Мог ли кто-нибудь предположить, что останки одного из яростных противников советской власти – Антона Ивановича Деникина, умершего в 1947 году в Америке, через 58 лет перехоронят в Москве, да еще в некрополе Донского монастыря?

Помню, в школьных учебниках руководителей белого движения генералов Деникина, Корнилова, Юденича, Врангеля, адмирала Колчака изображали в виде карикатур, не иначе, как брызгающих слюною бешеных собак. Оскаленным мордам придавали черты схожести с означенными лицами, а для лучшего запоминания на теле пса писалась фамилия.

Много позже понял, что учили нас односторонне: большевистский переворот развязал братоубийственную войну, чудовищную по кровопролитию и несправедливости. На Ленина «сотоварищами» можно было рисовать такие же карикатуры, как на царских генералов!

Неординарное событие вызвало из памяти историю, много раз слышанную мной.

Семья дедушки Бенциона Абрамовича Мессермана в годы Первой мировой и Гражданской войн жила на Волге в немецкой колонии Сарепте недалеко от Царицына (нынешнего Волгограда). Сарепта славилась когда-то на всю Россию своей горчицей. Но дед занимался не горчицей, а деревьями – работал бракером у лесопромышленников.

Он происходил из бедной семьи, рано осиротел. Его мать одна поднимала восьмерых детей. Постоянная нужда и изнурительная борьба за выживание сделали деда скупым и жестким даже по отношению к собственным детям. Он не был большевиком и вообще стоял от политики в стороне. Тем не менее солдаты из армии генерала Деникина, занявшие Сарепту в 1919 году (бабушка почему-то всегда называла их казаками), не долго думая поставили деда к стенке сарая.

Щелкнули затворы винтовок...

Мне представляется эта сцена ужасной: во дворе собственного дома ни за что, ни про что, на глазах жены и трех малолеток, хотят расстрелять хозяина, единственного кормильца семьи!

Вдруг от сгрудившихся вокруг рыдающей матери детей отделился младший двухлетний Гиля. Не обращая внимания на солдат, просеменил на слабеньких ножках к отцу, повторяя: «Папа, папа, папа!». Подойдя, обхватил его колени и поднял голову кверху, просясь на руки.

Это было так неожиданно, что винтовки в солдатских руках дрогнули. В ожесточенном войной и террором сердце деникинского офицера тоже всколыхнулось что-то человеческое: может, своих детей вспомнил. Он скомандовал солдатам, один из них подошел к деду, хлестнул плетью по лицу, после чего вся команда покинула двор.

Произошло чудо: неизбежная, казалось, смерть отступила перед ребенком, едва научившимся ходить и говорить.

В 20-е годы дедушка с семьей перебрался в Витебск.

Гиля окончил школу, политехникум, работал начальником котельного цеха на электростанции в Мозыре. С 1939 года – в армии. Участвовал в польской и финской кампаниях. Вначале Отечественной войны служил в Ленинграде. Вспоминал, как его, опухшего от голода, погрузили, словно бревно, в кузов грузовика рядом с такими же доходягами, и по «Дороге жизни» вывезли на Большую Землю. Подлечившись, вернулся в блокадный город. Был ранен. Май 1945 года встретил в Померании на острове Рюген. Награжден тремя медалями «За отвагу», орденами «Отечественной войны», «Славы».

После демобилизации жил в Ленинграде, женился. Был высок и худощав, аккуратные усики придавали бравый вид, карие глаза всегда глядели по-доброму, казалось, улыбались. Никогда не унывал, хотя жилось ему довольно трудно.

По окончании войны, вернувшись в Витебск, на месте своего дома дедушка увидел глубокую воронку.

Вместе с бабушкой поехал в Новогрудок и поселился в семье дочери, затем перебрался в Ленинград.

До глубокой старости дед был очень деятелен. После утренней молитвы в синагоге обходил магазины и рынки – доставал продукты, топил печки, чинил домашним обувь. Вечером молился и обычно читал газеты вслух. Бабушка, занимаясь хозяйственными делами, комментировала события. Их речь – смесь русских, белорусских, еврейских слов и выражений, наверное, заинтересовала бы ученых-языковедов. Страх перед властью, они называли ее «мелухой», и боязнь посторонних ушей укоренились в дедушке где-то на подсознательном уровне. Забавно было, как даже в либеральные хрущевские времена он прерывал на полуслове опасные, с его точки зрения, высказывания жены:

– Рива, я, кажется, просил тебя никогда не вмешиваться в политику!

Стоило кому-нибудь в разговоре упомянуть имя Гиля, как обычно суровое выражение лица менялось, будто дед вспоминал что-то хорошее. Вокруг глаз собирались морщинки, губы расплывались в улыбке. Никогда дед не произносил «мой спаситель» или что-нибудь подобное. Его чувства проявлялись в покупке недорогих продуктов, он отвозил их через весь город в семью любимца. Обычно дожидался возвращения хозяина с работы.

– Гиля и его жена очень заняты, им некогда стоять в очередях, – как бы оправдываясь, объяснял свое долгое отсутствие.

Когда младший сын навещал родителей, дед садился рядом, постоянно потчевал, умиленно глядел. Он плохо слышал, поэтому приставлял руку к уху, чтобы не пропустить ни слова из сказанного. Наверное, это были его самые счастливые минуты.

Жена Гили, красивая и очень добрая женщина, тяжело болела и рано умерла. Больше он не женился. Помогал дочери растить сына, а выйдя на пенсию, взялся за домашнюю работу. Старые раны давали себя знать, Гиля передвигался с помощью громоздких деревянных костылей. Я прислал из Германии легкие алюминиевые. Он меня высмеял:

– С твоими костылями – только с барышнями прогуливаться в парке Победы: ни в магазин сходить, ни на кухне что-нибудь сделать!

Он был прав: немецкие костыли – не для инвалидов с полными авоськами.

Мы давно не виделись, поэтому, приехав в Петербург, сразу же позвонил ему, условились о встрече. Гиля сам открыл дверь. Он тяжело опирался на костыли, трудно дышал.

–     Ну, в чем дело? – спрашиваю, – сколько помню, ты всегда был подтянутым, свежевыбритым, благоухал «Шипром»!

Из-за дядиного легкого характера все племянники были с ним на «ты».

–     А, лень. Знаешь, на пенсии я здорово обленился! А, потом, фронтовая примета – перед боем не бриться! Только теперь воюю сам с собой. Просыпаюсь рано, лежу, обдумываю дела на сегодняшний день, собираюсь с силами, чтобы подняться, как в блокаду, черт побери!

...Уже нет на свете моего деда, недавно умер и Гиля. С годами многие подробности прошлого меркнут в памяти.

Но разве можно забыть историю чудесного спасения человеческой жизни?