Лев Шульман, 1942 г.1 января 2024 года отцу исполнилось бы 100 лет. Нас с ним принёс не аист, а Дед Мороз. Он ушёл 3 сентября 1978 года. Шестьдесят четыре с половиной года. Это цифры.

Всю жизнь работал в газетах, на радио, телевидении. Писал обязательные статьи, делал обязательные телепередачи. Хорошо делал, но обязательные. Писал сценарии телефильмов, художественных фильмов, молодым ездил на семинары кинематографистов, но сценарии где-то терялись на киностудиях, или даже на подходах к ним, и художественные фильмы так и не появились на большом экране.

Делая очередные сценарии телепередач, говорил: «Выйду на пенсию, буду писать другое». И записывал на листочках то, что скапливалось внутри. Скапливалось немало, время было непростое, особенно для тех, кто умел думать. Листочки эти он и сам бы уже не сумел найти. Никогда серьёзно не относился к своим архивам.

Когда после тяжелейшей операции оформил пенсию, ему ещё не было шестидесяти, уже ни за что большое, объёмное, не брался.

Ему казалось, что пенсия сделает его свободным. Даст время и простор для творчества.

Когда почтальон принёс очередную пенсию, в доме завешивали зеркала. Почтальон увидел и спросил: «Кто умер?». Ответили: «Шульман Лев Абрамович». Он заглянул в ведомость и сказал: «Пенсия больше не положена». Развернулся и ушёл.

Физически батя был крепким. И после операции какое-то время у него оставались силы. Где-то через год мы были на рыбалке. Про его страсть к рыбалке можно много рассказывать. Ловили в тот раз с лодки. Она протекала. Подняли якоря, добрались до берега. Я стал вычерпывать воду ковшиком. Он сказал: «Отойди». Взялся за борт, перевернул лодку и вылил воду.

Вспоминать можно о многом. Картины его последнего года. Опять рыбалка. Последний лёд. У него очень болела спина. Он пошёл к берегу, нашёл лунку, буквально, у кромки воды. Глубины подо льдом было сантиметров тридцать-сорок. Поставил удочку и на берегу лёг на пятачке земли, оттаявшем от снега. Вдруг клюнуло. Кивок на удочке буквально прижало. Батя увидел, рыбацкий азарт сработал, подскочил к удочке и поднял из лунки рыбу. Лещ под килограмм. Рыбаки меня поймут. На этой глубине у берега такой лещ не может быть. А здесь был…
Как будто рыбалка прощалась с ним. Он снял с мормышки рыбу, долго держал в руках, а потом выпустил в озеро… О чём он при этом думал?

Где-то в начале мая батя, мама и я возвращались домой. Вдоль асфальтовой дорожки росли молодые берёзки. Сейчас это большие деревья. Он подошёл к деревцу, взял в руку ветку и стал разглядывать листья. Они были с копеечную монету. Пришли домой, отец сказал: «Всегда ждал, когда день начнёт расти и когда на деревьях появятся листья…» Говорил без вздохов…

С возрастом начинаешь понимать, что все мы, поколение за поколением, идём по одной спирали. Он – Лев Абрамович, я – Аркадий Львович. Назвали в честь деда, отца моего отца, погибшего на войне.
Наверное, и меня должны были назвать Абрамом, но это было в начале 50-х годов. Повсюду выискивали врачей-отравителей, «беспачпортных бродяг» и космополитов. Как-то он сказал, что назвали Аркадием, а не Абрамом, потому что думали о моём будущем. Может, и так, но, предполагаю, что тогда думали о себе.

У нас дома стоял старый ламповый приёмник. По вечерам батя слушал прорывающиеся сквозь шум и треск глушилок «голоса». Помню, в 67-м году, во время 6-дневной войны Израиля, к нам домой даже приходили соседи, чтобы узнать, что «там» делается. Сейчас по вечерам я сижу в интернете, тоже смотрю и читаю, что где происходит. Соседи не спрашивают, у каждого свой интернет. А в остальном всё повторяется…

Я уже пробовал заниматься литературой, что-то писал. И однажды на рыбалке, мы сидели в лодке (самое время для разговоров), батя сказал: «Пиши только то, что знаешь, и не надо ни под кого подстраиваться».
Я согласно кивнул головой, понял, о чём он говорил.

Лет пятнадцать назад собирался издать сборник воспоминаний об отце. Всё время ждал, когда прибавятся новые истории, спрашивал у тех, кто знал его, готовы ли написать. Но от возраста никуда не убежишь. Уже почти не осталось людей, которые бы знали батю. А большинство авторов очерков и воспоминаний о нём, хранящихся в моём компьютере, уже встретились с ним на небесах.

Новые тексты не прибавятся.

Воспоминания Бориса Носовского, 2004 г. Провиденс, США

...Песню «Отзовись, товарищ фронтовой» мы написали для одноименного цикла телевизионных передач. Записывали в Минске (в Доме радио). Как всегда – цейтнот. Партитуру успел написать дома, а партии для каждого инструмента писал в купе. Освещение хреновое, да и столик могли бы сварганить поширше... Но процесс чудом двигался. Поезд из Витебска до Минска шёл всю ночь. Шутки, каламбуры, анекдоты.
В паузах Лёва спрашивал, может ли он чем-либо мне помочь, и почти всерьёз сокрушался по поводу того, что не умеет писать ноты... Уснуть не пришлось, курили много.
Последние нотные знаки я успел написать к самому началу записи... Процесс записи музыки, если за дирижёрским пультом Борис Ипполитович Райский, – это всегда непередаваемое словами море удовольствия. В профессиональном плане и оркестр, и звукорежиссёры, и солисты – всё было по-настоящему пронизано творческой атмосферой. Даже для непосвящённых.
Лёва признался, что на записи музыки присутствует впервые. Прослушивали записанный дубль, уточняли детали. Борис Райский, заслуженный деятель искусств БССР, на очаровательной улыбке спросил: «Может быть, какие-то замечания будут у автора текста?» Лёва опять извинялся за то, что он не профессионал, но попросил фразу «В зарнице ракеты я видел, как он рванулся Победе навстречу...» исполнить ближе к речитативу, что очень точно реализовал одарённый молодой солист заслуженный артист БССР А. Подгайский.
Вообще, «Отзовись, товарищ фронтовой» – это цикл телевизионных передач, автором которых был журналист Лев Шульман. О судьбах человеческих, о солдатских дорогах в язвах снарядных воронок и смертельной тишине минных полей... О неумирающей Надежде, которая спустя 30, 40 и 50 лет живёт в сердцах людей...

...Расстались мы с ним
Под вражьим огнём –
Его унесли с поля боя,
Теперь ничего я не знаю о нём,
И сердце не знает покоя.
Тревожится сердце:
А жив ли мой друг,
Увидел ли солнце Победы?
Надеется сердце –
Вдруг встретимся... Вдруг
К нему я однажды приеду...

Припев:
Отзовись, товарищ фронтовой,
Напиши хотя бы пару строчек,
Поделись со мной своей судьбою,
Поделись со мной своей судьбою,
Отзовись, товарищ фронтовой.

Тот бой не забыть... Стонала земля,
Спалённая огненным ветром,
И небо, и звёзды кричали: «Нельзя
Назад отступить хоть на метр!»
В зарнице ракеты я видел, как он
Рванулся Победе навстречу...
С тех пор ничего я не знаю о нём,
Все годы надеюсь на встречу...

Припев.

Над тихой рекою раскинулся клён,
Играют под ним ребятишки –
Наследники тех незабытых времён –
Егорки, Ванюшки и Мишки...
Для них устояли под вражьим огнём
И все одолели невзгоды,
Давайте ж, солдаты, друг друга найдём
И вспомним военные годы.

Припев.

Отзовись, товарищ фронтовой...

Наша песня была удостоена первой премии на Республиканском конкурсе песни, посвящённом 25-летию освобождения Белоруссии от фашистских захватчиков. Не знаю, каким образом фонограмма попала на конкурс. О наших совместных достижениях лично я узнал из газеты «Знамя юности», которую мне друзья переслали из Гомеля.

...Это была наша первая совместная творческая командировка. В Минске, на студии ТВ, нас встретили хорошо, почти как именитых авторов. Вместо нескольких дней всё успели сделать в первый! И выдали какие-то приличные не то гонорары, не то космические суточные. Да в гостинице «Минск» – многокомнатный номер аж с двумя (!) туалетами (по тем временам!).

Принципиально: ужинать в гостиничный ресторан не пошли, заказали в номер. «Понимаешь, Боря, приятно хоть раз в жизни почувствовать себя Рок-фел-лером», – шутил Лёва и смачно затягивался сигаретой.
А мне, молодому композитору, казалось, что жизнь широко открывает двери невиданных возможностей, дарит необъятные небесные дали для фа-а-нтастических полётов в счастливое будущее!
У Льва было много друзей, знакомых. Он был обаятельным человеком и люди тянулись к нему. С белорусским композитором Михаилом Шумилиным они были в тёплых приятельских отношениях. Не знаю, в какой степени соответствовал реальности эпизод, который, смеясь, рассказал мне Лёва: вроде бы Михаил Шумилин страдал клептоманией – угонял велосипеды. В один из приездов Шумилина в Витебск с бригадой Белорусского радио после окончания записей они решили пропустить по рюмочке (или по три…) Зашли в один «Голубой Дунай» (так тогда называли ларьки, где продавали водку на разлив, да ещё с бутербродом), потом в другой. Очередной «Дунай» был за железнодорожным вокзалом. Виадук. Внизу рельсы, железнодорожные составы. Вот тогда Лёва по-дружески попросил очень известного тогда композитора Шумилина: «Миша, я очень тебя прошу, пожалуйста, не угоняй паровозы!» В их громком смехе тонули паровозные гудки, а в «Синем Дунае» страстно жаждали встречи кильки с бутербродами!

Воспоминания Федора Кузнецова, Витебск, 2010 г.

Со Львом Абрамовичем Шульманом мне довелось близко познакомиться в начале 70-х, после перехода с областного радио на студию телевидения. До этого я видел его на общих собраниях телерадиокомитета.
На еженедельных летучках, где можно было услышать голос представителя каждой редакции, Лев Шульман выделялся спокойствием и взвешенностью при обсуждении любых острых вопросов. Не помню, чтобы из его уст в адрес коллег прозвучал какой-то нелестный укор, а тем более насмешка. Он не заводился в ответ на нестандартные реплики, его не заносило, как других, при самых горячих спорах, что по тем временам было явлением привычным. Напротив, при необходимости мог парировать ёмкой образной фразой, что было поучительно для всех присутствующих.

Он говорил всегда только по делу, в его выступлениях чувствовался высокий интеллект, огромный потенциал знаний и профессиональное осмысление уже вышедшей в эфир передачи или, скажем, предстоящей работы над большой телепрограммой.

Мне пришлось быть участником подготовки коллективной телепередачи, посвящённой юбилею освобождения республики от немецко-фашистских захватчиков. Куратором и автором сценария этой важной программы был назначен Лев Шульман.

Он собрал редакторов и режиссёров и распределил обязанности. Затем поделился своей идеей – взять интервью у таких видных военачальников и героев, как Баграмян и Белобородов, для чего надо было ехать в Москву в Министерство обороны. Предложил это сделать мне, причём подчеркнул: работа предстоит непростая.

Я хотел было отказаться, но Лев Абрамович выразил уверенность, что это мне под силу, и не стоит сомневаться.
В столице нашей съёмочной группе пришлось преодолеть немало трудностей, но мы смогли побывать и сделать записи на кинопленку и в Минобороны, и в цековском доме на Большой Бронной, и на закрытых спецдачах. Кроме того записали песню композитора Марка Фрадкина в его исполнении «Вернулся я на родину», посвящённую освобождённому Витебску.
Лев Абрамович был доволен и оценил наш вклад в общую программу, как наиболее весомый.

Я и другие сотрудники увидели именно в нём, Л. Шульмане, широкий диапазон творческого мышления, умение сосредоточить внимание на важнейших моментах сурового прошлого и отразить их ярко и содержательно. Эта программа была отмечена руководством республиканского телевидения, а Лев Шульман награждён грамотой Белтелерадиокомитета. Поощрения получили и другие соавторы юбилейной передачи. Для меня же сотрудничество с ведущим редактором

Л. Шульманом было исключительно полезным и до сего времени памятным.

Лев Абрамович Шульман любил природу и красоту окружающего мира. Врезался в память момент, когда однажды тёплым осенним днем мы возвращались из поездки на Россонщину.
Машина выехала из лесного массива, и нашему взору открылся довольно привлекательный пейзаж с серебристой гладью небольшого озера. Лев Абрамович вдруг сказал водителю подъехать к берегу и остановиться.
Он говорил, что нельзя пропустить такую прелесть, нужно хотя бы пять минут постоять в этом чудесном уголке, где так много света, красок и тишины. Оператора попросил снять панораму хотя бы на десять секунд. Он постоял, помолчал, а потом всю дорогу у него было очень хорошее настроение.

Последний раз я встречался со Львом Абрамовичем незадолго до его кончины. Он позвонил мне на работу и попросил заехать к нему. И вот я у него дома.

Лева открыл бутылку водки, налил по полрюмочки и вместо тоста повёл неспешный разговор. Речь шла о прошлом и будущем.

Об ушедшем не сожалел, которое, по его словам, мог бы повторить, а в предстоящее смотрел уверенно, потому что сбылась его мечта. Она воплотилась в сыновьях. Он не сомневался, что они пойдут дальше своего отца.

Мы расставались, как всегда, тепло, а на прощанье он напутствовал меня словами: «Держись и не сдавайся».

Вспоминает Серафима Островлянская, Стокгольм, 2013

Новоселье было в канун Нового года. В новом доме, в новой квартире праздновали день рождения Льва Шульмана.
Все мы, его коллеги, были здоровы и молоды. Танцевали, смеялись, пели и пили. Произносили многочисленные тосты: за хозяйку дома – красавицу Лилю, за сыновей Мишу и Аркадия, и, конечно, за именинника – мудрого и талантливого Льва Шульмана.

Он был красивый – высокий, стройный, с еле заметной проседью в волосах. Всегда с множеством идей и готовностью их реализовать. Лев был удивительный рассказчик. Грассируя, со смаком рассказывал он разные истории из своей жизни, в которых всегда перекатывались слова ррр...адио, перрр...едача, ррр...едактор, дррр...узья, сигаррр...еты (он с ними не расставался), ррр...ыбалка (одно из самых сильных его увлечений). Радовался удачам своим и чужим. Ненавидел предательство и несправедливость.

Однажды в пятницу он зашёл в редакцию с какой-то коробочкой, зачарованно рассматривая её содержимое.
– Что это, Лев Абрамович?
– Посмотри!
Глянула, а там – красная шевелящаяся мокрая масса.
– Что это?
– Мотыль! – с нежностью и восторгом объяснил Шульман. И вдруг спросил: – А Вы знаете, как отличить самца мотыля от самки?
– Понятия не имею. (Это было тогда. Сейчас, через сорок лет, я сама ловлю рыбу, приучила к этому занятию и дочь, и внуков).
– Не знаешь? Это так просто: надо протянуть червячка сквозь зубы. Если застрянет, конечно, самец!

И хохочет! Хохотал потрясающе! Был душой всех компаний, любил и умел устраивать праздники.

До моего отъезда в Израиль, я не знала, что Лев на иврите – сердце, а Абрамович – сын Абрама, Авраама – праотца, давшего миру еврейство. Лев знал о своём народе многое. Он был редкий книжник.

В последний раз я видела Льва летом 1987 года. Он сидел во дворе на скамейке в окружении ребят-студийцев, которые хохотали над его байками. В больничной пижаме (клиника, где он лежал была рядом), не выпуская из рук сигарету, пытался по-прежнему улыбаться.

Эти синие глаза и мудрую улыбку, прокуренные пальцы и красивый картавый говор он унёс c собой за ту черту, которая отделяет нас от вечности.

Аркадий ШУЛЬМАН

Лев Шульман, 1942 г. Лев Шульман, середина 50-х гг. Лев Шульман на телевидении, начало 70-х гг. На рыбалке. Конец 70-х гг. Лев Абрамович Шульман на телевидении, начало 80-х гг. Лев Шульман, середина 80-х гг. Лев Шульман с сыновьями Аркадием и Михаилом, середина 80-х гг.