В Витебской благотворительной организации «Хасдей Давид», которая помогает нам в работе над проектом «Дети войны вспоминают», мне коротко рассказали биографию Муси Ильиничны Лебедевой: довоенная Украина, Еврейская автономная область, жена лётчика, воинские части по всей большой стране от Приморья и до Беларуси… Я решил встретится с человеком, у которая большая биография и совсем нелёгкая судьба, (у кого она из того поколения лёгкая?).
Мы встретились в её скромной квартире. Я беседовал с женщиной, которая, не смотря на все невзгоды, на все жизненные обстоятельства, не только не обозлилась на мир, но сохранила, как мне показалось, доброту. И не глядя на очень почтенный возраст, готова прийти, по крайней мере советами, на помощь.
– Как Вас зовут?
– Муся Ильинична. Сейчас я Лебедева, моя девичья фамилия Спивак. Я с Украины, город Черкассы, там родилась в 1937 году.
У меня мамин отец – дедушка, воевал ещё в Первую Мировую. Яков Добрович.
Папа у меня с пятого года, мама – с тринадцатого. Илья Моисеевич Спивак, я даже не знаю, кем он работал. Мне было четыре года, когда началась война. Мама нигде не работала до войны. Двойра Яковлена Добрович.
Дедушка, был раввин. Но я знаю, был в армии, говорили, воевал. У меня была старшая сестра 34 года рождения, я – с 37. Началась война, мама была беременная.
Помню, что я лежала в больнице до войны, у меня почки больные были, я в два годика сбежала с больницы, такой был присмотр. Шла маминого брата жена по Черкассам, и смотрит знакомое платьичко. Посмотрела – это я. Она взяла меня на руки и принесла домой.
У папы была большая семья. Он старший. Они с дедушкой построили дом на берегу Днепра. У папы было две сестры с семьями, все жили в этом доме, брат с семьей и бабушка с дедушкой.
Папа у нас безграмотный был. Он всё время работал где-то. Приходил с одной работы и шёл по деревням, брал свой ящик на плечо со стеклами и шёл стеклить окна. Папа был очень хороший человек.
Папу забрали в первые же дни войны, и этим же эшелоном, которым он уезжал уже с Черкасс, уехали и мы в эвакуацию. Это было в 1941 году, в конце июня, наверное, 30, у меня как раз был день рождения. Киев бомбили, сразу же бомбили и Черкассы, там 200 километров разница.
Воинский эшелон уходил под Сталинград, прицепили один вагон с семьями мобилизованных, и мы доехала до Сталинградской области.
– Это были, – вспоминает Муся Ильинична, – как их называли, скотские вагоны. Набили нас туда битком. Мы не успели даже ничего взять. Приехали на место. Началась бомбёжка.
Нас выбросили почти на ходу, потому что уже бомбили. Эшелон успел уйти, а мы остались, ранило мою сестричку, ей было семь лет. Темень такая, ничего не видно, бомбёжка, крики страшные – это был какой-то ужас. Рассеялось, самолёты полетели бомбить эшелон, тут раненных стали собирать, убитых. Кому как повезло.
Дали нам там домик. Брат мамин с женой, с нами не жили, но их тоже привезли, куда и нас.
Мама родила маленькую девочку. Девочка вскоре умерла от голода. Мама ходила копать траншеи, окопы. Это должны были все, и кто постоянно жил, и кто приехал, и здоровые, и больные, беременные и небеременные. Мама ходила – работала.
Бабушка, у неё был рак, вскоре умерла...
Её похоронили, и там рядом девочку Мерочку похоронили.
Папа погиб на фронте в 1943 году, уже немцев гнали из-под Сталинграда. Маме прислали похоронку с указанием места, где он похоронен – Запорожская область, остров Хортица.
Мы голодали, нам очистки от картошки носили местные. Малярией я заболела. Меня трясло. В 42 году меня начало трясти, и трясло даже по возвращению в Черкассы.
Мы в 44-м вернулись. Нас украинцы не хотели принимать, но жители, которые уехали, все собрались, кого не убили, женщины с детьми, погрузились в эшелон и эшелон этот шёл через Черкассы. Мы всё-таки поехали.
Жили в подвале, у нас ни квартиры, ничего не было, всё разрушили. Но дом наш остался, в дом вернулись папины родственники и они сказали: «Дора, будут нас сносить, потому что будут здесь строить море Черкасское. Нам дали – мы деньги разделили на все семьи». И дали нам столько, сколько положено было.
Мама сняла комнату сразу. Мы там пожили немножко, больше денег не было.
– Мама пошла работать?
– Куда она только не ходила. У неё семь классов было. Нам дали землю под огород. Мы с мамой шли на этот огород и перед нами однажды взорвался мальчик на мине.
У мамы была знакомая в деревне, она туда сходила, ей дали семена, и мы посадили огород. Тут мы начали оживать. Мы были больные. У нас был ревматизм у всех троих.
С этого времени у десятилетней Муси началась взрослая жизнь. Дети, пережившие войну, очень быстро взрослели. Они видели, что родителям, а в основном семьи были неполные, мужчины не вернулись с войны, надо заботится о том, как накормить детей, как не дать им замерзнуть зимой. Дети были большую часть времени предоставлены сами себе. По разным дорогам они пошли в жизни. Но одно понимали все – рассчитывать можно только на самого себя.
– Мама завербовалась в Еврейскую автономную область. В 47-м. И с тремя детьми поехала туда в колхоз. И мы стали всё работать в колхозе «22-я годовщина Октября», – продолжает рассказ Муся Ильинична.
– Далеко от Биробиджана?
– 120 километров. Был сельсовет в Бабстово за 5 километров. Я в Биробиджане никогда не была. С братом ездила к глазному врачу. Брат Шая или Саша ушёл в 13 лет из дома на дебаркадер, что-то на реке Амур. Его взяли к себе моряки и до армии он работал с этими людьми. Они его полюбили, как своего сына. Мама его искала, нашла, но в дом он не вернулся. Начал самостоятельную жизнь.
Мама второй раз вышла замуж в 1951 году. Он чуваш. Уже 17 лет жил в Еврейской автономной области. У него первая семья умерла от какой-то болезни. Андрей Иванович. Родила ему сына.
Он был неплохой человек. Мы с ним заготавливали дрова, ездили в сопки, пилили, кололи.
Я в колхозе с 12 лет. Работала прицепщицей на тракторе.
С нами приехало на Дальний Восток ещё несколько еврейских семей. Но они все уехали. Нам даже дом не дали. Нам обещали, что там построили дома специально для поселенцев. То, что нам показали, это был не дом, а строение с кольев собранное и огромные щели, надо было их чем-то загородить, засыпать землей, чтобы тепло было. А зима же началась.
Председатель колхоза был хороший. Фронтовик. Без руки. У нас тоже папа погиб на фронте. Он посмотрел: мама, трое детей. Куда-то надо определить. Он попросил Андрея Ивановича – возьми. Ты живёшь один, возьми эту семью. И так мама осталась с ним. Они пожили только 13 лет. Вите было 13 лет – сын от него, и он Андрей Иванович умер. У него была чахотка. И я приехала у меня был туберкулёз.
Мама не такая работящая была. Она нянчила мальчика, по дому что-то делала.
Отчим сказал, когда у него родился сын: до 16 лет твои дети живут с нами, а потом они пусть уходят. Андрей Иванович был пастухом в колхозе, а у себя на родине пчёл выводил. Здесь в сопках, колхоз ему ульи купил, и он такое пчеловодство развил, что колхоз стал подниматься. Но мы должны были выплатить суду колхозу, мы переселенцы.
Дали нам корову, свинью, завели мы кур, стали оживать, работали как ишаки. Мы не учились, мы работали. Школа была за 5 километров, но ходили туда, но было не до учёбы. Мне дали справку, что я закончила семь классов.
Это сейчас многим родителям кажется, что 16 лет – ещё ребёнок. В те годы многое было по-другому. Отчим, как бы хорошо он не относился к детям, прокормить всю семью, вероятно, был не в состоянии. Пришло время – идите на свои хлеба. Такие были суровые законы у того времени.
– В 16 лет я ушла… Воинская часть стояла в Бобстове, сестру взяли туда телефонисткой. В 16 лет она ушла из дома. И я ушла из дома. Уехала в Комсомольск на Амуре. К нам приезжали молодёжь – комсомольцы и спрашивали: «Что вы тут сидите?». Я подумала и говорю: «Мама, я поеду в Комсомольск на Амуре». Стала газосварщицей. Платили там что лучше. Мне нужно была самой о себе думать. Я не могла ни маму, ни Андрея Ивановича ни о чём просить. Мы выживали сами, как могли. Меня, между прочим, устроили эти ребята, которые приезжали к нам в колхоз. Приехала туда, а там был комсорг, он приезжал в наш колхоз.
Пошла в 8-й класс в вечернюю школу. Если я была на первой смене, значит я ходила в школу – на вторую смену, а если на вторую смену – значит в школу ходила – на первую.
Работала, работала, чтобы заработать… Я была 47 килограмм.
Я не одна такая была. Нас было 8 человек в комнате в общежитии. Мне общежитие дали сразу, что было большое дело. Ребята видели, какие мы зачуханные. Мы в колхозе и горшочки делали из навоза и садили всё, и работали как ишаки. Куда бы нам не сказали, мы шли безоговорочно. Я и дрова рубила, и пилила, я всё могла, я белила, всё делала.
Газосварщицей год только отработала.
Когда уезжала от мамы, я познакомилась с лётчиком. Моя приятельница носила им молоко. Замораживали лепёшки с молоком, замороженные носила, там военные жили. И она: «Муся, давай сходим со мной, тебе же тоже надо деньги. Возьмут люди, пойдём». Я пошла с ней. Ребята идут – офицеры. Она говорит, у меня тут знакомая есть. И на меня показывает. Они как увидели меня, я была очень красивая, стали знакомится. Я даже маме не сказала, что познакомилась.
Он писал мне, я не отвечала.
Когда приехала в отпуск, он увидел и сказал: «Всё». Лётчики никто на местных не женился. А этот парень, как пристал ко мне. Хороший и симпатичный…
На краю земли встретились парень с девушкой. Казалось бы, совсем разные, и объединяла их, пожалуй, только молодость. Но, чувства взяли верх и образовался союз. Зная, дальнейшую судьбу этих людей, можно о многом рассуждать. Но молодость смотрит только вперёд и видит перед собой только одну, как им кажется, дорогу, ведущую к счастью
– Василий Михайлович Лебедев. Удмурт. С Ижевска. Папа у него был заместитель министра в то время в Ижевске. Мы поженились в 1955 году. Я уже приоделась немного, даже себе пальто купила, старалась, чтобы не выглядела хуже других.
Сделал предложение. Я согласилась. Он сказал, съездил в отпуск «У меня была девушка, я не женился, ждал тебя…» Я пошла к маме. Говорю, вот такое дело. Мама: «Ты что, не нужно тебе за него замуж». Она хотела, чтобы я за еврея вышла. А там евреев не было.
Мы расписались 22 апреля 1955 года. В сельсовете в Бобстове. У меня был порок сердца, ему говорила акушерка: «Зачем вам такая больная девочка? Столько здоровых». Он настаивал на своём. И мама сказала: «Нет». И всё равно я пошла, мы расписались.
Мама с дядей Андреем забили поросёнка. И я сразу же уехала, в этот же день он меня посадил на поезд, чтобы я ехала и уволилась, потому что у него отпуск. Я поехала – уволилась, а уже стол был накрыт. Он собрал своих друзей, у меня были там с колхоза две девочки, с Комсомольска приехала тоже одна. Мы сорок пять лет прожили.
В 1956 году у меня родился Юра. Он умер в 2021 году, заболел ковидом.
Через год воинская часть переехала в Приморский край. По стране должны были уволить 1 миллион 200 тысяч военных. Помните это время? Мы думали, Васю тоже могли уволить. Но он был очень хороший лётчик. Его не уволили, а предложили, он уже был командиром корабля на Дальнем Востоке, в Витебск правым лётчиком.
Конечно, он согласился. Через год он снова стал командиром.
Потом год был в Йемене, учил там местных летать.
Вернулся в Витебск, я уже родила второго – Игоря.
Конечным пунктом маршрута этой семьи стал Витебск. До этого они ни разу здесь не бывали, и даже редко слышал об этом городе. Но судьба военных семей, особенно в те годы, была что называется «на колесах». И хотя по началу и в Витебске не всё складывалось легко и гладко, но город им понравился. И стал для них своим.
– Мы приехали сюда в 1970-м году на Новый год 1 января. Жили на частной квартире, потом перешли в общежитие. Юре было 4 года. Вася уехал в Йемен. Меня даже с роддома некому было забрать. Прислали с части офицера. Сказала ему, где что лежит, он поехал, забрал меня и привёз домой.
Когда старшему исполнилось три года, я пошла работать в универмаг, меня взяли младшим продавцом.
Жена одного офицера говорит: «Муся, переходи к нам в горпромторг». Построили новый магазин «Детский мир». И я туда пошла работать. Проработала 13 лет.
Детские болячки никуда от меня не ушли: и порок сердца, и всё… Сказалось с годами. Вынуждена была на какое-то время оставить работу. Потом пошла на завод часовых деталей – ученицей штамповщицы. Я отработала восемь лет. И со мной случилась беда. Всегда хорошо выглядела. Пошла к врачу накануне. Мне было очень плохо. «Что Вы придумываете? Посмотрите на себя, как вы выглядите. Я у вас ничего не нахожу».
Я вышла на смену. Через два часа у меня приступ. Забрали в больницу. Ничего у меня не находили. Месяц там держали. Выписывают меня. Васе говорят, пусть она всё кушает, не отказывайте ни в чём. Она не жилец уже.
Приходил профессор с мединститута. Он подошёл ко мне, когда меня начали выписывать. Если вы дадите согласие, чтобы вы не против операции, мы будем её делать. Они делали мне операцию семь с половиной часов с пороком сердца, между прочим.
Приехала мама с Черкасс...
Больше я к врачам не ходила. И работала на заводе.
У меня 32 года стажа и после пенсии я ещё 6 лет работала. Сейчас мне 87 с половиной лет.
Сложная жизнь Муси Лебедевой. Рано умер муж, потом умер старший сын – её главная опора в жизни. Но она достойно переносила и переносит все тяготы, которые посылает ей судьба. О Мусе Ильиничне заботятся внуки, особенно, когда её подводит здоровье, Витебская благотворительная организация «Хасдей Давид» оказывает помощь. Муся Ильинична старается держаться и вспоминает чаще о хорошем.
– У меня две внучки от старшего сына, – сказала Муся Ильинична, показывая фотографии из семейного альбома. – Одна имеет три высших образования – она заместитель директора фабрики «Марко». Вторая внучка закончила технологический институт и педагогический. Работает на мясокомбинате. Правнук закончил Белорусский государственный университет, ему 24 года, физик-компьютерщик.
У младшей внучки, ей 38 лет, сыну 15 лет будет в этом году, а девочке будет 9.
– Дай Бог Вам здоровья, Вашим внукам и правнукам, – сказал я по прощание Мусе Ильиничне.
Аркадий ШУЛЬМАН
