СКАЗКА ПРО НАТАНА И НЕХАМУ

Эту сказку мне рассказывала мама, а ей – её бабушка Цырул.
Жили в Краснополье Натан и Нехама. Семья не большая и не маленькая: пятеро детей, один одного меньше. Беднее их никого в местечке не было. Изба на бок валится, подпереть некому, огород с кулачок, а посреди него берёза растёт ни к селу ни к городу.
Весь урожай с огорода – полмешка картошки да пять луковиц.
Натан с утра до вечера в чужих дворах работает, а заработка – одна копейка, да и та покорёженная. Нехама всё местечко обстирывает, с утра до вечера у речки бельё полощет, а заработок ещё меньше, чем у Натана. На хлеб только и хватает их заработка. Хлеб да вода и вся их еда.
– Бэсэр а штык трукн бройт, эйдэр цулайдн нойт! (Кусочек сухого хлеба лучше, чем ничего! Хлеб да вода – и уже не беда! – идиш) – Натан не унывает.

Придут с работы натруженные, спят и сны не видят. Долго так было или коротко, только однажды проснулась среди ночи Нехама и Натана будит.
– Нотэ, я сейчас сон видела, – говорит.
– И что ты видела? – Натан спрашивает.
– Будто в Могилёве ты, пришёл к дому губернатора и там встретил человека, кто тебе сказал, как богатым стать.

– Сейчас встану и в Могилёв побегу, – махнул рукой Натан и на другой бок повернулся.
– На следующей неделе сынок реб Брагина туда едет товар покупать, – Нехама Натана за плечо дернула. – Попросись, может, тебя подвезёт.
– Рэд глэдазой зых! (Чепуха всё это! – идиш) – буркнул Натан. – Вэн эс гэйт глайт, вэрт мэн райх! (Когда всё идёт ладом, станешь богатым! – идиш) – не отстала Нехама. Только её слова в одно ухо Натану вошли и в другое вышли. Может, и забылись бы про этот сон Натан и Нехама, только в следующую ночь опять такой же сон приснился.
А тут Натана реб Брагин как раз позвал забор починить. Вот, как пришло время рассчитываться, Натан и попросил вместо копейки подвезти его в Могилёв. Подумал Брагин: всё равно Фоля на тарантасе едет, может, и Натана взять.
– Только в одну сторону, – предупредил, – назад товар надо везти, места не будет!
– Спасибо и на этом, – согласился Натан. – Назад пешком доберуся, дней за пять дойду. Мне туда поскорей надо.
– Не иначе тебя там хала с маслом ждёт, – засмеялся Брагин. Ничего не ответил Натан, и домой побежал в дорогу собираться. А что с собой возьмёшь, когда пусто в доме? Дала ему Нехама три цыбулины и хлеба кусочек.
Быстро ехали или медленно, да приехали в Могилёв. Брагина сынок распрощался с Натаном по своим делам поехал, а Натан пошёл дом губернатора искать. Долго искал или нет, неведомо. Да нашёл. Не дом, а дворец. Никогда таких домов Натан не видел. У дома городовой стоит, с шашкой на боку. Грозно по сторонам посматривает.
Стал недалеко от дома Натан. Ждёт, что кто-то с ним заговорит. Весь день простоял, все мимо проходят, никто на него не смотрит, никто с ним не заговаривает.
Когда ночь пришла, лёг Натан прямо у забора. Решил не отходя переночевать. Да только глаза слиплись, чувствует, кто-то его толкает. Открыл он глаза, видит – городовой стоит.
– Смотрю, весь день возле дома губернатора околачиваешься, – говорит: – Что задумал, Мойша? Говори! – и шашку из ножен вынул: – Губернатора убить хочешь?
– Вэйз мир?! Что вы говорите, господин городовой?! – замахал руками Натан и про сон Нехамы рассказал.
– Ох, – засмеялся городовой, – вижу, ты дурак дураком. Знал бы ты, какие сны я вижу, диву бы дался. Сон на то и сон, чтобы выдумкой побаловать. Вчера приснилось, что в каком-то местечке живёт дурак, а на его огороде берёза растёт, а под той берёзой сундук закопан с золотом да серебром! Будь я дураком, как ты, побежал бы ту берёзу
искать, – хмыкнул городовой и
добавил: – Только я не дурак, чтобы снам верить! А сейчас уходи подобру-поздорову, пока тебя, Мойша, в околоток я не завёл.
Хотел Натан сказать, что он не Мойша, а Натан, но промолчал.
А как услышал про берёзу, вскочил, в пояс городовому поклонился и ноги в руки – домой побежал. Пять дней шёл, на шестую ночь домой пришёл. В день по четвертинке цыбули ел, а хлеб назад домой детям принёс.
Увидала его Нехама, за голову схватилась:
– А клог цу мир! Вос их гэтон?! Их а нарышэ идэнэ! Ворвос их май шлофт дэрцэйлт? А бабэсэ майсэ! (Ой, что я наделала! Глупая еврейка! На что я тебе сон рассказала?! Не сон, а майса! – идиш)
Замахал на её руками Натан:
– Не спеши, – говорит, – каяться, а лопату неси! В огород пойдём.
– А мишугинэр? Ин зэ нахт вос ду вил махн ин гэрдн? (Сумасшедший! Что ты хочешь ночью делать в огороде? – идиш) – заволновалась Нехама.
А Натан взял лопату и к берёзе побежал. Два раза копнул и на сундук наткнулся. Большой-пребольшой. Вдвоём с Нехамой еле его с места сдвинули. А как крышку открыли, глазам не поверили. Доверху сундук был золотыми монетами набит.
Построил Натан новый дом, на новую синагогу денег дал и сам первым человеком в местечке стал. Ребе стал его первым звать Тору читать.
Перестали его детки хлеб с водой есть, стала Нехама халы да флодуны печь.
Когда бабушка Цырул маленькой была, у них в гостях была, ела флодун с творогом с их стола. Ела, сколько хотела, и с собой дали, чтобы их не забывали.
Аз Гот гыт лэбн, гыт эр ЦУМ лэбн! (Если Бог даёт жизнь, он даёт и для жизни! – идиш).

СКАЗКА О МОГЕНДОВИДЕ, СДЕЛАННОМ ИЗ ПРОВОЛОКИ, И ДАВИДЕ, СЫНЕ РЕБ МОЙШИ

Давно это было. Когда дедушкин дедушка ещё под столом гулял, а бабушкина бабушка ещё в люльке спала.
Напал в ту пору на Краснополье Мор. Что ни день, в местечко прилетает, людей изводит. Все по домам сидят, на улицу выйти боятся. Да Мору стены не преграда: лапой взмахнёт – стены валятся, крыши подымаются, окна рассыпаются.
Скоро в местечке даже миньян (десять человек для святой молитвы) не стало из кого собрать.
На самом краю местечка, почти у леса, жили реб Мойша с женой Дорой-Брохой и сыночком Давидом. Когда Мор забрал реб Мойшу, Давид выполз из-под стола, к маме подошёл и сказал, что пойдёт с Мором биться.
– Куда тебе с ним сражаться! – всплеснула руками Дора. – Ты же из-под стола ещё не виден!
Только как ни старалась отговорить сыночка, не отговорила. Вздохнула, заплакала, а потом порылась по полкам и вынула из коробочки со всякой мелочью маленький проволочный могендовид (шестиконечная звезда – по преданию имеющая форму щита царя Давида).
– Хоть он не из золота, да добрыми руками сделан. Твоему папе его папа сделал. Вот мы и хранили его на память о твоём дедушке. Пусть он тебя бережёт в дороге.
Протянула верёвочку через могендовид и надела его на шею Давида. Только верёвочка коснулась шеи, стал Давид на глазах расти. Не успела Дора-Броха глазом моргнуть, а стоит перед ней ныт а клэйнэр кинд, нор а шэйнэр гыбэр (не маленький мальчик, а красавец богатырь – идиш). Нестрашно такого богатыря в дорогу отпустить.
Попрощался Давид с матерью, зашёл к ребе попрощаться, а ребе говорит:
– Возьми с собою сына реб Шмуела Хаима. Он из хорошей семьи. И богатырь! Штаркэр фун Хаим Боймэ кэйнэр ныт! (Сильнее за Хаима-Дерева никого нет! – идиш) Вам вдвоём легче будет Мора одолеть. Не напрасно его Боймэ (Дерево – идиш) зовут, он деревья руками вырывает с земли. Будешь лесом идти, встретишь его, возьмёшь в напарники.
Долго ли шёл, коротко, в густой лес вошёл. Слышит, шум стоит, кто-то лес валит. Подошёл поближе, человек деревья с корнем вырывает, в скирды складывает.
– Эй, – говорит Давид, – как звать тебя величать?
– Звать меня Хаим-Боймэ, – говорит. – А ты кто будешь?
– Давид я, – отвечает сын реб Мойши. – Меня к тебе ребе послал. Чтобы мы с тобой от Мора людей спасли.
– Ох, богатырь нашёлся! – посмотрел на него сверху вниз Хаим-Боймэ. – Надо сначала посмотреть, стоит ли с тобой против Мора идти! Давай силой померяемся.
– Я не против, – согласился Давид.
Хотел его Боймэ, как дерево, от земли оторвать, но Давид его раньше поднял над собой вместе с деревом, а потом на землю тихонько опустил да коленкой прижал.
Еле поднялся с земли Хаим, но победу Давида с оговоркой признал:
– Повалил ты меня, потому что я подскользнулся, – говорит. – Но раз ребе просил, помогу тебе Мора одолеть.
Пошли они дальше вдвоём. Долго ли шли, недолго, да притомились. Решили перекусить. Бросили жребий, кому костёр распалить и кашу сварить, кому за зайцем в лес сходить. Давиду выпало в лес идти, Хаиму, кашу варить.
Разжёг костер Боймэ, кашу стал варить. Да только каша поспела, вдруг откуда ни возьмись старичок появился: борода до земли, а в руках дубинка с острыми шипами.
– Эй, – говорит старичок, – это каша моя! Не дашь кашу, на спине твоей её размажу!
Испугался Боймэ. Отдал кашу, старичок поел, ни капельки в котелке не оставил. И ушёл.
Вернулся Давид, а каши нет. А Боймэ не признался, что старичок приходил. Сказал, споткнулся, котелок перевернулся, птицы налетели – всю кашу поели.
Ещё день прошли, опять остановились на ночлег. Настала очередь Давида кашу варить. Пошёл Боймэ на охоту. Идёт и про себя смеётся: представляет, как старичок Давида поколотит.
А Давид кашу сварил. Сидит, ждёт, когда Боймэ придёт. И тут старичок перед ним возник. Дубинкой размахивает. Кашу требует.
– Не дашь, – говорит, – дубинкой побью, кашу горячую по спине размажу!
– Силён ты хвалиться, только надо сначала вежливости поучиться, – сказал Давид.
Схватил он старичка за бороду, в лес подальше от костра завёл и за бороду привязал к дереву.
Вернулся Хаим и дивится: каши полный котелок, будто старичка и не было.
А как поели каши, рассказал ему Давид про старичка и повёл к дереву чудо-юдо показать. Только старичка и след простыл. Вместе с деревом убежал. Пошли они по его следам и дошли до дыры в земле.
– Пойдём за ним, – говорит Давид.
Испугался Боймэ. Стал и Давида отговаривать:
– Это подземное царство, – говорит. – Там живая душа не живёт.
– А вдруг там Мор живёт, – не согласился с ним Давид. – Спущусь, посмотрю. А ты сиди здесь и жди. Когда дерну верёвку, подымешь меня.
Обвязался верёвкой Давид, поправил могендовид на шее и спустился в дыру.
Долго он опускался, пока до дна добрался. Добрался, огляделся и увидел вдалеке дом. Вроде дом и рядом казался, а шёл до него Давид долго.
Дом высокий, больше, чем у Брагина. Крыша черепичная. А на крыше флюгер в виде дракона. Подошёл к воротам Давид, постучался.
Открыла двери девушка. Увидала Давида, испугалась:
– Как ты попал сюда? Сюда даже птицы не залетают. Звери стороной обходят! Это дом самого Мора! Меня он уже три года, как из дома родного унёс. Служанкой у себя держит. С тех пор, как я здесь, ни одного человека не видела. Убегай поскорей, пока Мор не вернулся!
– Мор мне и нужен, – говорит Давид.
– Нет его сильнее никого! – девушка говорит. – Три царства он извёл! А сколько людей в песок превратил! Уходи быстрей!
– Никуда я не уйду, – говорит Давид. – А кто кого изведёт, ещё посмотрим!
Тут из-за двери старичок выскочил, закричал противным голосом:
– Сейчас Мор прилетит, тебя заморит, в песок превратит!
– Эй ты, крикун-говорун, – остановил его Давид, схватил за бороду, раскрутил и на крышу забросил.
Закрутился старичок бородой за флюгер, вместе с ним стал скрипеть и поворачиваться.
Тут всё вдруг потемнело кругом. Загудело, зашумело, затряслось. Старичок к флюгеру прижался. Закричал:
– Мор прилетел, Мор прилетел!
Увидал Мор Давида, крылья распластал, стал вокруг Давида кружить, отравой плеваться. А Давид стоит, не шелохнётся, ждёт, когда Мор ближе подлетит. Только крыло Мора рядом мелькнуло, Давид и ухватился за него. Подтянул чудище к себе да открутил ему голову. Был Мор да остался пшик. Вспыхнул пламенем и сам в песок превратился.
А Давид с девушкой пошли к дыре, чтобы назад домой вернуться. Подошли, видят, верёвка болтается, значит, Боймэ ждёт. Давид привязал девушку первой. Дернул за веревку, и потащил её Боймэ наверх.
Обрадовался Боймэ, когда девушка рассказала ему, что Мора Давид уничтожил. И решил он Давида не поднимать, в подземном царстве оставить. А всем сказать, что это он Мора победил.
Девушке велел молчать, если не хочет, чтобы он на дерево её забросил.
– Я, – говорит, – сильнее Давида! Деревья с корнями вырываю, кору с них одной рукой сдираю.
Ждал Давид, когда веревка спустится, долго ждал, да не дождался. Задумался, как из подземного царства выбраться.
И тут вспомнил он про старичка с бородой. Пошёл назад к дому Мора. А старичок закрутился бородой вокруг флюгера, раскрутиться не может.
– Эй, длинная борода, – говорит Давид. – Выведи меня наверх, освобожу твою бороду. А то будешь болтаться ещё много лет!
Задумался старичок.
– Ну как знаешь, – говорит Давид. – Можешь оставаться на флюгере. А я пошёл, сам дорогу найду.
Испугался старичок.
– Эй, – говорит, – постой! Я не могу тебя вывести наверх. Ты тяжёлый, мне тебя не поднять. Только недалеко отсюда на большом дубе орёл живёт. Он тебя может вверх поднять, если захочет. Отвяжи мою бороду, дорогу к орлу покажу.
Отвязал старичка Давид, и пошли они к дубу, на котором орёл гнездо свил.
Подошли и видят: лежит птенец возле дерева, из гнезда, вывалился. Поднял его Давид, вернул в гнездо и стали они орла ждать. Наконец прилетел орёл. Увидел Давида, спросил, что ему надо.
Рассказал ему Давид, как Мора уничтожил, как друг его обманул. А старичок добавил, как птенца Давид в гнездо вернул.
– Ты моему сыну помог, и я тебе помогу, – орёл сказал, – нам высоко лететь, мне в дороге кушать надо. Возьми три хлеба и три курицы. Поверну голову направо – дай мне хлеб, поверну голову налево – дай курицу! Не дашь, сброшу тебя и назад полечу.
Сделал всё, как велел орёл Давид. Уже почти долетели они, небо стало видно, но кончились и куры, и хлеб.
Повернул голову направо орёл, схватил нож Давид, отрезал себе руку, сунул её в клюв орлу. Дальше летят. Налево повернул голову орёл, отрезал Давид ногу, отдал орлу.
Тут и долетели они доверху. Свалился с орла Давид, но встать не может: руки нет, и ноги нет.
Увидал это орёл и говорит:
– Потри рукой свой могендовид! Раз потрёшь – рука вырастет, два потрёшь – нога вырастет. А три потрёшь – силы ещё больше у тебя прибавится.
Так и сделал Давид. Рука на место вернулась, и нога, как была, на своём месте стоит. Распрощался с орлом Давид и пошёл домой.
Обрадовалась Дора-Броха, что сын домой вернулся. Новость ему рассказывает, что Хаим-Боймэ Мора убил, всех от напасти избавил. Завтра, говорит, свадьбу играть будет. Он из плена дочку самого Виленского ребе освободил.
– Интересно мне с таким богатырём поговорить, – усмехнулся Давид. – Пойду поздравлю его!
Как увидал Хаим Давида, испугался. На колени упал, во всём повинился.
Схватил его Давид, поднял над головой и на край земли забросил. По сей день он оттуда не вернулся.
А Виленский ребе, увидав Давида, решил засватать его за свою дочку. Да Давид сказал, что он не из ихеса (не из знатной семьи) и найдёт себе невесту в своём местечке.
Так оно и было. Женился Давид на Ривке-белошвейке. И моя прапрабабушка на той свадьбе была – на руках сидела, леках ела.
А проволочный могендовид Дора-Броха опять в коробочку спрятала.

СКАЗКА ПРО ГЛИКЕЛЭ

Давно это было. Много воды утекло, много дождей прошло. Крыши соломенные поизносились, новыми домами местечко обновилось.
Жил в Краснополье реб Мойшэ-Ичэ. Был он а шнайдер (портной – идиш). Хороший был мастер, но, как говорят, из тех, кто а цурыс эн эмайткес гат (кто сам в рваных штанах ходит – идиш). Восемь детей у него было. И все девочки. Роза, Хаша, Голда, Цейтл, Мэра, Двойра, Нехама и младшенькая Гликелэ. Глык по-еврейски счастье. Когда думали про имя, жена реб Мойши Хава-Шпринца вспомнила, что была у неё тётя Глыка, у которой муж был в Быхове ребе. Вспомнила и подумала, а подумав, посоветовалась с Мойшэм-Ичэм, и решили они назвать младшенькую Гликелэ, чтобы с ней в дом счастье пришло.
Только счастье в дом не пришло, мимо дома прошло, стороной обошло.
В тот год, когда родилась Гликелэ, переехал из Пропойска в Краснополье портной реб Шмуел-Белиндэр. Его мизинкл (младшенький – идиш) женился на дочке ребе (раввина – идиш). И мишпоха Белиндэра вся подалась в Краснополье. И так в местечке небогато было богатых заказчиков для хорошего костюма, а тут все они к новому портному пошли. Как-никак швуэр (тесть – идиш) самого ребе.
Остались одни орымэ (бедняки – идиш). А что с них возьмёшь? Бедняк к портному пойдёт, когда десять дырок в штанах наберётся.
Бедно, худо дела шли у реб Мойши-Ичи. Но шли. Как говорила Хава-Шпринца, главное, чтоб на хлеб и воду хватало. А уж без халы обойдёмся.
А как неурожай пришёл, совсем дела пошли худо. В такие времена и десять дырок не проблема. Никто к портному даже в базарный день не заходит. Одни нищие по домам ходят.
Как-то зашла в их дом незнакомая старушка. Кусочек хлеба попросила. Дала ей последний кусочек Хава-Шпринца и про судьбу свою рассказала. А старушка и говорит:
– Много я по свету ходила, много повидала, знаю, что у всякой беды есть своё начало. Думаю, что одна из твоих дочерей беды в дом приносит. Судьба у неё такая, злая, – посмотрела старушка на Хаву, вздохнула и добавила. – Та твоя дочка в дом беду приносит, кто во время сна ручки в кулачки сжимает. Отправь её из дома. Пусть она свою судьбу ищет. Может, уговорит её стать к ней доброй.
Сказала такие слова старушка, хлеб дожевала, что ей Хава дала, и ушла.
Когда вечером дети уснули, рассказала Хава реб Мойша-Иче про старушку. Рассказала и заплакала:
– Не хотела я смотреть, как дети спят, но нечаянно глянула. Это наша Гликелэ ручки кулачками держит.
Сказала и добавила:
– Только пусть мы будем кашу из камней кушать, но никуда я нашу Гликелэ из дома не пущу!
– Как-нибудь проживём, – согласился Мойшэ. – Бэсэр айм гликлих эрвердн, бэт унзэрэ Гликелэ фарлорн (Лучше несчастливыми быть, чем нашу Гликеле потерять – идиш).
Так поговорили они и заснули. А когда они говорили, Гликелэ не спала и всё слышала. Только родители заснули, встала Гликелэ, оделась в своё поношенное платьице, платочек завязала, ботиночки с дырками обула и ушла из дома свою судьбу искать. Долго ли шла или коротко, притомилась, и тут дом увидала.
Жили в этом доме три сестрицы-кружевницы Малка, Залка и Галка. Попросилась Гликелэ к ним на работу. Работница по дому им надо была, так как целый день они кружевами занимались, готовили наряд для будущей невесты молодого могилёвского ребе Шломы-Довида.
Спросили, как звать её.
Не решилась Гликелэ назвать своё настоящее имя и сказала, что звать её Шлимазэлэ (неудачница, невезучая – идиш). Удивились её имени сёстры, но ничего не сказали. Шлимазэлэ так Шлимазэлэ! Что на свете не бывает?
Всё в доме убрала Гликелэ, еду наварила и огород привела в порядок. Радуются сёстры, что нашли такую хорошую умелую работницу. Вечером собрались они матушку наведать: есть кого дома оставить. А то раньше боялись за свои кружева, как бы их кто в их отсутствие, не испортил. Ушли сёстры, а Гликеле на полу прилегла и заснула. Сон её совсем сморил. Глаз открыть не может. Проснулась от крика сестёр: кот взбесился, все кружева порвал.
– Ох! С Шлеймазэлэ связались! – сёстры раскричались и прогнали Гликелэ.
Долго ли она шла или коротко, утомилась. Дом увидала. Зашла, ночевать попросилась. Жил в доме балагола. Впустил он Гликелэ в дом. Поинтересовался, как её звать.
– Шлимазэлэ, – говорит она.
– Ну, раз Шлимазэлэ, – засмеялся он, – так идти спать на конюшню. Там у меня карета стоит, что я приготовил для свадьбы молодого могилёвского ребе, смотри, не запачкай её, на полу спи!
Только на пол Гликелэ опустилась, так сразу и заснула: за день устала. Пока шла, ни разу не присела.
Проснулась от крика балаголы:
– Ох, с Шлеймазэлэ связался! Чтобы мои глаза тебя не видели, чтобы мои уши тебя не слышали!
Пока она спала, кони с привязи сорвались, карету сломали.
Прогнал балагола Гликелэ, дальше она пошла.
Долго ли коротко шла, к реке подошла. Видит, женщина бельё стирает. Белья у неё два корыта, и ещё два мешка стоят.
Не решилась Гликелэ к женщине подойти, чтобы своё невезение в её дом принести. Села в сторонке, ноги в воду опустила. Да женщина сама к ней подошла.
– Не поможешь мне бельё постирать? – говорит. – Я прачка могилёвского ребе. У них к свадьбе готовятся. Второй месяц три шадхена (сваты – идиш) ему невесту ищут. Помоги постирать бельё, я заплачу. А то вижу, что сама не управлюсь.
– Я и рада помочь, но приношу людям одни беды, – вздохнула Гликелэ и рассказала женщине про свою судьбу.
Выслушала её прачка и говорит:
– Да, судьба у тебя непростая, с характером. Надо с нею подружиться тебе. Давай, помоги мне бельё постирать. А утром подумаем, что с твоей судьбой делать.
Очень понравилось прачке, как с работой справилась Гликелэ. А когда она заштопала все дырочки на бельё, в восторг пришла:
– Знала я мастериц. А такую впервые вижу! Золотые ручки у тебя. Золотой должна быть и судьба.
Утром испекла женщина две большие халы с маком, дала их Гликелэ и сказала:
– Пойдёшь вдоль бережка. Дойдёшь до густого леска. Станешь на поляне и крикнешь со всей силы: «Судьба тёти Клары, выходи, халу от тёти Клары получи!». Тётя Клара – это я. Крикнешь так три раза, моя судьба и
выйдет. Дашь ей одну халу и попросишь, чтобы она тебя к твоей судьбе привела. Свою судьбу второй халой угостишь!
Так и сделала Гликелэ. Дошла до леса. Стала на краю и позвала судьбу тёти Клары. Три раза прокричала, и вышла из леса молодая женщина. Отдала ей Гликелэ халу и про свою судьбу спросила.
– Недалеко отсюда твоя судьба на пеньке сидит, – говорит женщина. – Ох, злая она презлая!
– Какая ни есть, а моя, – говорит Гликелэ.
Показала женщина ей тропинку к судьбе, по ней и пошла Гликелэ.
Долго шла или нет, но нашла свою судьбу: сидит на пеньке старуха лохматая, непричёсанная, неухоженная. Платье в дырках. Платка на голове нет, как положено старой еврейке.
Увидала старуха Гликелэ, закричала:
– Вос ду гекумен? (Зачем пришла? – идиш)
– Халу тебе принесла, – Гликелэ говорит.
– Обойдусь, – старушка говорит, а сама от халы глаз не отводит.
– Она с маком, с корочкой, на маслице, – говорит Гликелэ.
Пошумела старушка, да халу взяла.
А Гликелэ вынула из кармашка гребешок и причесала старушку.
А потом Гликелэ вынула иголку с ниткой.
– Я вам, бабушка, в платье дырочки зашью, – говорит.
– И ум зашьёшь, – забурчала старушка.
– А вы ниточку в зубы возьмите, и ум не зашьётся, – Гликелэ сказала. – Так мой татэ (отец – идиш) всегда говорил.
Оторвала от нитки кусочек Гликелэ и дала старушке.
– А клугер мэн дайн татэ! (Умный человек твой отец! – идиш) – сказала старушка и зажала между зубами нитку.
Гликелэ заштопала все дырочки на платье старушки. Как будто их и не было! А потом из своего платочка вывязала старушке на голове красоту, какую у ребецин видела. Подошла старушка к реке, в воду поглядела, себя не узнала:
– А красавицэ! А найсэ идэнэ! (Красавица! Красивая еврейка! – идиш)
Старушка покрутила в воздухе рукой и протянула девочке маленькую коробочку:
– А это мой тебе подарочек! И беги скорее домой!
Гликелэ попрощалась со старушкой, взяла коробочку, обещала старушке в следующий раз принести флодун с творогом. И побежала домой.
А в это время прачка принесла ребе бельё. Посмотрел он и удивился: были дырочки и нету. Знал он, как Клара штопает, видит – не её рука.
–Что за мастерица их заштопала? – спросил ребе Шломе.
Прачка и рассказала про Гликелэ.
– Пусть ко мне придёт, – говорит ребе, – хочу посмотреть на мастерицу.
Побежала Клара домой за Гликелэ. А Гликелэ уже домой пришла, уборкой занялась.
– Ребе тебя ждёт! – прямо с порога сказала Клара-прачка.
– А у меня платье старое, – вздохнула Гликелэ.
И тут вдруг коробочка завертелась, по дому закружилась, открылась, и из неё платье появилось. Да такое красивое, что ни в сказке сказать, ни словами описать.
Надела его Гликелэ и пошла к ребе. Увидал её ребе и сразу влюбился.
– Не ищите мне невесту, – сказал шадхенам, – невеста сама ко мне в дом пришла!
Заканчивая рассказывать эту сказку, мама всегда говорила:
– Бабушка Этта на этой свадьбе была, халу с маком ела, в мёд макала, молоком запивала. И среди гостей старушку видала, которая больше всех скакала, и в ладоши била, и песни пела.
А потом мама добавляла:
– Глык из дэр, воз из цуфридн мит зайн гойрл! (Счастлив тот, кто рад собственной судьбе! – идиш).

Оформление и рисунки Натальи ТАРАСКИНОЙ.