Конечная точка нашего маршрута – Глубокое, один из самых красивых районных центров Беларуси.

Население не велико – меньше двадцати тысяч человек, но повсеместно, на каждой улице, ощущаешь движение, жизнь.

В районном краеведческом музее во время экскурсии, когда подошли к макету еврейской довоенной лавки, сказали, что в Глубоком сегодня более ста магазинов. И в этом видят историческую преемственность, связь с довоенным городом, население которого в значительной степени состояло из евреев.

Думаю, что деловая хватка сегодняшних глубочан вряд ли связана с исторической преемственностью, хотя, безусловно, традиции живут, даже когда в мир иной уходят их носители.

К концу 1930­х годов Глубокое было развитым торговым центром, все больше обретавшим черты европейского города. Его называли «маленьким Данцигом».

Всему этому способствовала работа банка и кассы взаимопомощи, деловая хватка и энергия таких людей, как Гершон Ледерман, Моисей Шульгейфер, Залман Рубашкин и другие, высоко развитая благотворительность и налаженное через Крулевщизну железнодорожное сообщение с внешним миром – там, в четырнадцати километрах от Глубокого, можно было пересесть на один из четырех поездов, работающих на линии Вильно – Крулевщизна – Полоцк.

В Глубоком работали организации и партии самой разной направленности, развивалась национальная культура, еврейские школы, действовали синагоги.

Сегодня в Глубоком живет десяток евреев, в основном тех, кто приехал сюда в шестидесятые­семидесятые годы. Местных, имеющих глубокские корни, больше нет. О прошлом города напоминают в музее, надписи на памятниках, установленных на местах расстрелов еврейского населения в годы войны, старое еврейское кладбище – ухоженное, напоминающее парк, и название озера, которое находится в самом центре города – Кагальное. До войны вдоль берегов озера стояли еврейские лавки, магазинчики, поэтому и такое название. (Кагал – еврейская община.)

В Глубокое мы должны были приехать к сроку. Здесь должна была состояться наша встреча с семьей Эткинов и давней знакомой Тамарой Бородач.

«Кадиш» на глубокской земле

Братья стояли у памятника евреям-узникам Глубокского гетто, расстрелянным немецкими фашистами и их местными приспешниками, и с дрожью в голосе читали поминальную молитву. В этом, а может быть, во втором или третьем рву нашли свой последний приют их родственники: Эткины, Каминские – 25 человек, большая и дружная семья мирных людей. Не знаю, сколько поколений этой семьи прожило на белорусской земле, но они пустили здесь глубокие корни: создавали семьи, рожали детей, строили дома, мельницы, лесопилки, а главное – мечтали о будущем своих детей и внуков. Даже в самом страшном сне невозможно было увидеть, что наступит день, когда верх возьмут черные силы, которые захотят лишить их права жить на этой земле, под этим небом, солнцем.

Из всей большой семьи в живых чудом останется один – Михаэль Эткин. Останется, чтобы продлить род и рассказать людям правду о трагедии семьи, всех евреев Европы.

Михаэль Эткин бежал из гетто, в десятилетнем возрасте остался один, воевал в партизанском отряде, находился в детском доме в Вильнюсе, затем через Польшу попал во Францию, а уже оттуда – в Израиль. Он учился, работал, создал семью. В этой семье выросло пятеро детей, тринадцать внуков и уже есть правнук. И снова под солнцем, теперь уже жарким, южным, собирается большая и крепкая семья. Михаэль строил и защищал с оружием в руках Израиль. Его дети и внуки – достойные граждане своей страны.

Всю жизнь Михаэль Эткин хотел приехать в Беларусь, поклониться земле, на которой жили его предки, где прошли его детство и юность, опаленная войной. Он хотел узнать, что стало с мамой, если она погибла – где находится ее могила? Поставить на этом месте памятник и прочитать молитву.

Долгие годы он не мог осуществить мечту, выполнить сыновний долг, потому что вместо него решали политики, каким народам жить в мире, а каким – нет, кому и куда можно ездить, о чем следует вспоминать. А когда наконец­то рухнул железный занавес, разделявший страны, Михаэль Эткин, хотя силы были уже не те, стал готовиться в дорогу. Но, прежде всего, хотел найти могилу мамы.

Как только освободили летом 1944 года Глубокский район, Михаэль Эткин принялся разыскивать маму – Еву Каминска. Он надеялся, что она жива и тоже ищет его. Мальчик искал тех, кто вернулся из партизанских отрядов и должен был знать медицинскую сестру из Глубокого, воевавшую в партизанской бригаде «Октябрь». Впрочем, в какой бригаде воевала мама, он узнал гораздо позднее. Михаэль ходил по поездам, искал демобилизованных солдат на вокзалах, на автобусных станциях. Однажды, недалеко от местечка Плиса, встретил в вагоне солдата, и тот спросил: «Ты сын Евы Камински?» Уже выходя из вагона, солдат сказал мальчику: «Твоя мама была героической женщиной». То ли на большее у него не хватило смелости, то ли не хотел расстраивать мальчишку, но больше солдат ничего не сказал. И долгие годы Михаэль пытался разгадать эту недосказанную фразу.

Михаэль дал слово: найти мамину могилу. Он писал в Глубокскую районную газету: может быть, кто­нибудь вспомнит партизанскую медсестру Еву Камински и отзовется, напишет о ее последних днях. Ответов не было. О поисках Михаэля узнали в Посольстве Республики Беларусь в Израиле и решили помочь. На запросы Посольства ответили из белорусских архивов: Ева Каминска вместе с другими партизанами казнена фашистами в Докшицах.

Михаэль Эткин, несмотря на перенесенный инсульт, твердо решил ехать в Беларусь. Он связался с Тамарой Бородач. Она уже десять лет ведет международный проект «Корни». С ее помощью на родину предков – в Западную Беларусь, откуда родом сама Тамара, – приезжают гости из многих стран мира. Они оговаривали детали поездки. Непременно хотели побывать в Крулевщизне, Докшицах, Глубоком – городах и местечках, связанных с семьями Эткинов и Каминских.

Все это время Михаэль Эткин жил воспоминаниями. Эти воспоминания стали страницами книги «Не смотря ни на что, я победил». Она издана на иврите, переведена на английский язык.

В доме чудом сохранились две довоенные фотографии. На одной – свадьба родителей Михаэля, на другой – дом в Крулевщизне, на его ступеньках сфотографировалась вся семья. Счастливые мгновения довоенной жизни.

Днями напролет он смотрел на эти фотографии и вспоминал.

…У него был брат-­близнец, его звали Хаим. Так же зовут и одного из его сыновей, который приехал в Беларусь. Мама была из Глубокого, а папа – из Крулевщизны. Его звали Менахем-­Мендл Эткин. Он был из работящей семьи. Они владели мельницей, лесопилкой. Нанимали людей и сами работали. И хотя у мамы тоже была хорошая работа – медсестра в Глубокской больнице, жить молодые решили в Крулевщизне, все же свое дело нельзя оставлять без присмотра, и Ева каждый день ездила на поезде на работу.

Михаэль Эткин не приехал в Беларусь. Он умер в феврале 2009 года. Его планы решили осуществить сыновья Хаим и Менахем. Вместе с женами, внуком Михаэля они приехали на землю, о которой так много слышали. В Крулевщизне нашли место, где стоял дом Эткинов, где была мельница, лесопилка. Конечно, все кругом изменилось, и сегодня уже ничего не напоминает о довоенном прошлом.

Потом была дорога в Докшицы. Архивные документы утверждали, что здесь на площади стояла виселица, на которой фашисты повесили партизан, в том числе и медсестру Еву Камински. Эткины встретились с пожилыми людьми, помнящими войну, с местными краеведами, и те сказали: «Да, на площади фашисты соорудили виселицу, но никого на ней не повесили». Впрочем, прошло столько лет, и кто сегодня с уверенностью может восстановить детали прошлого...

В Докшицах нет еврейского кладбища. Старые мацейвы были разбросаны по пустырю – на этом месте когда­то хоронили евреев. Несколько лет назад, с помощью семьи американских евреев, предки которых – выходцы из Докшиц, сделали символическое еврейское кладбище, кладбище­-памятник. Собрали мацейвы на одной сравнительно небольшой площадке, установили их, огородили. Вот на этом месте Эткины поставили, как они назвали, «виртуальный памятник» Еве Камински.

Михаэль часто рассказывал детям и внукам о незнакомой им стране, в которой он родился и вырос. Многое им казалось странным, но, повзрослев, они поняли чувства, которые испытывал их отец.

С особой нежностью Михаэль рассказывал о маме. Ева Каминска рано осталась вдовой с двумя малышами на руках. В марте 1941 года, 32­летним, внезапно умер ее муж. Конечно, помогала вся большая семья растить мальчиков.

С приходом гитлеровцев все изменилось и в Крулевщизне, и в Глубоком. Люди молили Бога, чтобы помог им пережить страшное время.

В октябре 1941 года фашисты и полицаи выгнали из домов всех евреев Крулевщизны и депортировали их в гетто города Глубокое. Ева решила, что надо не просто прятаться и дожидаться лучших времен, надо бороться с фашистами. В декабре 1942 года она уходит в партизанскую бригаду «Октябрь». Партизаны нуждались в медике. И это, безусловно, сыграло свою роль. Ева оставляет сыновей Михаэля и Хаима под присмотром своей родной сестры Леи.

В августе 1943 года, когда началась окончательная ликвидация Глубокского гетто, в огне пожаров, под шквальным огнем, Лея держала за руки двух племянников и не знала, что делать дальше. Она была не такой решительной, как сестра. Лея говорила: «Что будет со всеми, то будет и с нами». Михаэль уговаривал ее бежать, искать спасение. Лея не соглашалась. И тогда Михаэль вырвался и побежал в сторону леса. Его ранили в ногу, он упал и заплакал. И если бы не помощь мужчины, которого звали Мотка, лежать бы Михаэлю на том пятачке и ждать немецкой пули. Мотка донес его до леса, помог перевязать рану. Два месяца Михаэль скитался по лесам. Кушал, что найдет, украдет или выпросит. Ночевал в стогах сена, банях, скотниках. Наконец-­то, на одном из хуторов его приютила белорусская семья. Как их фамилия, Михаэль не знал, а сам хутор находился, как он вспоминал, где­то рядом с деревней Семеновичи. После войны Эткин пытался найти своих спасителей, но безуспешно. Может быть, сейчас отзовутся те, кто что­то знает об этой истории.

Хозяева лечили Михаэля от раны и болезней. Однажды в дом пришли немцы, увидели лежащего на кровати мальчика и решили выяснить, кого прячут на хуторе. Но хозяева сказали, что у их работника тиф и приближаться к нему опасно. Немцы мгновенно покинули дом. Оставаться дальше на хуторе стало опасным. И Михаэля переводят в партизанский отряд имени Котовского партизанской бригады Рокоссовского. Чтобы приняли в партизанский отряд, Михаэль прибавил себе возраст, сказал, что ему скоро будет восемнадцать, хотя на самом деле было на несколько лет меньше.

В Глубоком я встретился с семьей Эткинов. Около памятника, на месте расстрела евреев гетто, Мазаль Эткина – невестка Михаэля, прочла письмо, которое они написали Еве Каминска, погибшей более 65 лет назад.

«Мы не были знакомы с тобой, никогда не слышали твой голос и только благодаря Михаэлю – отцу моего мужа, который много рассказывал о тебе, помним твое имя. Только на двух фотографиях, которые хранятся в семье, мы видели твое прекрасное лицо. Один из снимков, сделанный в будничный день, когда ты с мужем и мальчиками сфотографирована у крыльца родного дома, говорит об очень многом. Михаэль до конца дней вспоминал этот день, этот дом, он даже помнил запах яблок, которые росли на деревьях в саду.

Верная медицинскому долгу, ты ушла в партизанский отряд, оставив маленьких детей сестре. Твоя профессия указала тебе дорогу, стала судьбой. Ты понимала, что должна бороться, быть полезной людям. Михаэль всегда хотел быть с тобой. Ты знала об этом и однажды написала ему письмо: «Дорогой сын! Все равно когда­нибудь я с тобой встречусь. Мы дождемся этой счастливой минуты».

Мы хотим тебе рассказать историю нашей семьи, которая стала твоим продолжением. Твой сын выжил в той страшной войне, ему помогли добрые люди. Он прошел детский дом, лагеря для репатриантов и оказался в Израиле. Построил дом, создал семью, вырастил сыновей. И до конца жизни продолжал искать тебя. Он не смог этого сделать, и поэтому мы здесь. Ты прости нас, что мы не сумели найти твою могилу…

Мы здесь, чтобы передать все о тебе следующим поколениям».

Потом были встречи в музее, в райисполкоме, презентация книги Михаэля Эткина в школе. На глубокской земле снова звучали забытые имена…

Семью Эткиных и сегодняшних жителей Глубокого разделяют тысячи километров, множество границ, но благодаря общей памяти они стали понятнее друг другу.

Аркадий Шульман