Я, Годзданкер Соломон Борисович, родился в г. Орше в 1936 г. Отец у меня был парикмахером, мать – домохозяйка. Была у меня ещё старшая сестра Галина (г.р. 1933). Мне было почти 5 лет, когда началась Великая Отечественная война.
До сих пор я удивляюсь, как отец, малограмотный (2–3 класса школы), провинциальный еврей, решился бросить всё (дом, какое-никакое имущество) и податься с семьей в эвакуацию. Ведь многие евреи остались. Судьба их, как известно, оказалась трагической (почти все они погибли в пожарищах Холокоста).
Как потом оказалось, мы уехали из Орши чуть ли не последним эшелоном. До места назначения добирались долго – месяц или два (что может помнить пятилетний мальчишка через 80 лет, а спросить уже не у кого). В пути нас часто бомбили, и мы бегали прятаться в придорожные посевы; часто подолгу простаивали, пропуская на фронт воинские эшелоны. Все это уже неоднократно описывалось другими авторами (и в журнале «Мишпоха» тоже), так что подробно останавливаться мы на этом не будем.
Выгрузили нас в Челябинской области, в посёлке Еманжелинка (Южный Урал), расселили по частным домам (что особого восторга, как вы понимаете, у местных жителей не вызвало). Отец (из-за инвалидности его в армию не взяли) стал работать по специальности (парикмахером), мать работала в колхозе на полевых работах. Сестра (ей как раз исполнилось восемь с половиной лет) пошла в школу (тогда школьное обучение начиналось с восьми лет). Я же ввиду малолетства был предоставлен сам себе.
Ввиду отсутствия у меня тёплой одежды, на улицу я не выходил. И так возле сестры, делающей уроки, я научился читать и считать. С тех пор с книгой я не расставался. В любую свободную минуту читал. Помню, что когда я уже учился в школе, одна преподавательница (по истории) разрешала мне читать на её уроках постороннюю литературу. Позже я понял, что это было непедагогично, но что было, то было. Вообще хорошую книгу достать было трудно. В библиотеке за такими книгами встраивались очереди. Помню, нам с приятелем (это было в классе пятом или шестом) как-то дали на одну ночь (!) книгу Жюля Верна «Таинственный остров». Мы изо всех сил старались её за ночь осилить, но не сумели. Часа в три ночи уснули.
Голодали жутко. Хлеб (и другие продукты) выдавались по карточкам. Нормы были очень жёсткие. Помню, что вечером спать ложились и утром вставали с единственной мыслью – о куске хлеба. Пришлось познакомиться и со вкусом свекольной ботвы, и лебеды. Картошку не чистили, а отваривали в кожуре и так ели. В колхозе падший скот закапывали в ямы. Эвакуированные по ночам тайком раскапывали эти ямы и обеспечивали себя мясом. Варили его несколько раз, часами, но всё равно избавиться от жуткого запаха не могли. Естественно, что последствия (желудочно-кишечные болезни) от такого питания были соответствующие. До сих пор я удивляюсь, как мы пережили те годы.
Через некоторое время власти перевели нас (наверное, не только нас) на другое место жительства – посёлок УралЗИС. Это был филиал Московского завода ЗИС, выпускавшего грузовые автомобили. Находился наш посёлок недалеко от города Миасс. Жилья не было, поселили нашу семью в бараке ещё с двумя семьями в проходной комнате. В комнате у нас был настоящий интернационал: украинская, татарская и еврейская (это мы) семьи. Вот так и жили: три семьи в одной комнате. Не помню, сколько мы так прожили, год или больше, только через некоторое время нас всё-таки всех расселили – каждой семье дали в этом бараке (видимо, освободились) по комнате.
Шло время. Наступил 1943 год. В июле мне исполнилось 7 лет, и мама пошла записывать меня в школу. Не знаю, как ей это удалось (напоминаю, обучение начиналось с 8 лет), но – удалось. В школу меня приняли. Но директор пригрозил: будет плохо учиться – отчислим. К счастью, свою угрозу ему выполнить не пришлось.
Наш барак находился рядом с лагерем немецких военнопленных. Мы (пацаны) залезали на крышу барака и наблюдали за жизнью немцев. На наш взгляд, жили они совсем не плохо. У них были качели, и мы с завистью смотрели, как они крутили «солнышко» на своих качелях. Они работали на нашем заводе, выпускавшем грузовики, до 1947 года (если не ошибаюсь). Потом их отправили на родину.
Жили мы на Урале до 1947 года. Потом, по настоянию отца, вернулись к себе в Оршу. Хотя там нас никто не ждал. Всех родственников и знакомых немцы поубивали. Кто-то погиб на фронте, кто-то остался в эвакуации на постоянное жительство. А вот мы вернулись. Жилья не было. Скитались по частным квартирам долгих семь лет. Только в 1956 году (я уже учился в институте) родители вместе с семьей сестры (она уже была замужем) вместе купили какую-то завалящую халупу, где и прожили до самой своей кончины.
Школу я закончил в 1953 году с золотой медалью. Тут, правда, случился один конфуз. Сочинение на аттестат зрелости я писал на тему, как помнится, «Народность поэзии Н.А. Некрасова». Эпиграфом я взял его стихи (как мне казалось) «Я музу посвятил народу своему». Я ошибся, на самом деле, у Некрасова – не «музу», а «лиру». Как удалось моей учительнице по русскому языку и литературе отстоять в Витебском облоно «пятёрку» за это моё сочинение – не знаю, но каким-то образом – удалось (за что я ей, конечно же, всю жизнь благодарен). Золотую медаль я получил.
В школьные годы мне почему-то сильно нравились специальности, связанные с электричеством. И вот я отправился подавать все необходимые документы в Московский энергетический институт (МЭИ). Нас уверяли, что медалисты зачисляются в ВУЗы без вступительных экзаменов. Меня экзаменовали два преподавателя – по физике и математике. Я получил соответственно – 3 и 4. В какой-то мере повлияло небольшое время (по 10 – 15 минут на каждый экзамен), отводимое на решение задач, или ещё какие-то причины, но с такими результатами по экзаменам меня в МЭИ не приняли. Ткнулся я в ряд других московских институтов – бесполезно, у всех уже набор медалистов был закончен. Хочу напомнить, что это был знаменитый 1953 год – год смерти Сталина, «дела врачей», ареста Берии.
Пришлось мне вернуться домой, не солоно хлебавши. Поехал я в Минск. В БГУ я даже не пытался поступать (как впоследствии оказалось, совершенно правильно). В политехническом набор медалистов был, конечно же, уже завершен. Направился я в Белорусский лесотехнический институт (БЛТИ). Сейчас это крупный университет (БГТУ), чуть ли не с десятком факультетов, с большим профессорско-преподавательским составом. А тогда это был захудалый институт всего лишь с тремя факультетами – механико-технологическим, лесоинженерным и лесохозяйственным. Я поступил на механико-технологический. Здесь у меня приняли документы и даже зачислили без экзаменов (с предоставлением общежития). Как оказалось, это было вранье (про общежитие). Когда я приехал на занятия, мое место в общежитии было кому-то отдано, и первый курс я проучился с проживанием в частном секторе, что было весьма накладно для моего бюджета. Здесь я хотел бы остановиться на одном моменте. Думаю, далеко не все знают, что в Советском Союзе существовал налог на получение среднего (8-й, 9-й и 10-й кл.) и высшего образования (по-моему, рублей 150 в год, но точно не помню). Кажется, после 1953 года его отменили, но за этот год его ещё пришлось уплатить. Так что в материальном плане (с моей мизерной стипендией в 22 руб.) пришлось мне трудновато.
Когда я пришёл на занятия, я обнаружил, что из 50 студентов нашего 1-го курса 10 (20%) студентов носят явные признаки «неприличного» 5-го пункта. В Беларуси удельный вес евреев в общей численности населения в 1953 году вряд ли превышал 1,5%. А тут – 20%! Поневоле наводит на размышления. Получалось, что чуть ли не всё еврейское население Беларуси решило готовить из своих детей специалистов по деревообработке. Но это так, к слову. Поехали дальше. За все пять лет учёбы в институте ничего особо выдающегося не произошло. Правда, кажется, в 1955 году институт праздновал какой-то юбилей, и по сему случаю я получил (к моему величайшему изумлению) Почётную грамоту ЦК ЛКСМБ – за отличную учёбу и общественную работу (я был группкомсоргом и собирал комсомольские взносы. Видимо, лучшего кандидата на грамоту у них не нашлось). Перед окончанием института один из преподавателей посоветовал подаваться мне в аспирантуру. Я пошёл к декану (доц. Яковлеву, чтобы получить рекомендацию от института). Рекомендации он мне не дал. По его словам, сейчас надо было после института два года отработать на производстве, а тогда уже подавать заявление в аспирантуру. Так моя идея с аспирантурой лопнула. В дальнейшем, лет в тридцать, в аспирантуру я всё-таки поступил. Правда, не в свой институт, а в ЦНИИМОД (г. Архангельск), и притом – заочную. Но учиться в ней не стал. К тому времени я уже увлекся изобретательством, и это меня больше привлекало. Аспирантуру я бросил (может быть, и зря). Итак, институт окончен. Началась моя трудовая жизнь. В основном, она вся прошла на Витебском деревообрабатывающем комбинате (Витебскдреве).
Расскажу, как я стал изобретателем. Но сначала – несколько слов вообще об изобретательстве. За все пять лет, что я проучился в институте, я ни разу в его стенах не слышал такого слова – изобретатель. Хотя, казалось бы, где, как не в его стенах (инженерный вуз!), можно было услышать это слово. Ведь изобретателями, как правило, становятся инженеры! Но факт остается фактом: не было в лесотехническом изобретателей. (Сейчас – другое дело! Изобретателей там полно.) Так вот. Работал я сменным мастером в лесопильном цехе, где бревна на лесопильных рамах распиливали на доски. Подавали брёвна к лесорамам из бассейна специальными цепными транспортерами – бревнотасками. Из-за перегрузки брёвнотаски часто рвались. В этот момент электродвигатель необходимо было выключить, в противном случае на ведущий вал бревнотаски наматывалась цепь, и его вырывало из опор. Это приводило к длительным простоям цеха. Руководство предприятия обратилось к инженерной общественности цеха разработать устройство, которое бы предотвращало подобную ситуацию. После некоторых попыток мне это удалось. Недолго думая, я взял да и послал описание этого своего новшества в Москву, в Патентное ведомство СССР (на всякий случай). К моему большому удивлению, моя заявка была признана изобретением, и я получил на неё своё первое авторское свидетельство. Это случилось в 1961 году. В то время в СССР существовало два вида охранных документов на изобретения: авторское свидетельство и патент. Изобретение, на которое испрашивался патент, принадлежало заявителю, и за его (патента) получение надо было платить патентные пошлины (поэтому из советских граждан его почти никто и не брал). За получение авторских свидетельств пошлины не взимались, потому что эти изобретения принадлежали государству. Сейчас, после приобретения Беларусью самостоятельности, институт авторских свидетельств отменен, остались только патенты. Получив первый охранный документ на изобретение, я решил, что изобретатель из меня состоялся и тут же начал засыпать патентное ведомство заявками одну за другой. Однако не тут-то было! С той же регулярностью, с которой я заявки отсылал, я получал решения экспертизы с чёрным траурным уголком (отказные). Оказывается, первая ласточка весны не делает. Однако в процессе переписки с экспертизой я набирался опыта, изучал патентное дело, становился грамотнее. Но я оптимизма не терял и продолжал изобретать. Наконец, через долгих девять лет я сподобился получить от экспертизы решение с красным уголком (положительное решение), убедившись в справедливости пословицы «терпенье и труд всё перетрут». После этого с каждым годом мои успехи возрастали. Число полученных мной авторских свидетельств на изобретения с каждым годом росло.
Думаю, сейчас настало время более подробней поговорить об изобретениях и изобретателях. Изобретение – новшество, отвечающее определённым требованиям. Это может быть устройство, способ или вещество, а также применение устройства, способа или вещества по новому назначению. Изобретение должно быть новым (ещё неизвестным), быть полезным и иметь изобретательский уровень (быть неочевидным). Вот этот третий признак доказать бывает всего труднее. Я придерживаюсь принципа: стой до конца, если уверен в своей правоте. В моей практике были случаи, когда экспертиза СССР отклоняла патентную заявку, а экспертиза Беларуси (я подавал эту заявку в Беларуси заново) выдавала патент.
По одной моей заявке была такая история. Экспертиза СССР отклонила эту заявку. Но я продолжал разрабатывать изобретения, являющиеся усовершенствованиями той отклоненной заявки. Когда их набралось приличное количество, я обратился в патентное ведомство с просьбой вернуться к повторному рассмотрению той отклоненной заявки с учётом того, что она послужила основой для получения новых изобретений. На этот раз экспертиза прислушалась к моим словам, провела повторную экспертизу и наконец-то выдала по этой заявке авторское свидетельство. Вся эта история длилась восемь лет, с 1973 по 1981 год. Вывод: никогда не опускайте руки, боритесь, если вы уверены в своей правоте.
Своё сотое авторское свидетельство я получил в 1982 году. В связи с этим наша областная газета «Витебский рабочий» опубликовала обо мне небольшую статью, замеченную «Советской Белоруссией», которая удостоила меня небольшой заметкой. Видимо, эту заметку увидел мой бывший преподаватель, проф. Ротт Л.А. (я о нём выше упоминал), приславший мне по этому случаю поздравительную открытку. Я искренне поблагодарил его.
Я продолжал изобретать. Мое 200-е изобретение было отмечено статьей в белорусском журнале «Изобретатель» № 9-10 за 2011 год, написанной председателем Витебского областного совета БОИР Шидловским Г.Ф. 300-е изобретение никак не отмечалось, а 400-е – будет отмечено настоящей статьей в «Мишпохе».
Несколько слов о том, как я изобретал. Я подвергал сплошному просмотру Бюллетень изобретений, где печатались формулы всех новых изобретений. Это требовало больших затрат времени, но давало определённый результат. Описания изобретений, которые меня заинтересовали, я затем выписывал, и нередко использовал в своём изобретательском творчестве заложенные в них идеи. Таким образом, я узнал о существовании новых материалов – с памятью формы, электретов, жидких магнитов, мгновенно отвердевающих в электрическом или магнитном поле и многих других материалов. Использование их необычных свойств нередко приводило к созданию изобретений. Однако не нужно думать, что изобретения создаются на основе только сложных, ранее неизвестных явлений. Я сейчас расскажу об одном своем изобретении, которое мог бы сделать ученик 7-го класса, только что познакомившийся на уроках физики с законом Архимеда. Напомню его: на погруженное в жидкость тело действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной телом жидкости. Вернёмся к нашей действительности. Я уже упоминал, что в состав лесоцеха входит бассейн, где брёвна сортируются по диаметрам. Нередко брёвна с большой влажностью имеют плотность выше плотности воды и тонут в бассейне. Как с этим бороться (доставать затонувшие в бассейне брёвна очень трудно)? Вернемся к закону Архимеда. Что здесь можно изменить? Изменить можно только вес жидкости, вытесненной бревном. Как известно, вес этой жидкости равен произведению удельного веса жидкости на объём её, вытесненный бревном. Объём её не может быть изменен, а удельный вес – очень просто. Нужно в жидкость добавить растворимое вещество, которое увеличило бы удельный вес жидкости. Тем более, что такие жидкости широко известны (морская вода, Мёртвое море, в котором утонуть при всем желании невозможно). Правда, применение таких жидкостей в бассейнах лесопильных цехов не было известно, хотя бассейны в лесопилении применялись уже лет сто. После долгой переписки (лет пять) экспертиза признала эту заявку (я предложил увеличить удельный вес жидкости в бассейне добавкой в неё растворимых веществ с большим удельным весом, чем у воды) изобретением и выдала на неё патент.
Повторяю: если уверен в своей правоте – борись! Ты победишь. Что ещё хотелось бы сказать об изобретениях и отношении руководства (предприятий и министерства) к изобретателям? Если выразить это одним словом – безразличие. Никто не интересуется изобретениями. У меня в памяти сохранился только один случай. Как-то я встретился случайно в коридоре с директором «Витебскдрева» (Резниковым А.П., кстати лучшим директором, с каким мне пришлось работать). Он сказал: «Слушай, Годзданкер, что ты там всё изобретаешь? Показал бы!». Я с готовностью согласился явиться по первому его зову, когда он найдёт для этого время. Но, видимо, времени у него для меня не нашлось. Пренебрежительное отношение Министерства (лесдревбумпрома) к изобретательству видно из следующего. В СССР авторам изобретений, заявителями по которым выступали юридические лица (в нашем случае – «Витебскдрев») полагалась выплата поощрительной премии размером от 20 до 200 руб., но не свыше 50 руб. одному автору. Наше министерство, как правило, назначало поощрительное вознаграждение в минимальном размере. Так вот, наше министерство за получение авторского свидетельства на изобретение выплачивало авторам поощрительную премию, как правило, в самом минимальном размере (20 руб., потому что меньше уже было нельзя). Сотрудники в министерстве, которые курировали изобретательские вопросы, были в них совершенно не компетентны. Однажды мы попросили назначить премию за три изобретения, которые были вариантами одного и того же устройства, защищённого одним авторским свидетельством. В министерстве это посчитали одним изобретением, хотя на самом деле здесь было три отдельных изобретения (варианты!). Не помню, сколько времени нам пришлось доказывать, что здесь защищено три изобретения, а не одно. И только с помощью редакции журнала «Изобретатель и рационализатор» нам наконец удалось доказать свою правоту.
Давайте подумаем: может быть, и правда – изобретатели никому не нужны, и изобретательство – пустое времяпрепровождение? Оглянись вокруг! Что ты видишь? На улице – дома, мосты, дороги, средства транспорта и связи и многое другое; в квартире – телевизоры, телефоны, компьютеры, мебель, кухонную утварь. Как это всё появилось? Любая вещь или процесс появился сначала в мозгу изобретателя. Потом уже в натуре. А теперь скажите: могло ли общество обойтись без изобретателей? Да ни в коем случае! Не будь изобретателей – так бы и жило человечество в каменном веке! Даже Марк Твен уже знал о важности защиты патентом любого изобретения. Первое, что сделал его герой (перенесённый из 19-го в 6-й век) в романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», когда стал правой рукой короля, – это образовал при дворе патентное бюро. (В противоположность ему Джек Лондон, описавший в своем рассказе «Сказание о Кише» новый способ охоты на белых медведей, придуманный подростком Кишем, даже не заикнулся о том, что это было подлинное изобретение (или не знал, или не счёл нужным).
К июлю 2020 года мне удалось разработать 420 изобретений. Много это или мало? Как известно, всё познается в сравнении. Интернет нам говорит, что наиболее плодовитым изобретателем, на которого американцы чуть не молятся, был Т. Эдисон с его 1193 патентами. Затем идут Д. Лемельсон (605 пат.), Э. Лэнд (535 пат.), Д. Вестингауз (361 пат.), Н. Тесла (111 пат.) и многие др. Конечно, здесь не учитывается качество патентов, однако количество впечатляет. В Беларуси я знаю только одного изобретателя с таким количеством изобретений Это – Агейчик Валерий Александрович, который написал аналогичные заметки и поместил их в Интернете. Там он сообщает, что имеет 333 патента на изобретения (если я правильно подсчитал), но почему-то складывает их с полезными моделями, хотя, по-моему, так делать нельзя. Но Валерий Александрович моложе меня. Думаю, когда он достигнет моего возраста (дай Бог ему здоровья), он меня превзойдёт по количеству полученных патентов.
Двум из моих изобретений (учитывая их значимость) присвоено имя автора. Моя изобретательская деятельность отмечена тремя медалями ВДНХ СССР. Трижды я завоевывал первое место в областном соревновании среди изобретателей и рационализаторов, проводимом Витебским областным советом БОИР.
Без финансовой помощи (на патентные пошлины) пенсионеру этим заниматься трудно. На мои предложения некоторым предприятиям и организациям выступить заявителем по моим заявкам (что предполагает оплату патентных пошлин), к сожалению, никто не откликнулся. Поэтому пожелаю всяческих успехов будущим изобретателям, включая, в том числе достойную оплату их нелегкого труда!
Соломон Годзданкер
