама помнит, как покойников мыли на улице на скамейках.
Подыхал колхозный скот. Мясо протравливали и закапывали, чтобы люди его не ели. Моя бабушка опухла от голода. Её жизнь была на волоске. И когда подохла колхозная лошадь, бабушка откопала протравленное животное. Она вываривала и ела мясо, рискуя жизнью. Дети плакали, умоляя не есть, но у бабушки не было выбора. Она осталась жива. Чудом выжила вся семья.
Дедушка разыскивал семью, обращался в Москву. До сих пор мама хранит фронтовые письма отца, перечитывает их и плачет. Он был добрым, любящим отцом. Когда семья голодала, моя мама написала ему на фронт письмо, в котором просила: «Папочка, забери нас отсюда». 6 ноября 1942 года дедушка выслал справку о том, что состоит на действительной военной службе в 81-­м Гвардейском стрелковом полку, а дочери ответил: «Если бы у меня были крылья, я бы прилетел, оказал вам помощь и забрал вас».
Прожили в Новосибирской области девять месяцев. В Мордовии остались две дедушкины двоюродные сестры. У одной муж был судьей военного трибунала или прокурором. Он бы оперативно помог своей семье эвакуироваться, если бы немцы приблизились к населённому пункту.
В войне наступил перелом. Немцы отступали. Тётя Михля прислала бабушке вызов, и вся семья в мае 1943 года вернулась в Мордовию. Тётя Поля и дети пошли в колхоз. Мамин брат Миша работал конюхом. Семья больше не голодала.
Мама вспоминает эпизод из жизни в Мордовии. На участке возле кладбища росла колхозная картошка. Когда осенью картошку выкопали, мама пошла перекапывать землю, чтобы набрать себе немного картошки. За день накопала целый мешок. Вечером по полю проезжал бригадир и забрал эту картошку. Мама от обиды плакала.
Бабушка болела. Работать, конечно, не могла. Она даже ходить не могла. Бабушку возили на тачке. Опухоль со всего тела спала, и на ней были кожа и кости. На ноге появилась незаживающая рана. От боли бабушка не спала ночами.
Проживали они в доме Касаткиных. Это были удивительные, добрые люди. Эвакуированным предоставили для проживания зал, а сами ютились в прихожей. Как-то ночью бабушка стонала от боли. Старик Касаткин пошёл на конный двор и принёс оттуда какую-то траву. По рассказам бабушки, я поняла, что это была мать-­и­мачеха. Старик приложил листок мягкой бархатной стороной к ране. Боль постепенно утихла. Бабушка ещё долго лечила рану в больнице.
Осенью 1944 года семья вернулась в Ельск. У бабушки уже не было мужа, у детей – отца. Дедушка погиб на фронте. Дом был разрушен, протекала крыша, не было оконных рам, дверей, пола. Только стены остались целыми.
Бабушке и тёте Поле надо было строить дом, растить детей. Окна в доме заложили кирпичом. Рядом было разрушенное кирпичное здание школы, там кирпич и набрали. В окнах оставили маленькие проёмы для стёклышек. Дверь сбили из досок.
Бабушка и тётя Поля зарабатывали на жизнь шитьём. Ходили пешком в деревню Богутичи. Там шили вручную кожухи и другие вещи. Ночевали у знакомых, волновались за детей. В пятницу возвращались на подводе домой. Привозили питание: сладкое и кислое молоко, творог, картошку и другие продукты. Зарабатывали немного денег.
Старший мамин брат Миша пошёл работать сапожником. Мама и её младший брат Мотик учились в школе. После окончания восьмого класса мама вынуждена была пойти работать кассиром в контору «Белпродовощ». Училась в вечерней школе. Заготовители сдавали очень много продукции: маринованные и сухие грибы, сухую чернику, клюкву и другое. Приходилось задерживаться на работе по вечерам. Переживала, что пропускала занятия в школе. В конторе не было кассы. Получала деньги на заготовку и сумками несла их вечером домой на хранение. Часть денег забирал домой управляющий, потому что мама боялась хранить все деньги у себя дома. Утром в контору приезжали заготовители из Ельского и Лельчицкого района и получали деньги на заготовку.
В 1947 году была первая послевоенная денежная реформа. И тогда в банке маме передали огромную сумму новых денег. Работники банка не знали, кому они передали эти деньги. И, несмотря на то, что мама жила очень бедно и даже не позволяла себе купить стакан черники за 10 копеек, она не присвоила чужие деньги, а сразу отнесла их в банк.
За год семья собрала деньги. Накрыли крышу и купили корову.
Мама окончила девятый класс в вечерней школе. Как одной из лучших учениц ей предложили пойти учиться в дневную школу. Десятый класс мама окончила уже в дневной школе.
Во время войны погибли бабушкины родители, сестры Малка и Аснэ. Они остались в Турове. По словам родственников, фашисты погнали туровских евреев в Лельчицы и там расстреляли. Бросили в ров и закопали.
Погибли на фронте бабушкины братья Ешке (Иосиф) и Гершул (Гриша). Ешке до войны работал в ЦК Компартии Белоруссии и с семьей жил в Минске. Бабушка думала, что его жена Соня и дочь Света тоже погибли. Они не давали о себе знать, в свою очередь думали, что бабушка с детьми и тётя Поля погибли. Прошло много лет после войны, прежде чем наши земляки сообщили нам радостную весть, что жена и дочь Ешке живы.
Света по профессии – зубной врач. Замужем за Гинзбургом Мишей. Он родом из Калинковичей. У них двое детей. Созвонились с ними, и мама поехала знакомиться с родственниками. Её радушно встретили. Потом мы ездили к ним вдвоём с мамой. Сейчас часто перезваниваемся. Тётя Света добродушная, общительная, и я её очень люблю.
Второй бабушкин брат Гершул до войны жил с семьёй в Калинковичах. После войны его жена Стыся и дети жили в пригороде Ленинграда. Три дочери и сын получили высшее образование. Интеллигентные, культурные, интересные люди. У двух дочерей мужья родом из Калинковичей. Это Дима Голод и Яша Кофман. К сожалению, их уже нет в живых.
В эвакуации умерли дедушкины родители. Сестра Этка и брат Ейнэ остались живы. Младший дедушкин брат Нысул погиб в Ельске. Он был в партизанском отряде. Из лесу шёл в родную деревню Богутичи за продуктами для партизан. Кто-то выдал его немцам. Во время облавы немцы прострелили ему ногу. Раненого повезли на казнь в Ельск. Где он захоронен, неизвестно.
Тетя Этка после войны проживала в Ельске, вышла замуж и родила дочь Фиру. В старости переехала в Минск. Дочь Фира с семьей живёт в Минске. Мы с ней часто общаемся по телефону, к ней приезжаем в Минск. У неё хорошая семья, общительные, доброжелательные дети. Дядя Ейнэ жил в Казани. Его дочь Соня и сейчас там живёт. Младший сын Майорчик умер совсем молодой. Старший сын Яша недавно умер в Израиле.
Нет в живых и маминого младшего брата Мотика. В Ельске перед армией он работал фотографом. Служил в Ленинграде. Там и познакомился со своей будущей женой Любой. Мотик всегда был душой любой компании. Его любили одноклассники и друзья. Красивый, стройный, озорной. У него был прекрасный голос, похожий на голос Сличенко. Мотик хорошо танцевал. Он был любящим братом. И мы с мамой его очень любили. У Мотика было двое детей.
Мамин старший брат Миша работал до пенсии сапожником в Ельске. Женился на сироте. Она работала в детском саду. У них две дочери. Сейчас Миша живёт в Израиле. Дедушка Миша гордится своими детьми и внуками. У них очень дружная семья.
...Ветер всё стучит и стучит в окно, а в моё сердце стучится память.
Ельск некогда был еврейским местечком. На нашей улице в основном жили евреи.
Наша соседка бабушка Хайка Ревзина, добродушная, гостеприимная женщина. Она пекла очень вкусные сдобные пироги и всегда угощала, когда мы к ней заходили.
С любовью вспоминаю бабушку Хаву Гольдман. Это была маленького роста женщина, но с большим добрым сердцем.
Эти бабушки очень болели в конце жизни, и я часто навещала их. Когда бабушка Хайка уже не могла ходить, жила у своей дочери Фани. Тетя Фаня оставляла ключ на определённом месте (она уходила на работу), доверяла нам. Когда я вышла замуж, навещала бабушку Хайку со своим мужем. Меня воспитали в духе уважения к старшим, учили делать добро. И сейчас мы общаемся по телефону с тётей Фаней. Она живёт в Минске.
На нашей улице жила семья Фурман. Елизавета Евсеевна – моя учительница. Она вела русский язык и литературу. Её муж работал в отделе соцобеспечения. Мы делились с ними своими секретами, а они – с нами. Жили очень дружно. Когда выходила замуж их дочь Хава, в нашем доме танцевали. Мы были у них на всех свадьбах детей и на внучкиной свадьбе. Сейчас они живут в Израиле. Общаемся с ними по телефону, пишем письма.
На нашей улице жили Розманы, Вольфманы, Надельманы, Фридманы, Нейстетеры. Нас навещают их дети, когда приезжают в Ельск. В Ельске проживали дедушкины двоюродные братья, Вайнблаты, жили Фрайманы, Лейвины, Мазуры, Кравец, Котики, Гольдины, Щукины, Чарны, Вайсманы, Рыбаки, Зарецкие и другие.
Когда я была маленькой, по субботам и праздникам ходила с бабушкой и тётей Полей в молельный дом. Синагоги в Ельске не было. В одной комнате стоял Свиток Торы, и там молились мужчины, женщины сидели в другой комнате. Иногда приезжал раввин.
Запомнился эпизод из детства. Это было на какой-то осенний праздник. Приехал в Ельск раввин из Калинковичей. Высокий, статный, с бородой. Мужчины и раввин молились в зале, женщины сидели в прихожей, а дети гуляли во дворе. Сначала я сидела с бабушкой и с трепетом слушала, как молился раввин. В моих глазах это был необыкновенный человек, и мне захотелось как-то проявить к нему своё уважение и восхищение.
Во дворе у хозяев молельного дома возле забора росло много осенних хризантем. Я нарвала букетик цветов и подарила их раввину, когда мужчины закончили молиться. Раввин посадил меня на колени, и мы разговаривали с ним на идише.
Мама не ходила в молельный дом. Она, как советский учитель, не имела права это делать. Но мама всегда была верующей, соблюдала обычаи и традиции своего народа. Рискуя потерять работу, замуж выходила в Овруче под хупой. Потом жила с отцом в Магнитогорске. Но семейная жизнь не сложилась, и родители развелись. Мама вернулась в Ельск. Работала учителем, затем методистом и директором заочной школы. Человек очень активный, занималась общественной работой. Хорошо пела и танцевала. Участвовала в художественной самодеятельности, когда училась в институте и когда работала в вечерней школе. Мама беспредельно добрая и отзывчивая.
Мама всегда принимала и принимает активное участие в жизни общины, старается делать добрые дела. Она навещает одиноких больных людей, приветливая и гостеприимная хозяйка. По её ходатайству огородили старое еврейское кладбище, покрасили забор, сделали благоустройство. Отремонтировали ворота и забор на новом еврейском кладбище. Более двух с половиной лет мы добивались, чтобы увековечили память погибших евреев, похороненных в братской могиле. Из бюджетных средств на могиле поставили чёрный мраморный памятник, надпись сделали такую, как мы просили, поставили оградку, обложили плиткой.
Сейчас на Песах привозят из еврейской благотворительной организации мацу. А когда-то мацу каждый год мы пекли сами. Вставали ночью, завешивали окна, боялись, чтобы никто не зашёл. Мама рисковала потерять работу. И я была комсоргом класса, и у меня были бы неприятности.
Бабушка топила печь и замешивала тесто. Я с тётей Полей раскатывала мацу, мама кружочком из часов делала дырочки в маце и выпекала в русской печке. Тогда у нас не было Торы и Сидура. Были только несколько листочков на иврите из прадедушкиного Сидура и его талес, которые бабушка сохранила с довоенных времен в красном мешочке с вышитой Звездой Давида. Бабушка это сберегла, когда была в эвакуации, и привезла домой, когда закончилась война. Мы с мамой и сейчас храним эту семейную реликвию.
Как жаль, что с нами нет бабушки и тёти Поли! Вспоминаю, как тетя Поля пекла к праздникам вкусные пироги. К Рош­а-­Шана (еврейскому Новому году) – круглые халы. Она называла их «а фейгул» (птичка – перевод с идиша). По преданию, птичка летит на небо к Б­гу и просит добрый и сладкий год. На Йом-­Кипур пекли лесенку. Вроде, по ней мы поднимаемся к небу, чтобы получить добрый приговор с печатью. Тётя Поля пекла бисквит и медовую коврижку (лэках). Бабушка варила цимес, очень вкусно фаршировала рыбу. Она родом из Турова, там протекает река. Было много рыбы, и евреи умели вкусно её готовить.
Наша тётя Поля была набожная, добрая и очень красивая. Она никому не желала зла. Всю свою жизнь посвятила сестре и её семье. Тетя Поля играла на балалайке и на гитаре. Хорошо пела. Любила читать.
Для меня она была второй мамой. Когда мама уходила на работу, я оставалась дома с бабушкой и тётей Полей. Холодными зимними вечерами я сидела в спальне на никелированной кровати возле печки-­грубки, а тётя Поля рядом на стуле, обнимала руками мои ноги, которые лежали у неё на коленях. Она мне рассказывала много удивительных историй на идише. К сожалению, я запомнила только некоторые. Я очень любила свою тётю Полю, и она любила меня.
Как жаль, что всё это в прошлом! К горлу подкатился комок, и я уже не могу сдержать слёз. Кажется, что природа почувствовала мою скорбь и заплакала вместе со мной. По крыше забарабанил холодный осенний дождь...

Белла КАПУСТА