Часто по ночам мне снится музыка. Вначале она звучит где-то далеко, и я не могу разобрать что это за мелодия. Просто ощущаю какой-то странный гул. Потом музыка приближается, но звучит она сама по себе – без музыкантов, без дирижёра и даже без инструментов. Просто музыка, которая, как волна, накрывает меня с головой. Проснувшись, я стараюсь ухватить её ускользающие переливы, чтобы создать текст, адекватный только что услышанному. Так появляются эти стихи.
Борис ШАПИРО-ТУЛИН
БАХ. СЮИТА №3
Кирха небо подпирает.
Небо низко, ну и пусть.
На органе Бах играет,
изливает свою грусть.
Он грустит по юной фрау,
что торгует молоком.
С этой фрау, Боже правый,
он отныне не знаком.
Бах ей стал не интересен,
но на фрау Бах не зол –
что же делать, если тесен
молью траченный камзол,
если ноги отекают,
в башмаки с утра не влезть…
На органе Бах играет,
посылает небу весть.
Весть о том, что глаз слезится,
что жена весь день ворчит,
что ночами плохо спится,
пиво – дрянь, табак горчит.
Что короче стали сутки
всем законам вопреки,
что тревожит боль в желудке,
что достали сквозняки,
что всем звукам на органе
предпочёл бы звон монет,
потому что к юной крале
без подарка ходу нет…
…Кирха небо подпирает.
В небо музыка летит.
На органе Бах играет,
Бог на облаке грустит.
ГАЙДН. ПРОЩАЛЬНАЯ СИМФОНИЯ
Две женские ладони
И белизна плеча –
Прощальная симфония,
Последняя свеча.
И пусть ещё продлится
Созвучий этих нить,
Но нам пора проститься,
Уйти и всё забыть.
Пора. Великий Гайдн
Заканчивает бал.
Опять предвечной тайной
Сокрыт во тьме финал…
Две женские ладони
Скрестились у плеча.
Прощальная симфония.
Погасшая свеча.
АЛЬБИОНИ. АДАЖИО.
Отчего тебе плачется, милая?
Ты поверила в музыку грустную
И волшебницей этой искусною
Очарована тайною силою.
Ты поверила в эхо стенания
И тоски, захлебнувшейся омуты,
Где над чёрною гладью изогнуты
И надломлены заклинания.
Ты поверила в это безропотно,
Без оглядки, без выжидания.
Будь же проклято полыхание
Нот, заполнивших нашу комнату.
Не вернуть. Ты ушла из плоти
По мелодии струн кочующей.
Этим звукам, тебя ворующим,
Что могу я поставить против.
Как могу за тобою умчаться я,
Если ты каждым нервом в воздухе.
Но, когда затихают отзвуки,
Отчего же тогда тебе плачется?
СТАРАЯ ПЛАСТИНКА
И опять эта музыка, музыка,
И скользит по пластинке игла,
И горит снова лампочка тусклая,
И клубится вечерняя мгла.
И опять мы как будто нечаянно
Возвращаемся в те времена,
Где осталась квартира случайная,
И случайный пейзаж из окна.
А оркестр как прежде старается,
И судьбы не оборвана нить.
В этой музыке всё повторяется
Даже то, что нельзя повторить,
Даже то, что утратив название
Растворилось в мелькании снов –
И запретное наше свидание,
И томительный запах духов,
И стремительно снятая кофточка,
Впопыхах опрокинутый стул,
И в неплотно закрытую форточку
Проникающий с улицы гул,
И горит снова лампочка тусклая,
И клубится вечерняя мгла,
И опять эта музыка, музыка,
И скользит по пластинке игла…
И скользит по пластинке игла…
И скользит по пластинке игла…
МАДРИГАЛ
Какое буйное веселье,
Когда мука сердечной муки,
Пройдя под жерновами нервов
В амбары чувства свезена.
Какое горькое похмелье,
Когда от встречи до разлуки,
От радости до боли первой –
Всего лишь пауза одна.
Какие пышные соцветья
Семян, ещё не давших всходы,
Предвосхищают агрономы,
Не зная, что земля мертва.
Какие долгие столетья
Чредой закатов и восходов
Пройдут над миром невесомо,
В нас, не оставив и следа.
Какие взлёты и провалы
Уже не тронут наши души,
Какая горькая усталость
Взамен страстей теперь дана.
Какие фуги и хоралы
Нам предстоит ещё послушать,
И мы поймём, что нам осталось
Одна лишь жизнь и смерть одна.
РОНДО ЛЕСТНИЧНОЙ ПЛОЩАДКИ
Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
У окна сидит ворона, заслоняя белый свет.
А на лестничной площадке слышно, как скрипит уныло
дверь подъезда, пропуская тени тех, кого уж нет.
Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
Здесь опять играют свадьбу, где невеста на сносях.
А на лестничной площадке все догадки подтвердила
закадычная подруга при подвыпивших гостях.
Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
Вновь у двери крышка гроба, где на красном белый крест.
А на лестничной площадке вынос тела терпеливо
ждут, застыв в нелепых позах, все живущие окрест.
Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
Всё растаяло в тумане, обернувшимся тоской.
Там на лестничной площадке, помню, ты меня любила,
и халатик тонкий таял, будто льдинка под рукой.
Почерневшие ступени.
Обветшалые перила.
До сих пор сидит ворона у раскрытого окна.
А на лестничной площадке кто-то курит торопливо,
словно завтра будет праздник или может быть война.
ПА-ДЕ-ДЕ
Па-де-де тополиного пуха с бомжем из провинции
здесь на Курском вокзале у лавок с дешевой едой.
Это танец внезапный неясной ещё композиции
под оркестр со скромным названием «Шум городской».
Хоть солист без парфюма, хоть джинсы и майка не модные,
и ботинки дырявы, и нет за душой ни гроша,
но зато в этом танце движенья такие свободные –
и почти фуэте, и внезапно – почти антраша.
Зависает в прыжке над платформою бомж из провинции.
Проводницы восторженно машут флажками в ответ,
а суровый абрек в своей лавке, умерив амбиции.
прижимает чурчхелу к губам, словно это кларнет.
Что там сцена «Большого», триумфы, интриги, истерики?!
Что там Царская ложа, и бархат её, и багет?!
Здесь на Курском аншлаг… И участвуя в этой мистерии,
семенят поезда друг за другом, как кордебалет.
А партнеры кружатся, изящно меняя позиции –
то сойдутся как в танго, а то возродят минует…
Но уже бьёт чечётку, подъехав, сотрудник полиции,
намекая на новый пока не раскрытый сюжет.
КАНОН ЛУНЫ.
Кано́н в музыке — полифоническая форма, в которой мелодия образует контрапункт сама с собой.
Канон Луны.
Река ворчливо
качает бакенами в такт,
и лай собак речитативом,
как рамка обрамляет мрак.
Канон Луны.
Концовка лета.
Внезапный поезд на мосту
разрезал ночь зигзагом света
и снова канул в пустоту.
Канон Луны.
Канун печальной
поры осенней, а в ответ –
пустая лодка на причале,
окно, в котором гаснет свет.
И как итог былых амбиций –
Калитки скрип и стук ворот.
Канон Луны.
Ночная птица
Перечеркнула небосвод.
МУЗЫКА
Вначале это было как небо,
на которое смотришь сквозь окна,
а стекла в разводах дождя,
и видно не много –
полоска тумана,
да птицы,
что тесным рядком на мокрых сидят проводах.
Потом это стало как комната после землетрясенья –
на длинном шнуре болтается лампочка без абажура,
кусок штукатурки белеет в углу.
Потом – словно пашня
без снега уже,
но ещё без посева,
голая жадная пашня.
И наконец это стало кружочком лимона,
лежащем на блюдце,
а рядом чай недопитый в стакане, остывший с утра,
и на скатерти чёрные крошки колючего чёрствого хлеба.
И всё это музыкой было.
И потому нас вздыхать заставляло,
и вспоминать о том, чего с нами пока не случилось,
но всё же могло бы случиться –
ведь все мы прошли где-то рядом,
близко совсем,
едва не коснувшись...