Речка исчезла

Почему человеку вспоминается детство? Трудно сказать. А ведь снится и тянет туда, в этот мир. Воспоминания хаотичны, неожиданно всплывает то одно, то другое. На Лёшину долю выпало немало испытаний: эвакуация из Витебска под обстрелом фашистских самолётов, инфекционные болезни, дважды был на грани смерти, голод – постоянный спутник в «хлебном» Ташкенте. В послевоенном Ленинграде жизнь в огромных коммуналках для всех была неустроенной. После демобилизации отец долго не мог найти работу, и семье приходилось довольно трудно.

Два года в Новогрудке оставили яркий след в памяти, они были по-настоящему счастливыми!
…Год за годом откладывал Алексей поездку в Беларусь. И вот однажды, отдыхая с женой на литовском курорте Друскининкай, они выбрали время.
...Летом 1945 года 2-ю гвардейскую мото-штурмовую инженерно-сапёрную бригаду, в которой сражался его отец, перевели из Восточной Пруссии в Западную Белоруссию.
В Новогрудке отцу предоставили жильё. И в сентябре мать с Лёшей приехали к нему из Средней Азии. Дом, где они поселились, ранее принадлежал помещику Кадзику, бежавшему с отступающими немецкими войсками. Чего только не было в поместье! За большим фруктовым садом и застеклённой цветочной оранжереей с улицы виднелся лишь конёк крыши. За домом был огород, и далее до небольшой речки простирался казавшийся необъятным луг. Рядом с огородом – погреб. Зимой Лёша с интересом наблюдал, как рабочие выпиливали изо льда большие кубы, на санях подвозили к погребу, затаскивали внутрь и засыпали опилками. В ту пору холодильников не было, и продукты хорошо сохранялись всё лето.
С улицы к дому вёл широкий проезд. На повороте вросла в землю покосившаяся, крытая соломой, изба помещичьего батрака Антека, щуплого мужичка с редкой бородкой. Поселившуюся в барском доме семью он принял за новых господ: при встрече снимал шапку, кланялся, глядел умильно. Советским людям подобное обращение было непривычно, Антека просили этого не делать, но он продолжал – так воспитали. С его сыном, тоже Антеком, Лёша играл и гулял в окрестностях.
Вернувшийся из эвакуации дедушка в следующем 1946 году посадил в огороде немного пшеницы. Когда она поспела, весь урожай – три мешка – дедушка с внуком на тележке повезли на мельницу. Маленький Лёша хорошо запомнил поездку.
Вышли рано утром по холодку, дорога предстояла дальняя. Солнце поднималось всё выше, обещая жаркий день. В лесу перекликались птицы, а над полями, невидимые в знойном небе, заливались жаворонки. В полдень уставшие хлеборобы сделали привал в тени деревьев на травке. Дедушка достал из сумки, завёрнутые в чистое полотенце душистый домашний хлеб, огурцы, порезал их пополам и аккуратно посыпал крупной серой солью. Лёша ничего вкуснее не ел.
... К середине дня показались руины новогрудского замка – резиденции князей Великого княжества литовского, некогда крупного торгово-ремесленного центра. Путешественники проскочили центр, оставив «на потом» осмотр достопримечательностей. Порулили на окраину к бывшему имению пана Кадзика.
Оставив машину на улице, Алексей с волнением устремился к дому. Вначале он даже усомнился: не ошибся ли? Крестьянская изба Антека на повороте исчезла. Больших яблонь, груш, вишен, слив, по которым когда-то лазал, как и цветочной оранжереи, не стало, лишь кое-где кустились смородина и крыжовник. Без крыши, оконных рам и дверей на ещё прочном фундаменте стоял скелет дома. Вместо некогда большого огорода – заросшее бурьяном поле. Там, где был колодезный сруб, зияла глубокая яма с чернеющей на дне водой! Кто-то вытащил отсюда бетонные кольца. Но, значит, место правильное! Сердце бешено застучало – он ступил на землю своего детства!
Рита никогда не видела мужа таким взволнованным:
– Ты обрадовался, или огорчился? Что с тобой?
– И то, и другое! Понимаешь, я ждал этого момента 60 лет!
Алексей поднялся в дом. Четверть просторной кухни по-прежнему занимала деревенская печь с сохранившейся кое-где известковой побелкой. Сколько хлебов, булочек, блинов и прочих вкусностей готовила на ней бабушка! Осторожничая на полусгнивших половицах, прошёл по комнатам. Их расположение осталось прежним, он мучительно припоминал, где что стояло. Держась за ветхие перила и переступая через сломанные ступеньки, поднялся на чердак. Картины прошлого одна за другой всплывали в памяти.
... Как-то обнаружил на дне сундука польский альбом с марками. Он с ним не расставался, разглядывал, узнавал от взрослых о неведомых странах. А однажды под грудой тряпья нашёл настоящий в смазке пистолет. Засунув за пояс, разгуливал с ним по улице на зависть мальчишкам, воображал себя партизаном. Приехавший вечером со службы отец так не думал: отобрал оружие да ещё наградил шлепками.
…Рита забеспокоилась долгим отсутствием мужа, сама лезть на чердак не рискнула и стала его окликать. Алексей нехотя спустился вниз. Дом разрушался и его душа исчезла.
Со двора открывался замечательный вид на окрестные холмы, перелески, дороги. Правда, они изменились: холмы стали ниже, перелески мельче, а дороги уже. Там, где прежде текла речка, росла осока. Реченька исчезла! Для Алексея это стало потрясением – ведь с ней так много было связано!
... С Антеком они здесь купались и загорали на песчаных отмелях, удили рыбёшек. Иногда уходили далеко-далеко, до самого болота, откуда речка начиналась. Зимой на расчищенной от снега дорожке катались на привязанных к валенкам примитивных коньках, сработанных добрым кузнецом. А однажды в солнечный весенний день, когда ещё снег лежал, Лёша отправился на прогулку. Возвращаясь, с удивлением обнаружил, что тропинку перекрыла весело журчащая вода. Кое-где берега соединялись переходами, но снег их скрывал. Он рискнул идти напрямую к дому и провалился в воду по пояс. К вечеру поднялась температура.
...Не стало двух деревушек, что находились неподалёку. На их месте росли полынь, колючки, чертополох, как будто здесь никогда ничего и не было.
В одной из них шестилетний Лёша подружился с зажиточным крестьянином Тарасом. Летом после завтрака летел на сельский двор. Весело было наблюдать, как запрягают его любимца Орлика, огромного гнедого коня, как кормят свиней, кур, доят коров. Тарас сажал его на телегу, прикладывал ухо к детскому животику, делал сосредоточенное лицо и безошибочно угадывал, что было на завтрак. Мальчика поражало: как можно, не видя, определять, что он ел? А это легко читалось на не вытертом детском ротике! Зимой снаряжались сани-розвальни. Как легко мчал их Орлик по искристому снегу! Много лет спустя в Павловском парке Алексей катал на санках сына. Мимо пронеслась конная упряжка, и он замер: пахнуло, казалось, давно забытыми запахами из детства – сена и вспотевшего на морозе Орлика!
...Однажды к подворью Тараса подкатил «виллис» с армейским патрулём. Из машины вышли офицер и автоматчик. Такое событие Лёша не мог пропустить, в мгновение оказался у своего друга и стал свидетелем тягостной сцены. На крыльце, застёгивая на ходу шинель, появился солдат. Его плечо обнимала Нюра, старшая дочь Тараса. Она плакала, предвидя разлуку.
– Где увольнительная? – строго спросил офицер.
Солдат с виноватым лицом протянул смятую бумажку. Девушка перехватила её, порвала на мелкие клочки и бросила под ноги.
– В машину! – рявкнул сразу побагровевший офицер.
Солдат, понурив голову, подчинился приказу, мать увела рыдающую Нюру в дом.
...Кузница была для Лёши волшебным местом, он мог провести в ней целый день. Будто сказочный богатырь, рослый бородач Микола раздувал мехами огонь и, когда железная пластина в горне раскалялась добела, быстро стучал по ней молотом. Искры летели во все стороны, пластина становилась нужной в хозяйстве вещью. Остывая, она темнела. А иногда для закалки он железными щипцами бросал изделие в чан с водой, раздавалось шипение, вырывался пар. Когда подковывали лошадь, Лёша не мог глядеть на неё, ему казалось, что животное страдает. Он убегал домой и приносил кусочек хлеба или сахара. И лошадь благодарно косила на мальчика огромным чёрным глазом.
В полдень к двери подходила красавица-жена в нарядном сарафане и, улыбаясь Лёше, певучим голосом звала мужа с «помощником» обедать. В просторном доме было чисто, добротно и ладно: в комнатах лежали разноцветные половики, в гостиной медленно качался маятник в огромных напольных часах, в углу, подсвеченные лампадкой, висели иконы. Всё было так не похоже на тесное с земляным полом жильё батрака! В сильные морозы жена Антека заносила в избу маленьких поросят, впускала кур, козу, там было дымно и смрадно. Да и сам бедняк Антек разительно отличался от сильного, уверенного в себе, справного хозяина Миколы!
..Алексей и не заметил, как пролетело несколько часов. Солнце клонилось к горизонту, а он, раскрасневшийся и вспотевший, всё бродил вокруг дома, спотыкаясь на кочках и бормоча что-то.
– Ну, сколько можно! Хватит! – жена потеряла терпение, – поедем!
На обратном пути супруги осмотрели крепостные руины и, взявшись за руки, двинулись к центру.
...Алексей припомнил, как однажды сюда со страшным грохотом ворвался танк Т-34. Был зимний день, мела пурга, танкисты, должно быть, сбились с пути. В бывшем польском городке, где за последние годы власть неоднократно менялась, началась паника. Горожане прятались по домам, а те, кого танк заставал на узкой улочке, испуганно втискивались в любую щель подальше от него. Танкисты спрашивали как проехать, а люди не понимали по-русски. В конце концов, двое коренастых парней в чёрных комбинезонах и шлемах спрыгнули с танка, подхватили под руки бородатого крестьянина в видавшем виды тулупе, ушанке и валенках, подсадили его на броню и знаками приказали вывести на нужную дорогу. От неожиданности пожилой человек перепугался и закатывал глаза, будто на казнь везли.
У небольшого старинного особняка Алексей остановился. Последние лучи солнца высветили красивые завитушки на ионических колоннах при входе. Местами они обломались, дом имел нежилой вид.
– А здесь я встречал Новый 1946 год. Такого яркого весёлого праздника у меня в жизни больше не было! Тогда собрался командный состав бригады с семьями. Мать, школьная учительница, несмотря на уговоры, идти отказалась:
– Не желаю встречать Новый год в компании с «распутными женщинами»!
Она имела в виду хозяйку дома, где квартировал командир, и её младшую сестру. Обе были необыкновенно красивы. Мать утверждала, что старшая во время оккупации жила в этом особнячке с немецким комендантом и родила от него ребёнка. А младшая – пользовалась успехом у офицеров.
– Но я-то должен идти, понимаешь? – настаивал отец.
– Ну, что ж, иди и возьми с собой сына! – смилостивилась мать.
Для детей накрыли отдельный стол, и за ним сидела белокурая голубоглазая девочка лет трёх, дочь хозяйки. Она была разодета, как кукла на рождественской открытке.
Огромную ёлку украшали разноцветные шары, гирлянды, колокольчики. На ветвях были закреплены маленькие свечки. Воск капал с них на иголки, застывал и превращался в желтые искрящиеся точки. Вокруг ели бегал по узеньким рельсам игрушечный поезд.
Дамы щеголяли в красивых заграничных платьях. Запах их духов дурманил голову. Мебель, посуда на столе, ёлочные украшения, игрушки – всё трофейное. Столы ломились от бутылок и закусок. Гремели тосты «За Победу!», «За Родину!», «За Сталина!» Бравые гвардейские офицеры, звеня медалями и притоптывая в такт каблуками, лихо отплясывали под «Розамунду» и венские вальсы.
Детям войны, ничего подобного не видевших, казалось, что они попали в другую цивилизацию. Лишь Дед Мороз, вручив подарки, вернул их к действительности.
Бурное веселье длилось до утра, а детвору уложили на широченной кровати хозяйки дома. Вероятно, на ней лежал в своё время и немецкий комендант.
Спустя много лет мать рассказывала, что командир женился на своей пассии, та родила ему двух сыновей, и они счастливо жили.
...А какие воскресные базары бывали на центральной площади! С окрестных деревень съезжались крестьяне. В 1946 и 1947 годах страна лежала в развалинах, продуктов не хватало, а на базаре было всё. Торговали прямо «с колёс». Больше всего Лёша поражался большим жёлтым шарам замёрзшего коровьего масла, наваленным на телеги, будто кочаны капусты.
…Супруги вернулись в Литву за полночь. Жизнь вошла в колею привычных дел и забот, и давно прошедшее перестало Алексею сниться. Постепенно детали поездки стали забываться, лишь реченька не отпускала, осталась в глубине души.
Как-то Алексей рассказал о своём детстве внучке. По скучному выражению лица понял, что ей не интересно.
– Дедушка, – прервала его, – прочти мне лучше сказку о царе Салтане!
Он замолчал. Вспомнил о сохранившемся альбоме с марками. Достал его с дальней полки и вручил первокласснице. Она сразу оживилась и, как он когда-то, стала бережно переворачивать пожелтевшие страницы, тыча пальчиком в интересные марки, расспрашивать о странах и людях, что изображены на них.
Алексей решил записать, что ещё помнилось. Авось, внучка, став взрослой, захочет узнать, какой была жизнь раньше, ощутить аромат прошедшей эпохи, и что-нибудь дрогнет в её сердце.

Графа №5

Времена изменились, и некогда большой оживлённый вокзал в Штольберге закрылся. Теперь от непогоды пассажиров спасали застеклённые будки, о движении поездов информировали стенды и высокий красный столб на перроне. Поскольку поездка в Кёльн выпала на праздничный день, и разобраться самостоятельно в расписании я не смог, нажал кнопку на столбе. Невидимый железнодорожник ответил на вопрос, но так быстро, что я не уловил сути и обратился снова. Микрофон взяла женщина и низким эротическим голосом (от интонаций аж мороз по коже продрал) спросила, что я желаю. Желание появилось, но не за этим мы пришли на вокзал. Запинаясь, повторил просьбу. Дама терпеливо всё разъяснила. Попробовал найти нужный поезд, запутался и вновь попросил о помощи. Чарующий голос предложил последовательно выполнить ряд операций. Шум проходящих грузовых составов мешал, я стал громко повторять команды, а к кассовому аппарату встала Алиса, десятилетняя внучка. Когда раздалось: «Schauen Sie in Spalte N5 nach!» (посмотрите в графу N5 – нем.), мои спутники дружно захохотали.
– Was ist daran so lächerlich? (что в этом смешного? – нем.), – удивился грудной голос.
– Видите ли, это совпадение: пункт N5 мне и моим спутникам хорошо знаком из прошлой жизни. К расписанию поездов он не имеет отношения!
– Ich kann es nicht fassen! Ich kann nicht das umfassen! (Не понимаю! Я не могу этого понять! – нем.) – послышалось после паузы.
Удивилась и Алиска, даже бровки подскочили кверху на загорелом хорошеньком личике. Ну, не объяснять же обеим дамам, что пункт N5 (национальность) в советском паспорте для некоторых категорий граждан превращал документ в «волчий билет»!
Почему-то вспомнилось, как в 70-е годы искал работу. Благодаря тестю, в прошлом управляющему строительным трестом, раздался звонок в кабинете директора большого асфальтобетонного завода, где требовался главный энергетик.
– Ну, что ж! – лет пятидесяти пяти грузный шеф в затемнённых очках просмотрел мои бумаги и закурил. Вы нам подходите, приступайте, только автобиографию напишите коротко и не упоминайте никаких родственников!
Присутствовавшая при этом кадровичка пригласила в свой кабинет:
– А мне напишите, пожалуйста, подробную биографию со всеми родственниками!
Сделал, как велел директор. Работа оказалась тяжелейшей, неспроста энергетики постоянно менялись. Подобрав персонал и выбив средства на ремонт, привёл запущенное энергохозяйство в порядок. А когда установил премию за экономию электроэнергии, ко мне на работу просились. Через пять лет директор умер – пил здорово. На смену ему пришёл явный антисемит. Работать с ним не захотел, с сожалением оставил хорошо налаженную службу и стал искать другое место.
Наверное, в те годы появился анекдот, как нельзя лучше характеризующий эпоху:
«– Арон Рувимыч! Как дела? Как живете?
– Я?.. На пять с плюсом.
– Это как?
– Пятый пункт плюс остальные цорес (несчастья – идиш)».
Прошли годы, и во времена перестройки появился другой анекдот на эту тему:
«Один начальник другому:
– Вы евреев на работу берёте?
– Берём.
– А где вы их берёте?»
Смех смехом, а вот как мне быть теперь после 20 лет жизни в Германии? Говорят, человек считается евреем, если его внуки евреи! Пока Алиска ходила в детский садик при гемайнде (община – нем.), вопросов не возникало. Сейчас помогаю ей заниматься русским языком. Вместе мы прочли несколько книжек. А вот в школе со своими русскими подружками она разговаривает по-немецки. По-немецки же отвечает родителям. И сомнения стали одолевать меня.
По большим праздникам и на молитву «Искор» – память по умершим – я хожу в синагогу. Следую еврейским традициям, сохранившимся в памяти от дедушки и бабушки, люблю еврейский юмор, праздничную еду, приготовленную женой. Внимательно слежу за всем, происходящим в Израиле. Достаточно ли этого, чтобы считать себя евреем? Знаю, что еврейская идентификация волнует не только меня, но и многих современников. Алису эта тема интересует мало. Школьникам рассказывают о Холокосте. Старшеклассников я встречал на экскурсиях в бывших концлагерях. Словно в обычном музее они спокойно ели мороженое и конфеты, слушая рассказ экскурсовода о страшных событиях, происходивших когда-то на этом месте.
Вот же озадачила меня дама с эротическим голосом на штольбергском вокзале!

Мир входящему!

После завтрака Фрида, маленькая полненькая домохозяйка семидесяти лет, отправилась в ближайший магазин. Мужу не здоровилось, и он остался дома. Когда с полными сумками Фрида медленно поднялась на свой этаж, увидела лежащую на лестничной площадке женщину и бестолково суетящихся вокруг неё трёх мужчин. Именно увидела, а не услышала шума, потому что была глуха, а слуховой аппарат забыла надеть, в магазинах обходилась и без него. В немецком доме принято здороваться даже с незнакомыми. Лишь сосед, живущий этажом выше, не отвечал на приветствие и бросал озлобленные взгляды. Очевидно, ненавидел иностранцев. И у Фриды всегда портилось настроение. И вот сейчас среди растерянных мужчин оказался и он! Однако здесь что-то случилось, и Фрида, опытный фельдшер, позабыв о неприятном типе, без стеснения протиснулась к лежащей на полу. В ней узнала соседку, жену «неонациста», как она его про себя называла. Ясное дело: повели в роддом, но слишком поздно – начались схватки. Решение пришло мгновенно: Фрида бросила сумки, открыла свою дверь и приказала мужчинам внести беременную. Затем быстро постелила на диване чистую простыню, приготовила бинты, вату, велела мужу накипятить воды. Женщину обложила полотенцами – роды начались. Вот показалась головка ребёнка, и Фрида слегка повернула её, помогая маленькому человечку появиться на cвет. Когда приехала вызванная отцом бригада врачей, уже были видны плечики младенца. В скором времени новорожденная оказалась в руках акушеров, а Фрида хлопотала уже на кухне, готовя кофе для врачей и счастливого папаши. В это время зазвонил телефон, Фрида его не услышала, но замигала смонтированная мужем сигнальная лампочка, и она сняла трубку. Телефонные разговоры давались ей и без слухового аппарата.
– Послушай, Фрида, с каких это пор маленькие дети плачут у тебя дома? – поинтересовалась приятельница.
– Плачут дети? Я никакого плача не слышу!
– Ну, что ты меня разыгрываешь, я-то слышу хорошо!
Это появившийся на свет человечек сразу же объявил о своём существовании. Помощь роженице и заботы о маленьком ребёнке сплотили людей во Фридиной квартире, заставив позабыть о различиях между ними.
Наконец, счастливое семейство и врачи после выполнения всех формальностей, связанных с рождением ребёнка, покинули квартиру. Фрида ушла на кухню, в изнеможении опустилась на стул и дрожащими руками накапала в ложку валидол. Муж, забыв о нездоровьи, «принял на грудь» рюмку коньяка.
Происшествие изменило жизнь пожилой пары из Днепропетровска. Соседи, прежде здоровавшиеся на ходу, теперь, встречая Фриду, заговаривают с ней, расспрашивают о жизни. На праздники приглашают на кофе или запросто с пирогом заходят в гости:
– Мы очень рады, что в нашем доме поселился врач!
– Что вы, я только фельдшер! – скромничает Фрида.
– Вы – замечательный человек, у вас золотое сердце! – восхищаются люди.
А однажды Фридин муж, стоя у окна, увидел как отец новорождённой девочки, прежде бросавший на соседку злобные взгляды, при встрече поклонился ей в пояс.

Александр Коварский

Об авторе:
Родился в Ленинграде в 1939 г. в семье студентов. Отца в 1940 г. призвали в армию, вместо экономиста он стал сапёром. Мать преподавала историю. В июле 1941 г. она бежала с Александром из Белоруссии в Среднюю Азию. В Ленинград вернулись в 1947 г. Александр учился в Технологическом институте им. Ленсовета. Получил профессию инженера-электромеханика. Работал на ленинградских предприятиях. В 1994 г. Александр Коварский эмигрировал с семьёй в Германию.
С 1999 г. писал очерки в газеты «Кол шофар» и «Росток по-русски». Член гамбургского литературного объединения «Источник» с 2002 г. Печатался в журналах «Гамбург и мы», «У нас в Гамбурге», «Мишпоха», «Литературный европеец», «Слово», «Зарубежные задворки».
В 2006 году вышла книга А. Коварского «Альфред», в 2009 – «В добрый час!», в 2015 – «Мои немцы» (на русском и немецком языках).