Родился в г. Минске. После окончания средней школы работал в Мингазе и учился вечером в институте. Получив образование инженера-сантехника, работал прорабом, строил первую очередь Минского метрополитена, был экскурсоводом, работал в ООО «Минскремстрой». Заслуженный работник МЖКХ. В настоящий момент работает судебным строительным экспертом.
Публикуемые рассказы – литературный дебют Бориса Рубинчика.

Моя мишпоха

Отец родился в Минске и жил до войны на улице Красной. Дед работал столяром, а бабушка сидела за швейной машинкой. Семья была большой: три брата и две сестры. И, наверное, была бы больше, но в 1919 году, когда город был оккупирован белополяками, солдат выстрелил в окно их дома и ранил деда. Через полгода он умер. Моему отцу было тогда 7 лет. Бабушка одна поднимала семью.
Рядом с их домом был рынок, куда по выходным мужики с окрестных деревень приезжали на подводах, запряжённых лошадьми. Они привязывали лошадей поводьями к забору огорода бабушкиного дома, а сами уходили на рынок. Отец с такой же босотой, как и сам, развлекались тем, что лошадей отвязывали и наблюдали, как лошади бродят по улице в поисках зелёной травы. Дед, однажды поймав пацанов за этим баловством, воспитал их поводьями. Больше лошади свободно по улице не гуляли.
Рядом с их домом находилась кавалерийская часть. Теперь там военный госпиталь. С соседскими детьми отец бегал смотреть, как лихо конники шашками рубали фигуры врагов, сделанные из глины и соломы. Там он нашёл старую подкову и принёс домой. Как думалось, на счастье.
Школа, где он учился, была белорусской, и он хорошо знал язык. После окончания фабрично-заводского училища по комсомольской путевке поехал на строительство московского метрополитена. Много рассказывал про передовые в то время методы строительства, которые мне казались смешными.
Судьба сложилась так, что и я строил метрополитен, но минский, и уже рассказывал ему про строительство. Строил отец и Дом правительства в Минске и рассказывал, как на стройку несколько раз приезжал Председатель Совета Министров БССР Николай Голодед.
22 июня 1941 года с друзьями отец собирался на открытии Комсомольского озера. Самолёты с красными звёздами, пролетевшие низко над их домом, совсем никого не напугали. А голос Молотова В.М., услышанный из огромного громкоговорителя, укрепленного на столбе возле их дома, всё объяснил.
Прячась от немецких бомбёжек, отец с матерью и его беременной сестрёнкой ушли в лес. Вернувшись посмотреть, что с домом, увидел, что от довоенной жизни остался только квадрат красных углей. Дом сгорел. Подкова, которая была в их доме, не принесла счастья.
Отец забрал родных, и начался их долгий путь в эвакуацию. Город, который приютил в годы войны семью, – Челябинск. Отца как специалиста направили на работу в военную организацию – Особое проектно-монтажное управление № 19 (ОПМУ-19). Там занимались строительством оборонных заводов в Челябинской области. Основным объектом был тракторный завод, откуда уходили на фронт знаменитые танки Т-34. Для фронта, для победы нужно было их всё больше и больше, и строители, торопя сроки, монтировали крышу, устанавливали оборудование. Выпуск продукции в цехе шёл вместе с монтажом стен. Зачастую снег заметал в цехе контейнеры с готовой продукцией.
Мама училась в Смиловичском сельскохозяйственном техникуме на агронома-полевода. Местом её преддипломной практики летом
1941 года был военный аэродром в городе Лида. Она с сокурсницами занималась озеленением аэродрома. Впереди у них была защита диплома.
Немецкие бомбардировщики разрушили взлётную полосу, и не все самолёты смогли взлететь. Танки с крестами на бортах уничтожили оставшиеся на аэродроме самолёты.
Матери удалось добраться до Смоленска и попасть в эшелон, который увез её в Челябинск, где она работала на тракторном заводе. Там и произошла её встреча с моим отцом. Не расставались они до смерти.

Проверка

В самые первые дни войны старшего брата отца Самуила Рубенчика призвали в армию. Собрали призывников в казармах возле Минска. Переодеть их в солдатскую форму и дать оружие не успели. Наступление немцев было таким быстрым, что новобранцы остались без командиров и команд.
Дядя вернулся в Минск с надеждой что-либо узнать про свою семью. Ничего не узнав, он добровольно пошёл в гетто, надеясь там найти их. От знакомых узнал, что его жене и дочери удалось уйти из города до прихода немцев. А выйти назад из гетто Самуил уже не смог. Начались облавы и погромы.
Рано утром, увидев, как немцы выгоняют евреев из домов, он спрятался под перевернутую чугунную ванну, которая лежала во дворе. Самуил отчётливо слышал крики людей, немецкие слова и лай собак, который становился всё громче и ближе, и вот уже когти собаки царапают по ванне. Он слышит её хриплое дыхание. Всё, собака его учуяла. Шансов нет. Вдруг он слышит на немецком команду солдата для собаки: «Ком цу мир». Собака сорвалась с места, её лай и голоса стали тише, а потом пропали совсем. Проведя ночь в укрытии, Самуил выбрался из-под ванны и понял, что больше такого шанса на спасение не будет. Утром, пристроившись к рабочей команде евреев, которую немцы вели на работу в городской лесной массив, ему удалось бежать.
Начались его долгие голодные плутания по лесу. Боялся он всех – и немцев, и полицаев, и местных жителей. В лесу состоялась встреча с партизанами.
Командиром отряда был Николай Никитин (Бейнес Штейнгард). Человек героической и трагической судьбы. Поздней осенью
1942 года партизанский отряд полностью переходит линию фронта. Их встретили как героев. Переодели, накормили и повезли, как им сказали, на отдых. В Москве всех командиров отделили от рядовых партизан, и машины с партизанами поехали прямо в Бутырскую тюрьму. Там сотрудники НКВД на допросах задали моему дяде всего несколько вопросов: «Как тебе удалось выжить? Как ты попал в партизаны? Где твои родные? Что ты знаешь про командира отряда? Когда тебя завербовали?» Вопросы чередовались с предложениями добровольно сознаться, что он немецкий шпион, и рассказать всё, тогда он может получить 10 лет, а если нет, то, по законам военного времен, получит расстрел.
Следователей в кабинете было всегда двое. С каждым новым допросом, по их словам, число партизан, признавшихся в шпионаже росло, и только он почему-то упрямится. В тюрьме его не били, но допрашивали всю ночь. Потом день не кормили. Потом на ужин селедка с хлебом, и опять ночной допрос. А по распорядку днём спать нельзя было. А про воду забывали. Графин с водой стоял на столе у следователя, но он был только для него. Каждый раз на допросах дядя рассказывал разным следователям свою историю спасения из гетто, про путь в партизаны, про неизвестную ему судьбу матери, братьев и сестер, и что жена и дочь его, наверное, где-то в эвакуации.
Так продолжалось девять месяцев. Утром дверь камеры открылась и последовала команда охранника: «Рубенчик, с вещами на выход». Это означало или на этап, или…
Длинный путь с охранником по коридору, и он в комнате, где сидел офицер в форме НКВД. Он вручил ему справку, из которой следовало, что он прошёл проверку и направляется в распоряжение Ферганского военкомата Узбекской ССР, а в Москве ему можно быть только 24 часа. Охранник тронул его за плечо – давай на выход.
Открылась железная дверь, и яркий свет свободы радует глаза. На противоположной стороне улицы торгуют квасом из бочки. Денег нет, и солдатик угощает его квасом. Нет денег и на дорогу в Фергану. По пути было всё – товарные вагоны, чумазые кабины паровозов и солдатские теплушки. Проверка в Бутырке прошла так «успешно», что ферганский военкомат признал его негодным к военной службе. И это в годы войны!
Я держал эту справку в руках. Маленький пожелтевший кусочек бумаги с печатью и подписью. Клочок бумаги, отразивший часть судьбы человека.
Справку мой дядя увёз в 1974 году в Израиль. Сейчас она находится в музее Яд ва-Шем в Иерусалиме.

Совсем не ферштэйн

Война ещё не закончилась, а освобождённый Минск уже восстанавливали. Отец мой тогда работал прорабом в тресте № 5 «Сантехмонтаж» Главпромстроя БССР. Рабочих рук на стройке не хватало, и им разрешили использовать на восстановлении разрушенных немцами зданий пленных. Лагерей, где жили пленные, было в городе несколько. Один из них был на территории обувной фабрики «Луч». Каждое утро в лагерь за пленными приезжала открытая машина «полуторка» и везла их на стройку. Охранником у них был солдат в форме НКВД с огромным карабином на плече. Пленные восстанавливали Дом правительства, Третью клиническую больницу и жилые дома.
Управляющим строительным трестом № 5 был Соломоник М.С. Он вместе с женой, известной детской поэтессой, переводчицей Эди Огнецвет, бывал у нас дома. Эди Семёновна читала свои стихи, а с моей мамой говорила на идиш.
Как-то управляющий строительным трестом Соломоник М.С. приехал на стройку, переводчика не было, и он с немцами стал говорить на идиш. Они его плохо понимали или делали вид, что плохо понимают. Раздосадованный этим разговором, он приехал к себе в кабинет, позвал моего отца и сказал: «Эти немцы ничего по-немецки не понимают».

Слесаря вызывали?

После окончания школы мечтал поступить в мединститут. Иначе как в белом халате врача я свою жизнь не видел. Но был 1967 год, и в июне «Шестидневная война», и рекомендация, пусть устная, о том, что лиц, склонных к эмиграции, в определённые вузы не принимать. Мединститут был в их числе. Моя попытка поступить была успешно пресечена. Иду на работу слесарем в Мингаз. После обучения – чемоданчик с инструментом в руки, и диспетчер даёт заявки на ремонт. И вот тук-тук в дверь квартиры: «Мингаз, здравствуйте, слесаря вызывали?»
А заявка представляла собой маленькую бумажку, разделённую на две части – правую и левую. На одной части диспетчер писал адрес и что сломалось. Поломки диспетчер указывал со слов жильцов. На второй части слесарь писал, что выполнил работу.
Даёт мне диспетчер утром заявки, и в одной написано, что кран на газовой плите «заело». Кран я отремонтировал и в такой же манере пишу, что кран «отъел».
Пришёл как-то по заявке, а дверь никто не открывает. Собачонка за дверями гавкает не прекращая, ну, мол, отстань, не звони, не открою дверь, не положено без хозяина. Ну что делать? Ухожу, а в заявке пишу так: «Дверь не открыли, уточнить ничего не удалось, отвечала только собака».
Как-то зимой, в период эпидемии гриппа, прихожу по заявке. Открывает дверь женщина и, не расслышав фразу: «Мингаз, здравствуйте, слесаря вызывали?» – повела меня по длинному тёмному коридору в комнату, показала на лежавшего в кровати ребёнка и с тревогой сказала: «Доктор, у ребёнка температура с вечера и сильный насморк». Услышав, что я не врач, извинилась и запричитала: «Ой, у нас и плита сломалась, газом пахнет». Плиту я отремонтировал и под влиянием медицинской темы в заявке написал, что насморк из плиты устранил.
Прочитал мастер мои заявки и сделал замечание, что надо быть серьёзнее. Вот, всю жизнь стараюсь. Не всегда получается.

Старшина

В институте военной кафедры у нас не было, и меня забрали в армию солдатом, и своё двадцатипятилетие я встретил там. Я почти ничем не отличался от остальных новобранцев, которым было по 18 лет. Только на моей военной форме был поплавок синего цвета – знак о высшем образовании. Я со всеми учился строем ходить по плацу, так, чтобы от подошвы сапог пахло горелой резиной, громко пел строевые песни, раскрывая рот на ширину приклада автомата. В солдатской столовой привыкал быстро проглатывать картофельное пюре в мундирах с десятью сантиметрами жареной рыбы, и по команде отбой раздеваться за 45 секунд, пока сгорала спичка в руках сержанта. Короче, проходил курс молодого бойца.
Старшина роты у нас был прапорщик Холейко. По солдатской терминологии «прапор». Он никогда на солдат не повышал голоса. Вызывал провинившегося солдата к себе в каптерку и ровным, спокойным голосом проводил воспитательную беседу. Продолжительность беседы составляла две выкуренные им сигареты, а окончание беседы было всегда таким: «Ну дык сёння у туалет идешь, и каб там дикалонам пахло». Наказание было серьёзным – туалеты в части были большими, а из чистящих средств – руки, тряпки, мыло и песок.
На православную Пасху он унюхал от нескольких солдат запах алкоголя. Один из этих солдат по имени Лёня имел стопроцентные еврейские корни. Назавтра старшина построил роту, приказал всем вчерашним героям выйти из строя. Воспитательная лекция на этот раз была на удивление короткой, но яркой: «Причина вашего недостойного поведения может быть объяснима, но ты, Лёня, как попал в эту компанию?». Не выслушав его путаные знания о том, что бог для всех един, старшина выдал им всем по сапёрной лопате. Показал место, где выкопать траншею глубиной по пояс. С невозмутимым видом старшина приказал похоронить в траншее пустую тару от алкоголя и в назидание сказал, что в следующий раз траншею будут копать во весь рост.

Зачёт

Работал я слесарем по ремонту газового оборудования, а вечером учился в институте. Вызвали на ремонт газовой колонки. Поднимаюсь в доме на второй этаж, звоню в дверь. Открывает мой преподаватель по термодинамике из института. От удивления забываю сказать: «Здравствуйте, Мингаз, слесаря вызывали?». Он с недоумением смотрит на меня и молчит. Потом произносит: «Студентов дома я не принимаю». Выясняем, что я тут не как студент, а слесарь, и пришёл в квартиру для ремонта. Напряжение спадает. Я приступаю к работе. Газовая колонка работает. Зачёт по термодинамике я сдал первым в группе.

Агитация

На последних курсах института я уже работал мастером в Мингазе. Каждый месяц материальный отчёт нужно было лично сдавать главному бухгалтеру. Он мне всегда задавал вопрос: «Ну когда ты уже уедешь в свой Израиль?». При этом ехидная улыбка освещала его лицо. Мне как-то становилось не по себе, но рассказывать про мои планы на жизнь совсем не хотелось. Взяв мой отчёт в руки, он задавал второй вопрос: «Ну что ты там украл?»
Как-то раз на очередной вопрос о моём отъезде я у него спросил: «А за агитацию евреев к эмиграции вам сколько платят?». Всё, больше таких вопросов он мне не задавал.
До пенсии ему не дали доработать пару месяцев. Выгнали со скандалом. Живя в частном доме, он многие годы умудрялся не платить за газовое отопление, подделывая бухгалтерские документы.

Столяр и музыка

Старшего брата моего отца звали Израиль Файвышевич. По профессии он был столяр, как и его отец, и мой дедушка. Когда началась Шестидневная война Израиля, он сказал всей нашей родне: «Всё теперь называйте меня Араб Фёдорович».
Дом, в котором он жил с женой и детьми, был дореволюционной постройки, с высокими потолками. Квартира была коммунальной, с общей кухней на девять семей. Жена его, Софья Лазаревна, преподавала белорусский язык в школе.
Несколько комнат в этой квартире занимал композитор Юрий Бельзацкий. Когда он начинал громко музицировать, так, что было слышно по всей квартире, мой дядя брал доску и начинал топором её обтёсывать. Делал он это старательно и громко. Жена ему с укором замечала: «Израиль, ты же ему мешаешь». Он, не выпуская топора из рук, говорил: «Сонечка, дорогая, ну что ты, он работает, и я работаю».

Дырявый снег

Моя маленькая дочка Наташа весной увидела на поле снег, который начал таять, и на белом фоне стали видны тёмные пятна земли. «Смотрите, смотрите, – радостно закричала она, – снег в дырках!»
Летом она долго с интересом рассматривала живую деревенскую курицу. Курица интереса к ней не проявила и разгребала ногами землю в поисках пропитания, подбирая съедобное клювом. Ребёнку ну очень хотелось подойти ближе, но страх держал её на расстоянии. Взявшись за мою руку, она сделала неуверенный шаг вперёд и с надеждой спросила: «А курица меня не уклювит?»
У соседей кошка родила троих котят. Пошли в гости посмотреть. Счастливая мама облизывала деток, а счастливый ребёнок это созерцал. Соседка говорит дочке, что котёнка можно взять на руки и погладить. Наташка обрадовалась и спросила соседку: «А кошка тоже разрешает взять котёнка на руки?»

Голос Америки

Меня призвали на воинские сборы. Одели нас в солдатскую форму, выдали котелок и солдатскую флягу. Живём в лесу в палатках. Еду готовят нам на полевой кухне. Тех кого призвали на сборы, разного возраста – от двадцати до пятидесяти лет. Отцы и дети. Не всем удалось сохранить прическу и фигуру, и солдатская форма сидит на них совсем не молодцевато. Внешним видом мы полностью напоминаем партизанский отряд. Усугубляли наш внешний вид и минимальные бытовые условия. Вернее, их полное отсутствие. Полчища лесных комаров кусались нещадно, руки и лица опухли. Что мы только ни делали. Обкуривали палатки дымом от костра, а себя – сигаретным дымом. Не помогало. Скупили в сельском магазине все флакончики, на которых написано, что они отпугивают кровососущих насекомых. Лесные комары, были видно, неграмотные и это не читали. Они не пугались и продолжали нас кусать. Войну с комарами наш партизанский отряд проиграл.
Человечество тогда ещё не изобрело мобильных телефонов, интернета, спутникового TV, и новости мы узнавали из газет, радиоприёмников и телевизора. Кроме передач об успехах социализма по радиоприёмнику вещали и разные «вражеские голоса»: «Голос Америки», «Немецкая волна» и английское «Би-Би-Си». Передачи шли как на русском, так и на иностранных языках. Эти передачи развенчивали успехи социалистической системы.
Источником новостей на сборах у нас был радиоприёмник на батарейках. Увидев идущего к нам заместителя командира части по политической работе, солдат, у которого был в руках приёмник, быстро переключил его на другую волну. Диктор что-то говорил на иностранном языке. Солдат стал бегло это переводить на русский язык. Смысл перевода сводился к демократии, свободе слова и правам человека в СССР. Офицер среагировал на это мгновенно. Приказал выключить приёмник, рассказал, что нельзя слушать «вражеские голоса», потому что это происки империализма, и они направлены против социализма и Советского Союза.
Я впечатлился таким беглым переводом и спросил: «Ты где так классно выучил иностранный?». Широко и свободно применяя матерные слова, он объяснил мне, что никакого иностранного языка не знает и решил просто подразнить офицера, и что ему это, похоже, успешно удалось.
С тех сборов у меня остался сувенир на память – солдатская алюминиевая ложка. Это обыкновенная ложка, в которой шутники сделали большое отверстие. А на оставшемся тоненьком ободке выцарапана надпись: «Учебная».

Тяжёлая тайна

В 80-е годы я работал сопровождающим туристических групп в поездках по Союзу. Время было интересное, на предприятиях профсоюзы собирали сотрудников – передовиков производства, участников художественной самодеятельности и просто желающих – и отправляли их по «великому и могучему». Заполучив заветную путёвку, передовики производства, участники художественной самодеятельности и просто желающие становились туристами. В выходные, а зачастую прихватив и один-два рабочих дня, по всей стране автобусы, самолёты, поезда везли тех, кто стал туристом и хотел посмотреть, купить, поесть и попить того, чего нет в их родном городе. По дороге назад всё то, что посмотрели, купили, поели и попили, бурно обсуждалось.
Один раз, будучи ещё молодым, поехал с группой туристов на поезде в Ригу. Ничего не предвещало приключений. Ночь в плацкартном вагоне, и на платформе вокзала нас встретила милая девушка из местного экскурсионного бюро и повела к нашему автобусу. Солнышко светит. Радуют предстоящие замечательные дни в Риге. На дежурный вопрос к нашей сопровождающей: «В какой гостинице проведём ночлег?» – следует длинная пауза и леденящий душу шёпот: «Вы только не переживайте, пока гостиницу для проживания не нашли, но к вечеру что-то решится». И дальше какие-то оправдания, которые я уже почти не слышал.
Автобус едет по городу, туристы слушают экскурсовода и выполняют команды: «Посмотрите налево, посмотрите направо». На экскурсии в Домском соборе мысль о том, что мы проведём ночь под его крышей, я гнал из головы. После обеда узнаём, что гостиницу нам нашли. Но проведём мы там одну ночь, а оставшееся время – в другой гостинице. Я счастлив и такому решению.
Автобус вечером привозит туристов, уставших, но, похоже, довольных, к старинному зданию в центре Риги, где расположена наша спасительная гостиница. Боже, как мне понравился её фасад с лепниной, как мне понравилась замечательная входная дверь. Какие красивые мраморные ступени. Но выясняется, все свободные номера расположены на третьем этаже, лифта – нет… Распределив туристов по номерам и пожелав всем спокойной ночи, я напомнил, что сбор завтра в восемь на завтрак и просил их не опаздывать. Одна туристка, вид которой намекал, что она не один юбилей в жизни отметила, отказалась заселяться в номер, который расположен так высоко и без лифта, и что ей тяжело подняться туда с сумкой. Иного выхода, как предложить ей мои услуги и отнести сумку в номер, в такой ситуации не было. Она очень легко приняла это предложение – номер на третьем этаже в обмен на перенос сумки моими руками.
Сумка была на удивление тяжёлая, несмотря на небольшой объём. Поднимаясь вверх, мысленно ругал гостиницу за крутую лестницу, за высокие мраморные ступеньки, ругал сумку с чёрти чем тяжёлым, ругал лифт, которого не было, и опять лестницу, сумку, ступени, лифт.
И вот он, долгожданный номер. На моё пожелание спокойной ночи получил просьбу разбудить её в семь утра. Ну всё, день тихо закончился, ну и пусть сумка тяжёлая, и мраморные ступеньки высокие, но на душе легко. Проблемы решены. Утром, подойдя к её номеру, увидел в щёлке двери полоску света, обрадовался, что моя туристка проснулась сама. Но в дверь постучал, на что услышал бодрое: «Входите». Увиденное повергло в шок. Дама в спортивном костюме и с двумя гантелями в руках делала зарядку. Увидев мои удивлённые глаза, произнесла: «Вот такая я молодец, всегда вожу с собой гантели и делаю зарядку».
Так была раскрыта тайна тяжёлой сумки.