Более двух, долгих и страшных лет немецкой оккупации, с августа сорок первого по декабрь сорок третьего, женщина с грудным сыном на руках и двухлетней дочкой пряталась по лесам, ходила от деревни к деревне, нигде подолгу не задерживались, подальше от дома, где соседи или знакомые могли бы опознать её детей, как детей еврея.

Люба Юдова, так звали эту женщину, была родом из Сибири. В тридцать восьмом её семья – родители, две сестры и двое младших братьев переехали в Белоруссию. В Шумилино она встретила своего мужа Семёна Долгопольского и здесь же у них родилась дочь Тамара, о которой в дальнейшем и пойдёт речь.

Через два года они переехали в Городок, где жили родственники Семёна, а вскоре Люба родила сына Витю.

Здесь нам на время стоит сделать паузу, чтобы напомнить, что Тамаре Семёновне Максимовой, в детстве Долгопольской, которая рассказала эту историю, в сорок первом было всего два года, поэтому все её воспоминания, в большей степени со слов матери – отец был немногословен и не любил вспоминать прошлое.

С первых дней войны Семён ушёл добровольцем на фронт. В конце июля под Смоленском их часть попала в окружение, выбраться из которого мало кто смог. Семён в том бою остался цел, а после вынужден был пробираться в Городок своим ходом. Другого пути у него не было. Какое-то время он скрывался в семье жены, но долго это продолжаться не могло, его выдали и в их дом сразу заявились полицаи с собакой. Маленькой Тамаре запомнился этот момент – она ужасно испугалась собаки, которая была выше её и казалась ей огромной. 

К счастью, поиски ни к чему не привели, а чуть позже младший брат матери, которому тогда ещё не было пятнадцати, переправил отца на остров на Луговом озере и периодически доставлял туда продукты. Вскоре Семёна связали с партизанами, он ушёл в отряд, а после освобождения Городка в сорок третьем, снова оказался на фронте.

Обоих Любиных сестёр угнали в Германию, саму её, после прихода в их дом немцев, в покое тоже не оставили. Поспособствовал этому сосед полицай, который выдал немцам Семёна. Её вместе с детьми вызвали в комендатуру и предъявили то же самое обвинение, что её дети от еврея. Люба всё категорически отрицала, даже заявила, что нагуляла их втайне от мужа от какого-то русского. Тогда немецкий офицер приказал им через переводчика снять платки. Вите было несколько месяцев, по нему что-то определить было невозможно, а Люба с дочерью оказались светловолосыми. После некоторого замешательства офицер всё-таки отпустил их, как он выразился, до следующего раза, пообещав в скором будущем во всём разобраться. Но Люба этого следующего раза дожидаться не стала, той же ночью забрала детей и ушла в Веречье, где их никто не знал.

После были скитания по дорогам, на которых можно было легко затеряться среди таких же беженцев. Нередко по дорогам проходили машины, колонны немцев и их обозы. Как-то немецкий солдат одного из таких обозов поднял на руки Тому и посадил на телегу, затем внимательно посмотрел на неё и произнёс: «Юда». От неожиданности Люба обомлела, но к счастью, немец замолчал и дальше это своё предположение развивать не стал.

Они обходили стороной занятые немцами деревни, подолгу скрывались в лесах, ночевали где придётся, питались, тем что могли раздобыть, но выдержали всё, и возможно только благодаря этому остались живы. В Городок они вернулись поздней осенью сорок третьего, сразу после его освобождения. Родители Семёна и все его родственники, оставшиеся в Городке, были расстреляны вместе со всеми городокскими евреями в урочище Воробьёвы горы. Оба его брата Григорий и Яков погибли на фронте в первые же дни войны. Отец Любы погиб в сорок четвёртом, во время бомбардировки, от случайно залетевшего осколка.

В сорок пятом Семён после тяжёлого ранения вернулся с фронта, впоследствии он получил инвалидность. Может это и совпадение, но Люба тоже встретила его на костылях. Набирая из колодца воду, она поскользнулась и повредила ногу, а после долго лежала в больнице.

За годы войны Городок был разрушен, улицы превратились в сплошные руины, не было воды, электричества, не осталось ни одного целого предприятия. Сразу после освобождения его начали восстанавливать и Семён Долгопольский включился в этот процесс активным образом. Для начала он переоборудовал пустой сарай под производственный цех – установил в нём примитивный станок, на котором начали плести верёвки. Чуть позже открыл лесопилку, столярный цех, кузницу, наладил изготовление телег и саней. В деревне Сельцо неподалеку от Городка восстановил кирпичный завод. Открыл валяльный цех, в котором изготавливали валенки и просто войлок, из которого стали делать конскую упряжь. Организовал небольшой литейный цех, в котором из отходов алюминия отливали котелки и сковородки. На реке Горожанка построил платину, на ней установили генератор и мельничное оборудование, появилось своё электричество и своя мукомольня. Была своя конюшня, которую по сегодняшним меркам, могли бы назвать «транспортным отделом».

Послевоенные годы люди вспоминают, как голодные, есть действительно было нечего, хлеб и какие-то продукты выдавали по карточкам. Число рабочих в хозяйстве росло, их самих, а кроме этого, их семьи нужно было чем-то кормить. Неизвестно каким образом, Семён раздобыл коров. Поначалу на них нельзя было смотреть без боли – все они были настолько тощие, что буквально не стояли на ногах и в стойлах их пришлось подвязывать. Но прошло пару месяцев, их откормили и в хозяйстве появилось своё молоко. Несмотря на голод и явную возможность его избежать, Семён не позволял жене даже набрать стакан муки, а хлеб они пекли с выбитой из мешков мучной пыли.

Постоянно растущая и развивающаяся инфраструктура, получила название «Городокский райпромкомбинат», и её авторитетным, и безусловно уважаемым руководителем стал Семён Долгопольский, а к его боевым наградам, за эту деятельность, добавилась ещё медаль «За трудовую доблесть».

Шли годы, но жизнь не становилась проще, скорее наоборот, из-за растущей бюрократии работать становилось сложнее. А кроме этого, как это обычно в таких случаях бывает, появились завистники и недоброжелатели, в соответствующие органы на директора стали приходить кляузы и доносы. В конце концов его арестовали, он тогда уже был в предпенсионном возрасте

Под следствием Семён Абрамович просидел полтора года, но за это время никаких хищений или злостных нарушений следственные органы так и не обнаружили. Кроме одного – это был отрез офицерского сукна, из которого он сшил себе пальто. Но, просто так отпустить его не могли. Во-первых, в этом случае ему надо было выплатить компенсацию за время, которое он провёл в заключении, что для советского суда было просто недопустимо. Кроме этого, в хрущевские времена, хотя это уже был и не тридцать седьмой год, тем не менее, ещё и тогда суд далеко не всегда исходил из буквы закона, и не редко случалось, что на его решение влиял звонок из высоких партийных органов. В результате, директору Городокского райпромкомбината Семёну Абрамовичу Долгопольскому дали девять лет, из которых он отсидел восемь, а Люба с двумя детьми осталась одна.

Вскоре после возвращения в Городок Тамара пошла в школу. Как таковой школы не было, под неё арендовали большой частный дом, в его комнатах поставили для детей столы и парты. Жили они в районе вокзала, а школа находилась на выезде в противоположном конце города. Томе со сшитой холщовой сумкой с книжками и чернильницей, приходилось каждый день преодолевать пять километров в один конец. Через пару лет к ней присоединился брат Витя. Позже, когда в Городке открыли новую школу, ходить в неё стало ближе и условия для учёбы стали лучше.

После окончания десятилетки Тамара попыталась поступить в пединститут, но не прошла по балам и закончила после этого швейное училище №19 в Витебске.

У неё за плечами довольно сложная жизнь. Замужем она была трижды. Первый раз это случилось в Витебске сразу после окончания училища. Муж из хорошей семьи, его отец бы лётчиком. Она родила старшего сына Юру, но вскоре после этого мужа посадили за драку, и Тамара осталась одна. Свекровь сидеть с ребёнком отказалась. Первое время её поддерживали родственники Сёма и Мира Гутерманы, они жили в Витебске по улице Суворова. Но в этой семье были свои проблемы, сестра Миры Хая четырнадцать лет спала в летаргическом сне и в результате Тома вынуждена была вернуться с ребёнком к матери в Городок.

Виктор в это время служил в армии, отец сидел, маме нужно было помогать, присматривать за ней. Тамара устроилась мастером в швейный цех, а после того, как заочно закончила кооперативный техником ушла работать товароведом. Вскоре она познакомилась со своим вторым мужем, он работал механиком в автоколонне и учился заочно. С ним она родила своего второго сына Женю. После окончания института, Тамара, воспользовавшись связями, устроила его преподавателем в техникум. Здесь он познакомился с другой женщиной и ушёл к ней. Тамара осталась одна, на сей раз с двумя детьми.

Отец отбывал свой срок в Орше. На зоне он близко сошёлся с врачом больницы, и под его началом, в той же больнице проработал все восемь лет. После освобождения он ещё работал в Городке кочегаром, сторожем. Умер на руках у Тамары в августе восемьдесят восьмого. Позже она похоронила рядом с ним и мать.

Детей вырастила одна. Женя умер в две тысячи двадцать втором – неудачная операция на сердце, ему было пятьдесят семь лет. Юре в этом году исполнилось шестьдесят три, он оформил пенсию, но продолжает работать в военкомате.

Сегодня Тамара Семёновна живёт одна в Городке. Близких людей и друзей «раз, два и обчёлся» – кто-то умер, кто-то уехал в другие города и страны. Остались воспоминания, забота о предстоящем урожае, на подоконнике – рассада, приходящие, помогать ей, работники благотворительной организации «Хэсдэй Давид», конечно, сын. В доме книга родственника, еврейского писателя Цодика Долгопольского, фотографии и документы семьи. Редко, но всё же она достаёт и тогда перед глазами проходит вся жизнь.

Семён ШОЙХЕТ