Виктор Буйко рассказывает о своей книге «Сиреневый «РАЙ»
Книга «Сиреневый «РАЙ» недавно вышла в Санкт-Петербургской интеллектуальной издательской системе «Ridero» (Сиреневый «Рай» / Виктор Буйко, – 2021. – 204 с.) Новая книга – это документальный слепок ужасающих трагических событий прошлого и его последствий.
Честно говоря, я бы никогда не решился на подобное художественное творчество, не будь передо мной серьёзных архивных исследований и свидетельств очевидцев, изложенных в книгах невельских писателей и общественных деятелей Людмилы Мироновны Максимовской, первой прорвавшей заговор молчания вокруг Голубой дачи в своей книге «Земля молчит», и Виктора Юрьевича Колондука в книге «История невельской жизни». Оба дали мне согласие на использование материалов своих трудов и благословили меня на написание. Им обоим, встречаясь с читателями, я всегда высказываю свою благодарность!
Повествование автобиографично. Оказывается, так бывает, что за степенным ужином лет пять тому, я случайно узнал от старенького дядюшки о том, что под Невелем (сейчас районный центр Псковской области) в самом начале войны произошла одна из самых ужасных трагедий в истории геноцида мирного населения России в годы Великой Отечественной войны. В один день была зверски убита четверть населения города. Младшим было от роду всего несколько дней. Старшему – немного оставалось до девяностолетия. Дети и старики. Старики и дети... И ещё матери, неистово голосящие и катающиеся по сырой траве матери – у них только что отняли дитя и повели его к краю обрыва…
Давайте сейчас вспомним пронзительное в своей откровенности стихотворение Мусы Джалиля. Кажется, что он писал его стоя у края расстрельного рва на Голубой даче:
ЧУЛОЧКИ
Их расстреляли на рассвете,
Когда ещё белела мгла,
Там были женщины и дети,
И эта девочка была.
Сперва велели им раздеться,
Затем к обрыву стать спиной,
И вдруг раздался голос детский
Наивный, чистый и живой:
– Чулочки тоже снять мне, дядя?
Не упрекая, не браня,
Смотрели, прямо в душу глядя,
Трёхлетней девочки глаза.
«Чулочки тоже?»
И смятеньем эсэсовец объят.
Рука сама собой в волнении
Вдруг опускает автомат.
И снова скован взглядом детским,
И, кажется, что в землю врос.
«Глаза, как у моей Утины», –
В смятенье смутном произнёс,
Охваченный невольной дрожью.
Нет! Он убить её не сможет,
Но дал он очередь спеша...
Упала девочка в чулочках.
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, а если б дочка
Твоя вот здесь бы так легла,
И это маленькое сердце
Пробито пулею твоей.
Ты человек, не просто немец,
Ты страшный зверь среди людей.
Шагал эсэсовец упрямо,
Шагал, не поднимая глаз.
Впервые, может, эта дума
В сознании отравленном зажглась,
И снова взгляд светился детский,
И снова слышится опять,
И не забудется навеки
«Чулочки, дядя, тоже снять?»…
С тех пор прошло 80 лет! И все молчали… Все! Ходить не запрещали, но и не рекомендовали. Монументов не ставили – пусть будет как кладбище. С дороги не видно – знаков и указателей тоже нет!
И что мне теперь было делать? Там во рвах, оказывается, лежит значительная часть моей семьи… Судьбы остальных оказались переломаны и покорёжены проклятой войной, а говорить об этом оказывается не принято!
И тогда я решился – я буду об этом писать! Всё последующее полностью взято из жизни. Зачем мне это понадобилось? Чтобы описать натуралистические сцены массовых убийств, пощекотать нервы уважаемой публике? Нет! Мне вдруг нестерпимо захотелось донести современному поколению, разомлевшему на сериалах, жутиках, махалках и стрелялках, Правду. Я проверял, и оказалось, что подавляющее большинство ничего о случившемся не ведают, и произошедшего вообще не представляют! Достучится ли до них прошлое через скупые документы, сквозь факты, из которых сочится кровь их несчастных соотечественников!?
Мы переживаем ответственейший момент – уходят последние, кто хоть что-то слышал от очевидцев. Дальше рассказать об ужасе геноцида, дать реалистическую картину произошедшего будет просто некому. А как быть будущему поколению, ничего не зная об этом? Смотреть и сжиматься от ужаса американских хорроров? И тогда родились вот эти стихи:
Сиреневые гроздья отшумели.
Всё смыла грустной Еменки вода...
Тут дети от кошмара поседели,
Крик матерей не стихнет никогда!
Кричат поля, кричат колосья хлеба,
Кричит трава, дорога, косогор...
Скажи мне, друг, неужто ты здесь не был?
Не слышал матерей безумных хор?!
Неужто в багровеющее небо
Ты смотришь здесь, и веко не дрожит?
Я выть хочу – молчание нелепо,
Когда младенец под землёй лежит!
А мы с тобой, уйдя отсюда вскоре,
Сполна ли боль и память сберегли?
...Безбрежное, заплаканное горе,
Присыпанное комьями земли.
Нет, друг, прости, не слушаются ноги.
А ты шагай – тебя дорога ждёт...
Я тут прилягу, словно на пороге
Бескрайности, где вечен их полёт!
Книга начала свой путь. Будущее покажет, как к ней отнесутся читатели. Уже слышатся голоса: «Зачем опять ворошить прошлое?! Это так жестоко, неблагозвучно, волнительно!.. Да и кто знает, как там было в действительности?»
Так вот, знайте, в действительности там, в настоящем Сиреневом Рае, всё было гораздо страшнее…
Раздаются и другие голоса. Мол, эта книга про евреев! Но зачем, почему про них, разве другие нации не понесли ещё больше невозвратных потерь? Увы, люди, Вы даже не можете себе представить, как в этих рассуждениях далеко уходите от главной мысли и смысла этой книги. Она не о нации! Она о мирных жителях, которые столетиями жили в своих городах и сёлах. Ваших сегодняшних городах и сёлах! И в один день их убили. В этих могилах нет наций, а есть предки, соотечественники, земляки! На Голубой даче нет евреев и нет русских – там лежат невельчане!
Или кому-то не жаль их загубленных жизней? Жизней тысяч детишек, старух, женщин, юношей? Не жаль, потому что у них в жилах текла другая кровь? Вы не находите, что это очень похоже на нацизм? Поэтому сегодня, как никогда актуально и назидательно, звучат строки настоящего русского поэта Евгения Евтушенко из его поэмы «Бабий Яр»:
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
Мне кажется сейчас –
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне – следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус –
это я.
Мещанство –
мой доносчик и судья.
Я за решёткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплёванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется –
я мальчик в Белостоке.
Кровь льётся, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
«Бей жидов, спасай Россию!» – насилует лабазник мать мою.
О, русский мой народ! –
Я знаю – ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты, твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло, что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя
«Союзом русского народа»!
Мне кажется –
я – это Анна Франк,
прозрачная,
как веточка в апреле.
И я люблю.
И мне не надо фраз.
Мне надо,
чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
обонять!
Нельзя нам листьев
и нельзя нам неба.
Но можно очень много –
это нежно
друг друга в тёмной комнате обнять.
Сюда идут?
Не бойся – это гулы
самой весны –
она сюда идёт.
Иди ко мне.
Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
Нет – это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Всё молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребённых.
Я –
каждый здесь расстрелянный старик.
Я –
каждый здесь расстрелянный ребёнок.
Ничто во мне
про это не забудет!
«Интернационал»
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет последний на земле антисемит!
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому –
я настоящий русский!
Недаром на одном из надгробий Голубой дачи на медной, потемневшей от времени, пластине взбито это великое:
«…Я –
каждый здесь расстрелянный старик.
Я –
каждый здесь расстрелянный ребёнок…»
В другом государстве теперь Бабий Яр. А Голубая дача так и остаётся у нас почти безвестным памятником варварскому геноциду мирных невельчан. Они безоружные и беззащитные, оказавшись один на один с обезумевшим от крови чудовищем, пали в землю безвинными жертвами. Они жили в Сиреневом Рае, но он в одночасье превратился для них в настоящий Ад…
В колоннах «Бессмертного Полка» многие из нас молча несут их портреты!
Об авторе:
Виктор Буйко – представитель послевоенного поколения. Много повидал на своём веку. Потомственный военный моряк, в прошлом подводник, учёный и бизнесмен.
