Наследие художника Абрама Исааковича Рабкина не исчерпывается живописными полотнами и графическими листами, оно нашло отражение и в его литературном творчестве, в повествованиях не только о реальных событиях, но и открывающих мир автора со всеми радостями и непреходящей болью от пережитого…

Абрам Рабкин родился 27 октября 1925 года в Бобруйске, где на улице Шоссейной протекала жизнь не одного поколения его предков. Там же прошло детство художника, и этому небольшому кусочку родного города и его обитателям посвящены лучшие произведения мастера.
Первые профессиональные знания будущий живописец получил в изостудии Дома пионеров Бобруйска, которой руководил молодой художник Евгений Александрович Ярмолкевич, чувство благодарности к которому А. Рабкин сохранил до конца своей жизни.

Трагическая гибель отца в 1937 году стала тяжелейшим испытанием для него и причиной раннего взросления. На его мальчишеские плечи легла ответственность за близких. В 1941 году, накануне немецкой оккупации Бобруйска, с последними отступающими советскими солдатами Абрам Рабкин сумел организовать эвакуацию матери и сестры, чем спас от верной гибели их и себя.
Ещё до достижения совершеннолетия в 1943 году он добивается призыва на фронт, является участником боевых действий. Тема Великой Отечественной войны и образы её солдат на многие годы стали лейтмотивом его творчества. Демобилизовавшись с воинской службы в 1946 году, А. Рабкин поступает в Среднюю художественную школу при Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина в Ленинграде, которую заканчивает в 1949 году, а затем продолжает образование в Ленинградском художественном училище имени В.А. Серова. Талант, упорство и трудолюбие способствовали творческому становлению, помогли обрести индивидуальность.
В 1962 году Абрам Рабкин был принят в члены Союза художников СССР. В этот период он является постоянным участником всесоюзных и зональных выставок в Москве и Ленинграде, год от года демонстрирует рост мастерства и развитие творческих идей.
К концу 1960-х годов среди его произведений всё чаще встречаются виды старого Бобруйска. Старый город, словно магнит, притягивает к себе живописца неповторимой атмосферой местечковой жизни, оживающими впечатлениями детства и, что оказалось наиболее значимым, непреходящей болью от безвременной гибели отца. Улица Шоссейная, Пожарный переулок, многие другие улочки и переулки старого Бобруйска связаны в памяти художника с отцом, с их общением, сделавшим их когда-то самыми близкими людьми. Оттого произведения, объединённые темой «Город моего детства», наполнены живой чувственностью, в большинстве сдержаны по колориту, но экспрессивны по художественному решению.
Цельность и значимость избранной темы, связанной с городом детства, продемонстрировала первая персональная выставка А. Рабкина, состоявшаяся в 1981 году в Ленинграде в Книжной лавке писателей. Выставка вызвала живой интерес у зрителей и художников, увидевших «в простых обыденных мотивах, написанных непосредственно с натуры», в образах самых обычных людей удивительный мир тихой провинциальной жизни с особой душевной атмосферой маленького уездного городка.
Тема малой родины, соединённая с ностальгическими воспоминаниями художника, стала важной частью творческой судьбы А. Рабкина. Значительная серия картин, известная под общим названием «Город моего детства», стала своеобразным гимном старому Бобруйску, откровением художника.
Ещё в юности, в годы военного лихолетья, сформировалось будущее умение художника в быстром карандашном наброске передать выделяющуюся черту характера, состояние природы, ветхость старого дома… Именно эта особенность обусловила своеобразие работ Абрама Рабкина, содержащих пристальные наблюдения автора, сдержанных в колористических контрастах и всегда приглашающих зрителя к размышлению.
Жизненные обстоятельства неизменно накладывают свою печать на нашу судьбу: кого-то ломают, кого-то делают сильнее. Совершенно ясно, что художник всю жизнь накапливал в себе воспоминания и размышления о пережитом в детстве, иначе не получилась бы повесть «Вниз по Шоссейной» с главным фабульным событием – трагической гибелью отца. Вспоминая обстоятельства, предшествующие этому, А. Рабкин пишет: «И кто … мог поверить в то, что назначение моего отца на новую работу окончится трагедией, отголоски которой тупой и затаённой болью до сих пор не покидают меня?»
Военное поколение любило и ценило жизнь во всех, даже самых незначительных, её проявлениях. Именно в юности формируется умение художника увидеть эстетическое начало в случайных вещах: осмысленную композицию в нагромождении ветвей старой берёзы, проникнуть в жизнь зелёного листка или наливающегося яблока. Каждый предмет находится внутри неких бытийных процессов, но автор не просто фиксирует понятные для всех взаимосвязи, он, как истинный поэт, замечает в них скрытую от наших глаз красоту. Из мелочей, открываемых нам на страницах повести, складывается и наполняется красотой окружающий мир: «…светят облепленные мошкарой фонари, вырывая из темноты декорацию мокрых листьев и ветвей, затянутых искрящейся паутиной», – и к этим маленьким чудесам притягивает наше внимание художник. Тяжесть пережитого, сила и неподдельность наполнявших его чувств придали художественным поискам А. Рабкина цельность, искренность, стали вектором творческой судьбы.
Пейзажи старого города используются в издании повести как иллюстрации. И картины начинают наполняться особым смыслом, когда уголки старого Бобруйска, изображённые на картинах, удаётся соединить с воспоминаниями автора.
Осмелимся предположить, что всю свою жизнь художник в своих мыслях постоянно общался с отцом, оттого так тянуло в места, с ним связанные. Наверное, там лучше было думать об отце, с ним разговаривать: «…Тебе предстоит долгая нелёгкая жизнь, но, дожив до старости, ты всё равно будешь бродить у закрытых ставней твоего детства и испытывать муку разлада».
Так бывает в лесу, где деревья, насекомые, птицы, звери составляют единое сообщество, проживая в гармонии, дополняя друг друга. Подобную цельность у Рабкина приобретает не Бобруйск, а улица Шоссейная – маленький мир, где прошло его детство. Мир, заполненный «живыми» домами, старыми липами и акациями, кустами сирени, с живущими в нём людьми, соседями и родичами, погружёнными в собственные дела, занимающими своё крохотное пространство в маленьком сообществе улицы Шоссейной, «…где жизнь соседа была частью твоей жизни».
Художник воспроизводит образ города, сложившийся в сознании, не идеализируя его, но и не скрывая своей привязанности. Его городские пейзажи вне времени, хотя предельно точно передают реальность. Человеческие фигуры на некоторых холстах присутствуют, но их нельзя связать с каким-то определённым временным периодом: предвоенным, послевоенным или с современностью. Они представлены предельно обобщённо, без детализации, самим фактом своего бытия оживляя городские виды, предлагающие зрителю образы города, словно образы природы. Старый город так же, как природа, засыпает осенью и пробуждается весной, обновляется от летних гроз и страдает от налетающих бурь, прячется под снежным одеялом зимой и терпеливо ожидает ухода весеннего паводка. Город в картинах Рабкина живёт, как живёт лес, как живёт море. В его городе нет машин, они в нём будут также неестественны, как и в природе. В экспрессии, в пастозности красок многих городских пейзажей присутствует ощутимая ностальгия по прошлому, чем только и возможно объяснить чувственную насыщенность таких произведений. Рабкин, передавая состояния природы, усиливает эмоциональную составляющую своих картин.
Похожа на небольшой рассказ о собственном далёком прошлом и ушедшей улице Шоссейной картина «Детство, заглянувшее в окно» (1982–1992). Удивительное время, когда летним днём на улицу распахивались окна, и сама улица была тихой, а все прохожие – знакомыми. Но проступает что-то необычное в сосредоточенно-задумчивом взгляде мальчика, направленном в родительский дом. Сколько ему лет? Вероятно, двенадцать, и как далеко от их семьи трагедия, тень которой уже накрыла дом. В оконной створке отражается улыбающаяся женщина, наверное, это мать, и жизнь ещё приносит радость. Но уже трещина ломает отражение света на стекле второй створки… А за спиной мальчика ярко освещённая солнцем и наполненная жизнью улица Шоссейная со своими повседневными делами и заботами: возвращающийся с рынка старик с гусем в корзине, о чём-то беседующие соседки у дома напротив…
С воспоминаниями о родителях связана и картина «Трюмо» (1981). Оно стояло в доме портнихи Краверской, в нём в новом платье когда-то отражалась мать, а бывший при этом отец сказал хозяйке «…красивый комплимент». Спустя много лет художник приходит к дому Краверской. Там всё так же, как и в детстве, только очень постаревшее. Это тот же дом, хотя по виду уже нежилой, отгороженный от улицы ветхими разваливающимися воротами и с заросшим травой двориком. Его только что омыла гроза, тем ещё больше усилив серость ветхости, что и нашло отражение в картине «Дворик после грозы» (1981). Уходящая гроза омыла, освежила память, но не придала ей красочную яркость, и только игра вырвавшихся из-за туч солнечных лучей на старой бревенчатой стене как бы говорит о светлой озарённости нахлынувшего воспоминания.
Трогает неподдельной скорбью полотно «Аптека Розовского. Дождь» (1981). Словно сама природа оплакивает трагический конец семьи провизора, напоившего своих близких специальным «чаем» после того, как поступила команда от оккупационных властей переселяться в гетто. Тёмное, полное свинца небо нависает над одиноким домом, а струи дождя, словно слёзы, оплакивают трагедию евреев Бобруйска.
Старые дома похожи на людей. Если в доме бурлит жизнь – он выделяется ухоженностью внешнего вида, окрашенностью ставен и ворот, выкошенной травой во дворике, сверкающими стёклами окон. Он словно подтягивается, взбадривается, гордясь своей нужностью, как дом в картине «Данькина улица» (1976).
Брошенный дом, как брошенный старик, – никому не нужен, немощен, умирает, а расцвёвший куст сирени – словно последняя дань затухающей жизни. Картину «Сирень и дом под снос» (1991) автор решает через контраст цветения и угасания, а куст цветущей сирени неслучайно вынесен на первый план. Жизнь продолжается, несмотря на неизбежные утраты.
Деревянные дома словно продолжают жизнь тех деревьев, из которых построены: имеют душу и свой не слишком долгий век. С течением лет старый город постепенно уходит, растворяется в новостройках, и художник фиксирует последние портреты самых стойких обитателей его улицы Шоссейной. Ассоциативно связывая стареющие дома с осенью собственной жизни, автор пишет их, умирающих, поздней осенней порой, соединяя состояние своих персонажей с увядающей природой.
«Как умирает старый дом? Сначала, получив новую квартиру в современном доме, с радостью покидают его последние жители. В последний раз закрываются ставни, и дом остаётся один на один со своим прошлым. Он приговорён».
В картине «Закрытые ставни» (1981) сконцентрирована вся печаль и безысходность судьбы старого дома, усиливаемая серым давящим небом. Автор приходил ко многим из них, делал натурные этюды и погружался в ностальгически щемящую атмосферу, словно разделял с заброшенными домами их печаль.
Улице детства художник посвятил сотни живописных полотен и графических листов. Именно в этот период и сформировалась его творческая индивидуальность, а также выработались композиционные приёмы и язык цвета. Цвет доминирует на холстах и ясно доносит авторское обращение. Его язык сложен и многообразен. Многократно наложенные широкие мазки создают рельефную бликующую поверхность картин, а преимущественно неяркие тона усиливают соответствующее настроение. Острый глаз художника подмечает тончайшие интонации, мельчайшие нюансы, которые отражают авторское душевное состояние.
Отдельные персонажи повести, занимавшие своё более или менее значительное место в жизни будущего живописца, перекочёвывают на холсты, делая зримой жизнь их маленького сообщества. Чередой предстают добрые соседи, чьи образы сохраняют дух уже ушедшего, возможно, ещё довоенного Бобруйска: ломовой извозчик и старый сапожник, Мнуха, без посторонней помощи наводившая порядок на бурном бобруйском рынке, портниха Шифра, и в старости сохранившая привычку одеваться нарядно… Сохраняя индивидуальность модели, Абрам Рабкин стремится не только создать типичный образ представителя определенной эпохи, но и показать его социальный статус в общественном контексте улицы Шоссейной, как он сохранился в памяти художника.
Персональная выставка «Город моего детства» в Бобруйске в 1984 году, представившая бобруйчанам образы уходящего старого города и портреты его обитателей, стала важным культурным событием. В дальнейшем в родном городе художник неоднократно демонстрирует своё творчество, показывая старые и новые работы, посвящённые Бобруйску, и циклы картин, тематически связанные с Великой Отечественной войной.
В 1985 году персональная выставка «Город моего детства» с успехом прошла в Минске, о чём свидетельствуют многочисленные положительные отзывы, в том числе от писателя Василя Быкова. Спустя пятнадцать лет в Минске состоялась ещё одна персональная выставка, которая снова привлекла к себе серьёзное внимание художников и любителей искусства.
Знаковым для А. Рабкина стал 1992 год, отмеченный поездкой в Израиль и работой в непривычных условиях с обилием солнца, ярких красок, необычными ландшафтами и восточной экзотикой городских улиц. Из путешествия художник возвращается с серией новаторских для своей манеры картин, новых по цветовым и эмоциональным решениям, наполненных удивительными красками необычайной синевы чистого неба, красочных местных растений и многообразным предметным миром.
Персональные выставки в Москве, Ленинграде, в США стали не только безусловными творческими достижениями художника, но и лирическим повествованием о родном городе, доносящем его провинциальную прелесть до жителей мегаполисов.
За месяц до своей кончины в октябре 2013 года художник посетил наш музей, долго бродил по залам, внимательно разглядывая работы бобруйских художников, о чём-то думал. В то посещение Абрам Рабкин сделал музею бесценный дар – «Портрет Ефима Гейкера».
Уезжая в Петербург, художник был уверен, что скоро вернётся. У него даже был куплен обратный билет. Однако жизнь распорядилась по-иному. А. Рабкин завершил свой жизненный путь и похоронен в Петербурге, а на родину вернулся значительным творческим наследием, переданным нашему музею его дочерью Ольгой Абрамовной Рабкиной.

С каждого полотна Абрама Рабкина на нас смотрит Прошлое, Память. А свойство памяти – отделять и сохранять всё лучшее. Цикл живописных холстов, а затем и выставок под непритязательным, но абсолютно исчерпывающим названием «Город моего детства», сохранил образ целой эпохи из жизни Бобруйска – главного героя картин художника. Огромный, длиной в творческую жизнь, цикл произведений стал живописной летописью нашего города.

Геннадий БЛАГУТИН,
научный сотрудник Бобруйского художественного музея