Главным в его жизни была работа

Поиск по сайту журнала:

Родом из Витебщины

Мой отец, Лившиц Моисей Хаимович, родился 31 мая 1917 года в местечке Камень Лепельского района Витебской области.
В семье Хаима Менделевича было шестеро детей: четверо сыновей – Александр, Герц, Моисей и Абрам, который ещё до войны поехал по вербовке на стройку в Россию и пропал, двое дочерей – Слава и Ася.

Отец вспоминал, что семья жила недалеко от мельницы. И крестьяне, которые приезжали на мельницу, часто останавливались у них. Мать Бэла выращивала овощи, покупала другие продукты и готовила приезжим обеды. А рассчитывались они часто мукой. Муку потом продавали соседям или меняли на другие продукты или на вещи. Так и жила семья. Хаим часто болел. Хозяйством не занимался, пять раз в день посещал синагогу. Считался в местечке большим знатоком Торы. Часто к нему домой приходили соседи-евреи и белорусы, чтобы посоветоваться.
Как вспоминал отец, семья жила тяжело, часто нуждалась. Помогали посылки и переводы родственников из США, которые присылали доллары, на них можно было купить в специальном магазине «Торгсин».
В Израиле в городе Хайфа живёт двоюродный брат отца – Соломон Ратнер. У него сохранилась уникальная фотография, которая датируется 1927 годом.
Мать отца, хотя никогда не болела, но она умерла ещё до войны. И мой дедушка, когда дети разъехались, а он состарился, пригласил в свой дом семью двоюродного брата.
17 сентября 1941 года его убили фашисты, когда расстреляли евреев местечка.
Бывший житель Каменя Гирш Райхельсон в статье «Когда кричат камни», опубликованной в журнале «Мишпоха» (2008, № 22) так описывает, на основании воспоминаний земляков, этот трагический момент:
«…Евреев пока не выселяли из своих домов, никакого гетто не создавалось. Синагогу, что стояла неподалеку от озера и базарной площади, закрыли и разграбили в первые дни. Потом начался и грабеж еврейских домов. Односельчане заходили к своим соседям-евреям и забирали то, что хотели. Атмосфера беззащитности и страха, неопределенности будущего постепенно день за днём нагнеталась всё новыми проявлениями беспредела, открытой ненависти и безнаказанности. Далеко не все жители – не евреи местечка – принимали участие в бесчинствах и издевательствах. Некоторые сочувствовали и возмущались поведением соседей. Но помогать евреям было уже опасно, а позже – и смертельно опасно. Впрочем, относительно близкого будущего, ожидающего евреев, секретов не делали. Те же вчерашние многолетние соседи вдруг, вспоминая какие-то прошлые обиды или недоразумения, говорили о неминуемой расплате. То же говорили и грабители в ответ на протесты евреев: «Зачем это тебе, Борух (Хаим, Юда...)? Немцы же всё равно вас убьют». Так постепенно страх превращался в отчаяние обречённых. Тем не менее, жизнь продолжалась…».
За день до расстрела евреям местечка было объявлено, что их должны отправить в Лепель, и приказали собраться на базарной площади.
17 сентября 1941 года собралось более 170 человек. Их построили в колонну, многие начали кричать, отказывались идти, ведь до Лепеля более 20 километров. Тогда на несколько подвод посадили стариков, маленьких детей.
Дедушка к этому времени сильно болел и не мог идти. Полицейские привязали его к лошади и притащили к месту расстрела…
29 августа 1966 года состоялось открытие памятника, приуроченное к 25-летию зверской расправы. На памятнике была надпись и звезда Давида. Но вскоре на памятнике уже была выбита пятиконечная звезда. Оправдываясь, председатель сельского Совета сказал:
– Как я буду приводить сюда пионеров, если на памятнике знак сионистов? Поэтому я приказал перебить звезду Давида на пятиконечную звезду.
В 1989 году в Минске вышла книга «Память. Лепельский район». Там есть список евреев, погибших в местечке Камень, и среди них фамилия дедушки.

Трудовую деятельность начинал в Ленинграде

В 30-е годы все братья Лившицы оказались в Ленинграде. Первым туда поехал Александр. Отец вспоминал, что во время коллективизации из Ленинграда приехал рабочий, как тогда говорили «тридцатитысячник», который проводил в их деревне коллективизацию. Каким-то образом Александру удалось узнать, что питерского рабочего планируют убить крестьяне, которые были против создания колхоза в их деревне. Он об этом предупредил председателя. И тот не забыл своего спасителя.
Когда через несколько лет «тридцатитысячник» вернулся в Ленинград, он вызвал туда Александра, который поселился в детском доме (мать к этому времени умерла). Окончил рабфак, а затем поступил в военно-медицинскую академию. В годы Великой Отечественной войны был врачом-психиатром, служил ещё после войны и вышел в отставку в звании подполковника медицинской службы. В послевоенное время жил под Москвой в городе Пушкино, работал врачом в больницах Москвы и Подмосковья, в том числе в знаменитом санатории «Подлипки», где лечилась московская номенклатура. Александр умер в 1991 году.
Вслед за ним поехали в Ленинград сестры Ася и Слава. Ася окончила медицинское училище, и долгое время работала в Ленинграде медицинской сестрой. Слава окончила педагогическое училище и работала в Москве учительницей.
Герц, обучаясь в школе, высказал друзьям мысль о том, что зря выслали Троцкого из СССР. Через несколько дней он был арестован и шесть месяцев находился в тюрьме. Но, видимо, следователи решили не раздувать дело, списав всё на глупость шестнадцатилетнего подростка. Затем Герц окончил техникум, жил после войны в городе Новомосковске Тульской области, работал корреспондентом областной газеты.
Отец, оказавшись в Ленинграде, работал рабочим в типографии, научно-исследовательском институте охраны труда, затем пионервожатым. Сохранилась фотография того периода: пионеры встречаются с композитором Иcаком Дунаевским.
В Ленинграде он познакомился с Софьей Гликиной, моей будущей мамой. Несмотря на то, что она была его старше на десять лет, они быстро подружились и полюбили друг друга.
А 31 декабря 1940 года у них родилась дочь, которую назвали Бэлла (она в настоящее время проживает в Израиле).
Летом мать, вместе с сестрой, поехали к её родителям в город Рогачёв Гомельской области. Планировал туда на время отпуска приехать и отец, но началась война.

В годы Великой Отечественной войны

В первые месяцы его не взяли на фронт из-за плохого зрения. Но, когда осенью фашисты были уже на подходе к Ленинграду, он вступил в коммунистическую дивизию народного ополчения. Отец вспоминал, что их роту одели в военную форму, но оружие дали только каждому третьему. Сказали: «Остальные должны добыть оружие в бою».
Бросили в самое пекло – под Лугу. На их роту стали надвигаться танки, но командир батальона – участник гражданской войны (инвалид, без руки), увидев это, приказал бежать в сторону леса. Это их и спасло.
Повоевав два месяца, у отца ещё хуже стало зрение, и его перевели в санитарно-эпидемиологический батальон.
Их задача была собирать по квартирам умерших от голода и холода людей и везти на места захоронения. Он рассказывал, что иногда они приходили в квартиры, а там все были мёртвыми. Многие не хоронили своих родных, так как на них выдавали продовольственные карточки. И тела многих превращались в мумии. Запомнился один его рассказ о том, как их боец вёз трупы на лошади и она, поскользнувшись, упала и не могла подняться (лошади также были голодные).
Боец зашёл в один из домов для того, чтобы позвонить в штаб. А в это время на лошадь набросились голодные люди и буквально за полчаса растерзали её. Выйдя из дома, боец увидел на снегу только большое кровавое пятно.
После блокады у отца сохранилась привычка, приходя с работы, проверять, есть ли в доме хлеб.
Из-за постоянного недоедания у него ухудшилось зрение, его комиссовали полностью и предложили эвакуироваться по ледовой дороге.
В январе 1943 года он вместе с сестрой жены Ритой сумел эвакуироваться и приехать в город Красный Кут Саратовской области, где уже жила жена с родственниками. Отец узнал о том, где она живёт из писем, которые успел получить в Ленинграде.

На комсомольской работе

Во время войны отец вступил в партию и, когда вставал на учёт в райкоме партии, приглянулся секретарю райкома РК КП(б), которому рассказал о своей работе с пионерами и комсомольцами в Ленинграде. Тот предложил ему поработать в комсомоле.
Как раз в это время проходили отчётно-выборные конференции и отца единогласно избрали вторым секретарём райкома комсомола. Как он вспоминал, работали они активно, и их организация была одной из лучших в Саратовской области.
В августе 1943 году в семье родилась вторая дочь Фаина (в настоящее время проживает в Израиле), а в феврале 1946 года родился и я.
В 1945 году мужа сестры матери (Раисы Каган) направили в Горки Могилевской области для организации там районной газеты (он несколько лет был её редактором). Сестра стала писать письма и звать в родную Беларусь. Отец вспоминал, что была мысль вернуться в Ленинград, но родственники ему сообщили, что комната, где он жил уже занята, а судиться из-за неё, к тому же имея троих детей, он не захотел.
И тогда решили ехать в Беларусь. Первый секретарь Краснокутского райкома партии его отговаривал и предлагал ещё поработать, а дальше обещал послать на учёбу в Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б) в Москву.
Отец посоветовался с мамой. Она спросила, как же останется одна с тремя малолетними детьми, если он уедет на учёбу?
И тогда решили ехать в Горки. Позже он не жалел о том, что отказался ехать на учёбу и говорил, что там, в Москве, мог быть и арестован в 1948 году, когда арестовывали еврейский антифашистский комитет. Как рассказала ему двоюродная сестра, которая работала в Высшей партийной школе, во время «хапуна» некоторых слушателей-евреев ВПШ арестовали.

Работа в Горках

Летом 1946 года они переехали в Горки. Некоторое время жили у маминой сестры, а затем сняли комнату в доме шофёра академии Зямы Брауде.
Дом был небольшой, но там помещалось и жило несколько семей. У нас было трое детей, кроме того, с нами жила ещё бабушка Стэра, которая помогала маме. У хозяина и его жены было трое детей, вместе с ними жили мать жены и девочка из деревни, которая работала нянькой. В одной комнате жила ещё одна квартирантка, одинокая женщина Сима Абрамовна Винц, которая работала судьёй в Горецком народном суде.
Сохранилась фотография, снятая в этом доме. Это был 1953 год. На стене виден календарь с портретом Сталина. В центре сидит бабушка Стэра. Мама немного насупившаяся, так как старшая сестра Бэла не хотела фотографироваться. Но на фотографии все дети улыбаются. Снимал папин знакомый, фотокорреспондент областной газеты «Могилевская правда».
Приехав в Горки, отец начал работал в райисполкоме уполномоченным по организованному набору рабочих. Он набирал и отправлял рабочих, завербованных на разные стройки СССР. Вспоминал, что одного рабочего он отправлял несколько раз. Тот получал подъёмные и уезжал в Оршу. Там их за несколько дней пропивал и возвращался в Горки. Удивительно, что этого рабочего тогда не посадили в тюрьму.
В 1947 году отца назначили заведующим отделом культуры Горецкого райисполкома. Но на этой должности он долго не работал.
Началась борьба с космополитизмом. Отец вспоминал, как его вызвал к себе на приём первый секретарь райкома партии и сказал, что он не имеет претензий к его работе, но наступило такое время, когда нужно уйти из райисполкома. Отца назначили директором кинотеатра.
Собственно кинотеатра ещё не было. Его нужно было оборудовать из деревянного помещения, расположенного на территории академии. Во время войны фашисты сделали там конюшню.
При кинотеатре ему разрешили в одной из комнат поселить семью. Это была довольно большая комната, разделенная занавесками на несколько отсеков, где мы и разместились.
Когда через несколько лет это здание разобрали, то под нашей комнатой обнаружили несколько артиллерийских снарядов. Видимо, фашисты хотели его взорвать, но не успели.
Удивительно, что снаряды не взорвались после войны. Ведь рядом была киноаппаратная и часто в дождливую погоду, если дотронуться до стен нашей комнаты, бил ток.
Отец после войны ходил в военной форме без знаков отличия, которую ему прислал брат Александр. Все в Горках думали, что отец отставной офицер.
В эти годы Сталин придумал одеть в форму и киномехаников. Мне помнится, что её получали в Могилеве. Пятьдесят процентов стоимости оплачивало государство. Сохранилась фотография, где отец сфотографирован с матерью.
В 1953 году нам выделили двухкомнатную квартиру в одном из первых домов, построенных после войны в Горках. Она была рядом с кинотеатром. И отец почти всё время проводил там. Он уходил к 8 часам утра и возвращался после 11 вечера, когда завершался последний сеанс. Своё присутствие до окончания последнего сеанса он оправдывал тем, что часто пропадал свет. И тогда он помогал киномеханикам завести движок.
До обеда он занимался с киномеханиками, которые постоянно приезжали за топливом (для кино нужны были передвижные электродвижки), кинофильмами, запасными частями. Нередко он вместе со своим верным помощником Н. Прудниковым вечером выезжал в деревни, где ставилось кино, и проверял, как киномеханики обилечивают посетителей киносеансов. Попадались они или нет, не знаю. Но знаю, что они любили отца. Скорее всего, за справедливость. Об этом они говорили мне уже после того, как отец умер.
В начале 60-х годов в Горках решили построить новый кинотеатр. Выбрали место в самом центре города. Это было типовое здание. Их тогда в Беларуси построили несколько штук. Точно такое же здание сохранилось в Орше.
В те годы, когда не было телевидения, кинотеатр был главным местом культурного времяпровождения горожан.
Работали творчески. В кинотеатре перед сеансами выступали с небольшими концертами учащиеся музыкальной школы, духового оркестра, лекторы.
В фойе перед началом киносеанса демонстрировали небольшие документальные фильмы. Был хороший буфет. Вот он и доставлял отцу много неприятностей. Многие подвыпившие жители города считали, что для «полного счастья» нужно добавить пива и пытались попасть в буфет кинотеатра, не купив билета. Отец их не пускал. И тогда они начинали его ругать, не забывая, что он еврей. Этим отец сильно огорчался.
Бывший житель Горок Л. Литвин вспоминал, что ему в эти годы пришлось присутствовать на академическом партийном собрании, где рассматривалось заявление директора кинотеатра М.Х. Лившица об оскорблении его «жидом» одним членом партии, сотрудником академии, которого отец не пустил в буфет. Ему был объявлен выговор, но после собрания ему показалось, что основная масса коммунистов не осуждала этого сотрудника.
Но сколько здоровья стоило это обсуждение отцу?
Пришлось ему пробить отверстие в стене кинотеатра в виде окошка и продавать пиво в то время, когда шёл киносеанс. Правда, вскоре власти это делать запретили, так как было открыто несколько пивных и кафе.
Когда в 70-е годы при районном отделе образования создали учебную фильмотеку, отца пригласили ей заведовать. Он взялся с энтузиазмом. Используя свои связи в кругах кинофикации (ему передавали списанные фильмы), быстро собрал большое количество фильмов. И Горецкая фильмотека стала одной из лучших в области.
В феврале 1979 года внезапно умерла наша мама. Отец сильно переживал. Ему было скучно жить в нашей семье. Во время одной из поездок в Москву брат Александр познакомил его со своей пациенткой Анной, у которой умер муж.

В шестьдесят три года стал москвичом

После некоторых раздумий он переехал к ней на постоянное место жительства. Так в 63 года наш отец стал москвичом. Анна оказалась заботливой и внимательной женой. Хорошо относилась и к нам – детям. Уже находясь в Москве, отец несколько раз делал запросы в военные архивы, которые бы подтвердили его участие в Великой Отечественной войне. Однако из них приходили отрицательные ответы. Однажды во время моего приезда в Москву мы разговорились с ним по этому вопросу, и я предложил послать запрос в Ленинградский областной партийный архив.
Через несколько недель оттуда пришёл ответ, что он действительно состоял в списках коммунистической дивизии народного ополчения и принимал участие в боевых действиях. На основании этой справки отцу был дан статус участника Великой Отечественной войны. Он был награжден орденом Отечественной войны, а затем и юбилейными медалями.
Находясь в Москве, он, конечно, скучал по Горкам и говорил: «Они мне часто снятся».
Ещё в Горках он активно участвовал в работе общества слепых. В Москве он посещал собрания этого общества, получал оттуда литературу и книги, записанные на магнитофоне. Много слушал приёмник, с которым часто гулял, и всё это скрашивало жизнь нового москвича.
В 1986 году ему сделали операцию: удалили почку. После этого он периодически проверялся у врачей. Анна следила за его здоровьем и постоянным приёмом лекарств.
В начале февраля 1993 года ему сделали ещё одну операцию на поджелудочной железе. После операции прошло несколько дней. Он уже поднимался и ходил. Я в это время дежурил в Боткинской больнице днём, а на ночь приходил племянник Андрей, который учился в Москве.
И вот неожиданный вечерний звонок от Андрея. Он сообщил, что отец потерял сознание. Когда я приехал, отец был без сознания и подключен к кислородной маске. Врачи сказали мне, что ничего сделать не могут и через несколько часов он умрёт. К сожалению, так и случилось. Он умер 10 февраля 1993 года.
Через несколько дней состоялась кремация его тела. И урну с его останками я захоронил в Горках рядом с могилой нашей мамы.
Каким он был человеком? Прежде всего – добрым и честным!
Это вспоминают все, кто знал и общался с ним когда-то.
Нашим воспитанием, как я понимаю теперь, он не занимался – было некогда. Например, никогда не был в школе, где мы учились. Он был весь в работе. Но его жизненный пример был эффективнее самых лучших нотаций и других воспитательных мер.
Он и мать очень мало получали. Мне запомнились суммы их зарплат (отец – 700 рублей, а мать – 450). Это до денежной реформы 1961 года. Но, благодаря нашим родителям, мы, дети, получили высшее образование (я и старшая сестра учились к тому же в другом городе – Могилёве). Кроме того, мы все учились в музыкальной школе.
Как я понимаю теперь, они выкраивали все эти средства из своих скромных зарплат, а затем и пенсий. При этом ни отец, ни мать не настаивали на том, куда нам идти учиться. Всё мы выбирали сами.
Несмотря на отсутствие должного формального образования, отец был человеком образованным, начитанным, хотя из-за плохого зрения в последние годы читал мало. Зато много слушал радио, смотрел (вернее, слушал) телевидение. Он шутил, что под него хорошо спится. Иногда, включив телевизор, он тут же засыпал на диване.
Вступив в партию в годы войны, он горячо верил в идеи социализма. Хотя видел и недостатки этого строя. И особенно огорчался, что партия не ведёт борьбы с антисемитизмом.
Он любил праздники. И, немного выпив, пел еврейские песни (у него был хороший голос). Любил петь и советские песни, для этого он всегда покупал песенники.
Радовался, когда по радио или телевидению исполняли еврейские песни. И я помню, что однажды написал в редакцию Всесоюзного радио о том, чтобы исполнили концерт еврейской песни.
Через несколько недель из Москвы пришёл ответ, что концерт будет, но по какой-то четвёртой программе. Эту программу наш приёмник взять не мог. И это сильно его огорчило.
С интересом читал он списки награждённых орденами и медалями, государственными премиями и был рад, когда встречал еврейскую фамилию.
Когда сёстры вышли замуж, он говорил им: «Отделяю, как церковь от государства!»
Но это было на словах. Он любил и заботился о детях, внуках и до конца жизни всем помогал.
Хотя, когда мама говорила, что всё лучшее нужно отдать детям, он, шутя, говорил: «Давай мне! Дети и внуки будут жить при коммунизме!»
Когда рухнул социализм и СССР, отец сильно огорчился. Но не понёс сдавать свой партийный билет, как сделали это многие, а мне сказал:
– Социалистический строй был хорошим! Да вот руководители страны оказались очень слабыми. Вот он и рухнул! С этим убеждением он и умер.