Удивительный поэт! И имя удивительное – Абрам Соббакевич. Когда-то в интернете в «Живом журнале» я подсела на его поэзию, находила стихи на сайтах «Еврейская старина» и «Заметки по еврейской истории» Евгения Берковича, на сайте «Маоф». Пока чудесным образом, нежданно-негаданно, не стала обладательницей его сборника «Стихи из еврейского цирка» (второго посмертного, первое вышло при жизни в 2001 г.). Вообще-то настоящее имя – Александр Иосифович Маленкович. Родился и умер в Ленинграде (1941–2006).
Прошёл в России до обидного незаметно: одна книжка и редкие публикации на интернет-сайтах.
Абрам Соббакевич родился в 1941 году. Отец из Речицы, уехал в Ленинград, работал токарем, воевал, был ранен. С матерью Абрам эвакуировался в Казань, затем вернулись в Питер. Отец пришёл с фронта инвалидом. Жили в общежитии, потом в коммуналке.
Абрам прошёл армию, служил на Севере. Закончил факультет журналистики Ленинградского университета. Работал на телевидении, преподавал – заработки были скромными. Переучился на инженера-наладчика АСУ. Работал на газовых и нефтяных промыслах Сибири, годами жил в вагончиках.
Но наступила перестройка, налаживать стало нечего. Тогда занялся предпринимательством, и довольно успешно, но был слишком честен. Потому в 1995 году два инфаркта, инвалидность и пенсия.
Стихи писал с юности, на пенсии вернулся к поэзии. Вот как написал его старший сын Сергей Маленкович: «Последние 12 лет его жизнь внешне ничем не отличалась от жизни любого питерского пенсионера, не скопившего богатства. Но вот внезапно выяснилось, что в этом человеке выжил в безвременье упрямый огонь поэзии, горевший порой как слабая лучина, порой как едва тлеющий уголёк. Оказалось, что свой дар, многим казавшийся забытым, утерянным и растраченным, отец смог пронести сквозь паутину быта, сквозь будни и праздники обычного человека...»

Женя ФЕРДМАН-СОКОЛОВА

НЕ ПОМНЮ

О как это редко бывает,
Что ветка стучится в окошко,
Что кошка гостей намывает,
И дверь приоткрыта немножко.
И мама с иглой и напёрстком
О чём-то себе напевает.
И тянет угаром и воском.
О как это редко бывает.
И хлеб на столе. И уступом
Просторно стоят на клеёнке
Тарелка с картофельным супом
И соль в деревянной солонке.
Отец, возвратившийся поздно,
Картошку с водою хлебает,
И над головой его грозно
Модель самолёта летает.
И звёзды на крыльях победно
Худое лицо освещают
И всем угнетённым и бедным
Счастливую жизнь обещают.
И я за учебником всуе
Сижу на пружинном диване
И тайную букву рисую
На память о девочке Фане.
О как это редко бывает,
Чтоб снилось и снилось неспешно.
И что-то всегда обрывает,
Всегда обрывает, конечно...
И юность, и голод, и буква,
И битва за правое дело,
И тот самолёт из бамбука –
Куда это всё улетело…
Куда это всё задевалось,
Какой поросло лебедою,
НЕ ПОМНЮ.
А то, что осталось,
Укрывшись лежит с головою.

УТРО

А если ночью ямб или хорей
Неслышно встанет у твоих дверей,
И в узенькую утреннюю щёлку
Протиснется и отожмет защёлку,
Слегка коснётся неподвижных век
Подушечками розового шёлка,
Тогда, придурковатый человек,
Тогда вставай, тогда отринь ночлег.
Припомни, как монах в ночной рубахе
Рубил себя на деревянной плахе,
Руби и ты, и щепок не жалей,
Ленивый и весёлый дуралей,
И с лезвием морозным топора,
И с медленными спицами замаха
Взлетай и сам, пружиня от бедра,
Над скрипом осмелевшего пера,
И к шлёпанцам привинченного страха.
Втолкуй себе построже, что пора,
И что опять нечётный день творенья
Одышливо спускается с бугра
И вырывает травы и коренья,
Задуманные, видимо, вчера,
От радостного к Дарвину презренья.
И что щекастый ангел на пороге
С блестящей гипнотической трубой,
Разъятою на кольца и на слоги,
На связки и безумные предлоги,
В трепещущих крылах перед тобой.
Клади бродяге половик под ноги,
Себе цветастый фартук подвяжи
На дивно выпирающее брюхо,
И обирая запятые пуха,
И путая спросонья падежи,
Веди с поклоном гостя от дверей,
Кофейник расторопно разогрей,
И то, что раньше надвое старуха,
Полупечатным словом приложи,
И улыбнись от уха и до уха.

ПРОСЬБА

Не разлучай меня, дружок,
С корявой русскою природой,
С лукавой русскою погодой
И с рюмкою на посошок.
Не разлучай ни на вершок,
Коль ты такой уж всемогущий,
И с осенью бесстыдно врущей,
И с честной русскою зимой,
И с окаянной неимущей
И безответною землёй.
Не разлучай меня с травой,
Болотной, влажной и высокой,
Ночами – с узкою осокой,
А днём – со сладкой лебедой.
Не разлучай меня с водой,
Зелёной, пойменной, хрипящей,
С моею прошлою бедой,
А заодно и с настоящей.
Не разлучай меня с дождём,
С туманом, снегом и ненастьем,
Среди которого рождён,
К которому коротким счастьем
За щиколотки и запястья
Я так по-римски пригвождён.
Не разлучай меня с дождём.
Мне жизнь повытерла бока,
И вроде даже неуместно
Любить мне эти облака,
К земле летящие отвесно.
Но и тебе не очень лестно
Держать меня за дурака,
Ведь знаешь ты наверняка,
И мне, конечно же, известно,
Что я умру и не воскресну.
Не разлучай меня пока…

ЭМИГРАНТЫ

Прими от меня пустоту
И плоскость морского пейзажа,
Такого пустого, что даже
Одну пожилую чету,
Стоящую молча, и ту,
Как лишнюю вовсе черту
Во влажной серебряной пряже,
Стремится представить поглаже,
Как крупную гальку на пляже.
Но всё ж с моложавой улыбкой
Взгляни напоследок туда,
На моря периметр зыбкий,
Где юность, песок и вода,
Любовь и морские суда
Сошлись заодно навсегда
Счастливой судьбой и ошибкой.
Там дети – ещё малыши.
Там всё так прекрасно и просто,
Как след на песке от мальпоста.
– Но там уже нет ни души...
Уходит судьба, припадая
На каждой девятой волне,
Оставив навечно во мне
Ту память и явь наравне,
Когда ты была молодая,
На самом краю Голодая,
Стоящая в белом огне.
И это виденье, и арок
Латинский курсив без помарок,
И скрип пришвартованных барок,
И правила белых ночей
Прими на прощанье в подарок
И спрячь среди детских вещей...
Но только, смотри, осторожней,
Не выдай себя на таможне.
Как утка, взлетает заря
Над нежной морщинистой плёнкой
И острым углом сентября,
И красной своей перепонкой,
Такою пропащей и тонкой,
И криком бессмысленным – кря
Тревожит идиллию зря.
Ну что ж, нам с тобою пора,
Домой бы поспеть до утра,
Где взрослые наши потомки,
Которым плевать на пейзаж
И памяти острые кромки,
Готовят к отъезду багаж...
Они набивают котомки,
Они подгоняют постромки,
Они подстилают соломки,
А прочее, видимо, блажь.

НЕКУДА

Друзья, нам с вами не на что пенять,
Друзья, нам с вами некуда линять,
Нет позади Сибири и Урала,
И меч на безобидное орало
Нам время не пришло ещё менять.
Евреи! Ну куда нам отступать,
У нас земли всего едина пядь,
Её едва достанет для посева...
У нас воды всего едина горсть,
Да винограда пламенная гроздь,
Да камни, раскалённые от гнева.
Неужто этот божеский клочок
Мы отдадим из страха – и молчок?
Народ и храм – ведь мы едина плоть,
Единый дух – подумать даже жутко –
Уже две тыщи лет – без промежутка –
Пытаются враги нас расколоть.
Но мы идём, идём сюда упрямо
Сквозь годы унижения и срама
Из гетто, из местечек, из грязи.
И пусть наш спор
у древней кладки храма
Рассудит Бог и автомат УЗИ.
Нам есть кого любить
и что жалеть,
Но лишь души
суровое пространство,
Бесстрашие и наше постоянство
Помогут победить и уцелеть.
А может, даже победить и только
Чтоб на земле оставить за собой
Победный крик
исполненного долга –
Трепещущий и бело-голубой.