Геннадий Буркин смог выжить в экстремальных условиях наших знойных палестин: без гражданства, без денег, без дома, без семьи и работы. Я не предлагаю «жить по Геннадию», но хочу обратить внимание на его неиссякаемую жажду жизни. Если она будет и в нас – не страшны протуберанцы, пандемия и реформы, сулящие процветание.
Геннадий Буркин прибыл в страну вместе с цирком из России. Приехал и утвердился в желании: возвращаться обратно не будет. Ни за что! Однако никаких документов, кроме российского паспорта, у него на руках не было. Думал, захватить с собой свидетельство о рождении, где – чёрным по белому –говорилось о его принадлежности к еврейству, – не нашёл. Понадеялся, что рассказ о родной сестре, которая уже является гражданкой Израиля, будет тому подтверждением. Ничего подобного: «А вдруг вы от разных родителей?!»
Но слово моему герою:

– Не было свидетельства о рождении, а остаться как-то надо было. Я не знал, за что цепляться. Обратился в соответствующую инстанцию. Тамошний чиновник сказал, чтобы я не волновался: через неделю всё уладиться. Неделя, скажу вам, длилась пять лет. Через пять лет мне дали израильское гражданство.

– Как вы жили все эти годы?

– Вначале построил домик (если так можно выразиться) у реки Яркон. Там, где ныне баскетбольная площадка. Поселился. А через три месяца приехала полиция. Мало того, что они мой домик сломали, они его ещё и закопали трактором.

– Из чего домик строили? Где деньги взяли на строительство?

– Мой друг Володя Х. дал мне однажды 50 шекелей: вот тебе на три дня. Я купил на них топор, пилу и пассатижи. Вот с этими инструментами я, считай, свой первый домик на родине и построил. Инструмент у меня до сих пор хранится. Я, скажу вам, им две «деревни» построил. Но сначала была не деревня, а сарай, типа гробика: комнатка и прихожая – на улице ведь спать не будешь! Соорудил его просто: четыре доски-сороковки вкопал в землю, чтобы сами стояли, оббил по кругу и привесил дверь. Вот вам и жилище.

Однажды шёл вдоль Яркона, вижу: лежит человек – похож на грузина – и ругается по-русски, матом. Какую-то женщину проклинает. Жалко его стало. Я и сказал ему: «Пошли, переспишь у меня. Утром уйдёшь. Чего на улице валяться?!» Я тогда ещё не в курсе дела был, что в Тель-Авиве полно (для Израиля, конечно) бездомных.

Утром этот человек просыпается в моём домике: «Пока не опохмелюсь – никуда не уйду!». Делать нечего. Пошёл, взял ему бутылку водки. А он опять: «Один пить не могу, пей со мной». А я вообще не пью, ну как сюда приехал, не пью, настроения не было – и так жизнь тяжёлая. Но делать нечего! Взял и себе стакан. А мужичок выпил и опять спать улёгся. Так и остался жить у меня этот Сеня.

В другой раз иду. Смотрю – парень в кустах лежит. В чём дело? Он отвечает: «Мать должна приехать, а жить негде». Я и отвечаю: «Ладно, живи у меня!» Мой домик на Ярконе стал, как терем-теремок. А парень тот, с виду симпатичный, оказывается наркотики уважал. Какой кошмар! Уколется и бегает с лопаткой и кричит: «Змея, змея!» – и бьёт голую землю. Я его остановить не в силах. В общем, такой коллектив собрался: один – не просыхает и, главное, расположился в моей комнате и на моей кровати, а второй с лопаткой бегает за какими-то змеями. Набегается и спать ложиться, и тоже в теремке на моей кровати. А мне места уже нет. Тогда я вырыл ему небольшой погребок рядом с домом: пускай там спит.

– Из окна теремка, наверное, только пески видны были?

– Нет, почему же! С одной стороны – река Яркон. С другой, рядом с домиком – дюны. Заяц, помню, бегал. Но дело не в этом. А в том, что полиция стала приезжать. А у меня из документов – только справочка от министерства внутренних дел. А что с этой бумажкой сделаешь?! Я уже понял. Что мой домик сломают. И подался с Яркона в Рамат-Авив – на поиски нового места. Побрёл в глухомань, в пустыню. Там частный аэродромчик. Присмотрелся: место нормальное. Выбрал место повыше. А потом вернулся к теремку, но его уже трактором в землю закопали. Только успел инструменты спасти. С ними и ушёл навсегда в рамат-авивскую пустыню. Помню, дождь шёл страшный. Набрал досок на свалке. Неподалеку от аэродрома была такая. Здоровенная. И давай делать домик. За два дня я его и смастерил. 29 мая, как сейчас помню, я спал уже в новом домике. Правда, промокший насквозь.

– А лежанку соорудили, или на полу?

– А как же! Маленький столик и кровать по длине. Хотя домик был невысокий – поначалу, конечно. Это потом я уже сделал хороший. Более или менее, конечно: два метра ширины, два метра длины. С одной стороны – кухня, с другой – прихожая. Да ещё два угла свободных. Я и дверь приспособил, чтобы ветер не задувал. Сначала – деревянную. Маленькую. Метр на сорок сантиметров, чтобы человек протиснуться мог. А потом солидную дверь повесил – от холодильника. Я там, в пустыне, бог весть что творил: домик, летнюю и зимнюю кухни, гараж для велосипеда, каптерку и погреб – целую деревню.

– Деревню для кого строили? Вы ведь один жили?

– Для себя, конечно. Правда, замки много раз ломали. Приходишь домой, всё закрыто, а свет горит… Я же его выключал?!

– Постой, откуда свет в твоей деревне?

– Как откуда? Я аккумуляторов от машин набрал, лампочку от фонарика приобрёл – и пускал ток от аккумулятора через приёмник к лампочке. Если свет начинал гаснуть, я мощность приёмника убавлял. А если яркий свет хотел – полностью приёмник выключал. У меня либо яркий свет, либо приёмник на полную катушку работает! Один аккумулятор садится – ставлю другой, а этот – на улицу. Время проходит, тот, что на улице, валяется под солнцем, набрал шесть-семь вольт. Я ставлю его, и лампочка опять светит вовсю.

– А как с питанием? Всухомятку? Не варили?

– Ещё как варил! На летней кухне. Я и печку сложил небольшую. Кирпич на кирпич – вот тебе и печка! А сверху железку бросил – на ней и варишь. А вот вода – привозная. В Тель-Авиве наберу канистру трёхлитровую и везу в свою деревню. У меня в деревне и душ был.

– В деревне, наверное. Скучно, общаться не с кем?

– Как это не с кем?! У меня были кошки. Сначала я Марусю нашёл. Недалеко от университета. Смотрю, кошечка в кустах умирает. Я её кое-как откормил – и очень хорошей кошечкой стала. Потом я Серёжу нашёл. Из-под машины вытащил. И тоже в свой теремок принёс. А потом кошки прибились со стороны. Знаешь, сколько их в моей деревне было? Тринадцать!

Я в деревню и друзей приводил. На свои дни рождения. Знакомых утречком объедешь, пригласишь, вернёшься обратно – и спи с чистой совестью. Или жди гостей.

Володя Х., его жена О., Боря С., Марина П. (композитор, певица, режиссёр, писательница. – Я.Т.) приезжали ко мне. Посидим, отметим день. Потом я бездомных зову. Они дня два-три погуляют и уходят. Им в моей пустыне неинтересно – слишком далеко от пропитания. Они привыкли, чтобы всё было рядом: и помойка, где пропитание, и место, где попрошайничать могут, и где спать лечь… А чтобы в пустыне? Попрошайничать не у кого, а у змей в пустыне ничего не выпросишь.

– А неожиданных гостей не было?

– Всё время одолевали. Квартира шмоналась со страшной силой. Я не знаю, кому это нужно было. Но Бог с ними. Однажды, как только построился, пришёл мужчина, роста среднего. Выше меня, плотный, с красным носом, постоянно улыбается – смешной такой мужик. Давай заглядывать в квартиру направо и налево: мол, как я живу. Я показываю, не жалко. Он интересуется: на каком языке говоришь? Кроме русского – ни на каком. А он только на иврите и английском. Показывает, что написать что-то хочет. Дал листок. Он чиркнул и ушёл. Я – довольный. Мигом на велосипед – к товарищу. «Ицик, говорю, не иначе, как миллионер ко мне приходил, записку написал, на работу, видимо, приглашает». Ицик читает записку: глава правительства Ицхак Рабин. Там и адрес приёмной. «Адрес – ерунда, говорит Ицик, – он здесь. В Рамат-Авиве живёт. Из любопытства пришёл к тебе». Хотите – верьте, хотите – нет, но это был сам Ицхак Рабин. Я долго хранил эту его записку, но украли и эту бумажку.

В другой раз, когда Хусейн к нам приезжал, я шёл в деревню. А по пустыне солдаты бегают, на лошадках скачут, на мотоциклах ездят, на «тракторонах» по барханам взбираются – и все вокруг аэродрома. Ну, думаю, сломают мою деревню. Вошёл в дом, запёрся и в окно выглядываю: вертолёт прямо на меня садиться. Сейчас раздавит. Ладно, думаю, раздавит так раздавит.

Стучатся. Открываю: солдат с овчаркой. За ним ещё два-три и какой-то гражданский – самодовольный такой мужчина. Я ему: «Проходите, проходите!» – а сам в дверях стою. Он в ответ: «Как же я войду, если ты не пускаешь?» Я отступил. Он вошёл, стал осматриваться. А я хитрый – ещё раньше флаг еврейский нашёл. Здоровенный такой. Вывесил его в кухне: еврей. Мол, еврей, здесь живёт.

Осмотрели всё и ушли. Я даже проводил их к вертолёту. Убедились, наверное, что бомбы в доме не держу.

Конечно, приходили и другие. Один, например, с ножом прибежал. Разбираться хотел. Выходя нет – я сразу в полицию. Но у меня же документов никаких. А там – с бухты-барахты – продержали три дня в тюрьме. И того, что с ножом, тоже отправились ловить, но опоздали – он успокоился и ушёл из моей деревни. Хорошо, что нормальный человек мне встретился. Помог. Две тысячи дал на суд. Через год после этого случая мне и гражданство дали. А до этого я в министерство (первые два-три года) как на работу ходил. Мне и свидетельство о рождении из Москвы прислали. А там за своё: «А может, оно поддельное?! А может, ты от алиментов скрываешься?!»

– А как вы в город, в тель-авивское, например, отделение министерства добирались? Денег, как я понимаю, на автобус у вас не было?

– Я велосипедом обзавёлся в первую очередь. На нём и продукты привозил. Брал их в Тель-Авиве, на рынке. Там кур выкидывали пропасть. Наберёшь трёхлитровую банку и везёшь в деревушку. Но всё, конечно быстро тухнет. Я в яму прятал – не помогало. Потому через день на рынок ездил. Но в основном не для себя, а для кошек старался. А для меня всё рядом. Возле аэродрома – свалка. Утром просыпаюсь, слышу: трактор едет. Выглядываю: что привезли? Шоколад, не поверите, выбрасывали прямо в упаковке. С крупой и майонезом тоже проблем не было. Срок годности прошёл – на свалку!

– Я слышал, что вы с того света сумели вернуться?

– Было дело. Через два-три месяца после смерти Рабина меня просто внаглую раздавили. Дело было так. Позвонила моя племянница: «Дядя Гена, приезжай!» Я говорю: «Приеду, какие проблемы!». Она, надо знать, живёт в Ашкелоне. Неблизкий путь из моей деревни. Я – к велосипеду. А он полностью изуродован. Шины порезаны, гайки раскручены – гости незваные были. Я до темноты его ремонтировал. А потом поехал. На подъезде к Ашкелону всё и случилось. Встречная машина прямо на меня. Я ушёл к бортику, нутром чувствую, что надо спасаться. Но водитель и там меня достал. Мерзавец. И раздавил, как мартышку.

Очнулся я на носилках. Два санитара, русскоязычные. Я им: «Мужики, как вы меня нашли?» Отвечают: «Сообщили, что на дороге мёртвый человек валяется». Ну, молодцы, что сообщили.

Привезли меня в какой-то закуток, проверили: вверху – скула сломана, внизу – нога. Внутренние органы, слава богу, не повреждены. Слышу: отправляют в больницу. Я тогда санитарам: «Нету документов. Только русский паспорт». Они в ответ: «Ты про русский паспорт забудь. Мы сейчас впишем номер твоего «теудат-зеута», иначе тебя в больницу просто не примут. А когда попадешь туда – никуда не денутся. Обязаны тебя вылечить». Так и получилось – вылечили. Я на костылях в свою пустыню вернулся. А там решётку на кухне выломали. Пришлось на свалку переться. Там, как я помнил, ещё одна решетка валялась – метра полтора в высоту, два метра в длину. Так вот, я на одной ноге. С костылями эту решётку пятьдесят метров тащил по песку, потом к кухне прибил.

– А ныне деревенька ещё существует?

– Нет. Там всё распахали, все бугорки выровняли. Я приезжал, смотрел. Конечно, жалко. В первое время (как вышел из пустыни) я ездил туда просто отдыхать. Очень привязался к пустыне. Как-то приехал в свою деревушку. А там другой человек живёт – с девушкой. Человек противный. А девушка – хорошенькая. Они бездомные, ивритоговорящие. Как она с ним живёт – ума не приложу. Их, конечно, дело: мне домик уже не нужен. Это в прошлом.

На прощанье девушка мне книжки мои отдала. Молодец, не выбросила. Я поблагодарил и ушёл.

– Как сложилась судьба тех, кто в терем-теремочке проживал?

– Ты о бездомных? Так они помирали регулярно. Семён, которого я подобрал на улице (кстати, думал, что он старый, а ему тогда и пятидесяти не было) допился до того, что ночевать залез в мусорный ящик. Большой такой. Там Семён и помер под утро. Другие знакомые на улице спят, а ещё одни ныне чердак оборудовали.

– Странное дело. Вы теремок построили, затем деревушку. Не спились, не опустили руки… А главное – выжили. В чём разгадка?

– Разгадка в человеческой натуре. Одному жизнь дала по голове – он больше и вставать не хочет. А мне чем больше дают – тем я больше строить начинаю.

***

Можно сказать, что вскоре жизнь Геннадия наладилась. Его сестра купила квартиру, в которой он и живёт. Правда, он выбирал квартиру сам. Он, как человек «деревенский», привык в земле ковыряться. Потому и выбрал с участком. Он очистил этот клочок земли, посадил цветы, соорудил фонтанчик и даже небольшую сцену. А как же иначе?! Ведь к нему на день рождения приходят такие серьёзные люди, как композитор Х., певица О., режиссёр Б., писательница П., и даже два солиста балета. Пригласил на шашлыки и меня, но я, сославшись на магнитные бури на солнце, вирус на земле, а также срочные дела по домашнему хозяйству, остался лежать на своём продавленном диване.

Ян Топоровский