Когда Майя Казакевич, продюсер серии документальных фильмов «Бобруйские портреты», предложила начать работу с рассказа о художнике Абраме Островском, я, откровенно говоря, удивился. Бобруйск дал миру столько известных писателей, художников, учёных. Кто такой Абрам Островский, до начала работы я не знал.
Материалов о нём сохранилось мало, и они не дают полного представления ни о человеке, ни о художнике. Время неумолимо отодвигает нас от поколения людей, воевавших в Великую Отечественную, возрождавших жизнь в послевоенные годы. Сегодня на пальцах одной руки можно пересчитать тех, кто знал, общался с Островским и готов о нём рассказать.
Сам художник был человеком не то чтобы скромным или стеснительным, но никогда и никого не раздвигал локтями, чтобы выйти на первый план, добиться наград или славы. Сейчас, когда документальый фильм сделан, выложен в интернете и вскоре состоится его премьерный показ в Бобруйске, могу уверенно сказать об этом. Думаю, нам удалось показать это в фильме, который так и называется – «Художник Абрам Островский». В отзывах (интернет делает своё дело) люди, посмотревшие фильм, пишут о характере этого человека, о том, что сегодня нечасто встретишь таких людей, и о том, что у нас получилось рассказать о времени, в котором жил художник.
Когда соприкасаешься с такой работой, получаешь удовольствие. Даже не потому, что удалось сделать фильм, почти не имея исходного материала, – в этом заслуга всей съёмочной группы: продюсера и ведущей Майи Казакевич, оператора и режиссёра монтажа Сергея Орлова, ведущего Игоря Бурака, консультанта, старшего научного сотрудника Бобруйского художественного музея Геннадия Благутина.
Работы Островского в музее хранились в запасниках, и долгое время ни одна из них не была в постоянной экспозиции, но Геннадий Романович не оставлял без внимания тему «неперспективного» художника. Участвовал с докладом об Островском на Аладовских чтениях в Минске, сделал видеопрезентацию о художнике.
Работая над фильмом, мы обмолвились в Бобруйском художественном музее, что было бы хорошо сделать выставку работ Абрама Островского. Тем более, что 27 лет его картины никто не видел. В 1996 году на персональной выставке было представлено 55 работ художника. И с тех пор – тишина. Приятно, что наши слова нашли понимание и поддержку со стороны директора музея Светланы Николаевны Приваловой и Геннадия Романовича Благутина.
– Эта выставка не повторяет предыдущую, – сказал Геннадий Романович. – Мы нашли чем её дополнить и Островский представлен всем своим творчеством.
На открытии было много людей, в том числе и молодёжи, и для них это был «неизвестный художник».
После выставки одна из последних, на мой взгляд, одна из лучших картин Абрама Островского «Сосны. Жёлтая дорога» вошла в постоянную экспозицию Бобруйского художественного музея. Эта галерея может дать фору иным столичным собраниям картин.
Нет в творчестве Абрама Островского произведений, по которым бы тосковал Лувр или галерея Уффици. В Минске в Национальном художественном музее Республики Беларусь в запасниках хранятся два портрета, написанные художником в начале 50-х годов. Награждённые передовики сельского хозяйства – Герой Социалистического Труда Надежда Рудницкая и кавалер ордена Ленина Анна Говорская. Крестьянская биография и время, когда страна воспевала тружеников села, как их называли тогда, стали решающим фактором. Другого тогда от художников и не требовалось. Эти портреты привезли в Бобруйск на выставку.
Городу Островский посвятил всю послевоенную жизнь, не такую уж большую, но всё же чуть больше тридцати лет. Приехал сюда художник, офицер, военный переводчик в 1946 году. Демобилизовался и остался жить.
Умер в 1979 году.
В Бобруйском краеведческом музее хранятся всего две картины художника. Одна из них, «Вступление Советской армии в Бобруйск», написана в нужное время – к 10-летию Победы, в 1955 году. Рисовал её художник со стоп-кадра кинофильма «Бобруйский котёл». На ещё одной работе – цветы. Островский любил их, не только часто рисовал, но и своими руками сажал, выращивал рядом с домом, а картины с нарисованными цветами дарил родственникам. Сегодня они украшают квартиры людей, живущих в разных городах и странах.
Давая характеристику таким людям, как Островский, можно ограничиться двумя словами – «Приличный человек».
Коротко о биографии художника. Копию этого документа Бобруйский художественный музей получил из архива Министерства обороны Республики Беларусь.
«Я, Островский Абрам Сендерович, родился 3 марта 1911 года в городе Черкассы Киевской области в семье рабочего. Отец, Островский Сендер Ицкович, до и после революции был рабочим на лесозаводе в Черкассах. Мать – домохозяйка. Отец умер в 1920 году. Мать, Островская Гитя Мордуховна, до войны проживала в Черкассах».
Умерла в 1950 году в Краснокамске Пермской области, где жила у дочки.
Хранитель памяти об отце – Людмила Островская-Гиршина. С ней, её мужем Борисом Гиршиным и внуком художника Евгением Гиршиным состоялись наши многочисленные разговоры, которые стали основой фильма.
– Рисовать папа любил с детства. В школе на уроки брал с собой листы чистой бумаги. Когда у него какой-то предмет не получался, учитель сам давал краски, карандаши и говорил: «Рисуй и молчи».
После школы Островский учился в Киевском художественном техникуме, затем поступил в Московский художественный институт на курс Павла Павлинова. Там отучился три года и в 1937-м уехал в Рязань. Работал художником. Затем преподавал в Рязанском художественном училище.
С декабря 1941 года Островский на фронте. В армии заметили его склонность к иностранным языкам и в 1943 году отправили на курсы военных переводчиков. В 1944 году опять на фронте.
Войну закончил в Кенигсберге.
Добрый, душевный рассказ Людмилы Абрамовны создал настроение всего фильма. В каждом её слове чувствовалась любовь к отцу. Она сама сказала, что внешне похожа на отца, и особенно это становится очевидно с годами. Думаю, что и характером, умением расположить к себе, мягкостью в общении пошла в отца.
– Папа хорошо знал немецкий язык. Не могли его отличить от настоящего немца. Странно, но говорил на баварским диалекте. Был гуманитарным человеком. Хорошо знал украинский язык. Любил украинские песни. Хорошо знал и читал на идиш. Но дома не говорил на нём. Украинское и белорусское произношение – разное. Мама говорила на идиш, а он отвечал ей на русском.
…1946 год. Карточная система, разруха и очевидный недостаток мужчин.
Островский снял квартиру в семье Эти Моисеевны Сориной. И спустя некоторое время женился на этой женщине, несмотря на то, что она была вдова фронтовика и у неё было трое детей. Островский взвалил на себя такую ношу, на которую бы согласился не каждый мужчина, и пронёс её десятилетия.
– Старшему маминому сыну было 15 лет, потом – 12, маленький родился перед самой войной, – рассказывает Людмила Абрамовна. – Старший брат и сестра его не приняли. Они помнили своего папу и не призвали чужого мужчину в доме. Младший сразу принял. Называли «дядя Саша». До конца жизни он стал им настоящим родным отцом. Я – послевоенная. Никогда у нас в семье не было разницы. Я не чувствовала, что мы сводные, а не родные. Он относился ко всем одинаково.
Дома и на работе, друзья – все называли его Саша. Я, когда была маленькой, не знала, что его имя Абрам.
После демобилизации Островский работал художником в отделе по изобразительному искусству Бобруйского облисполкома. В 1946 году вступил в Союз художников БССР. Шла организация областных отделений Союза художников, и эта обязанность легла на плечи Островского. Он участвует в съездах Союза, которые проходили в Минске, в создании художественно-практических мастерских в городе. При его активном участии в 1951 и 1952 годах были проведены областные художественные выставки.
Очень много Островский работал накануне праздников. Ко дню Октябрьской революции, к 1 Мая писал плакаты, лозунги, портреты партийных вождей, которые несли колонны на демонстрациях.
Владимир Аркадьевич Самочернов сегодня один из старейших художников Бобруйска. Пишет воспоминания о художественной жизни города за последние шестьдесят лет. Мы пришли к нему в мастерскую. На стене среди других работ несколько картин Островского.
– С художниками-фронтовиками, мы, следующее поколение, постоянно общались. Работы у них было много, они её делили пополам. Это Озерец, Костко, Боглай, Островский. Например, есть заказ на портреты. В шапку кидали бумажки, кто кого вытянет. Ты пишешь Ленина, ты пишешь… что кому попало. В мастерских творческими работами можно было заниматься только от случая к случаю.
На квартире, где он жил, я один раз был. Хорошо, когда у художника была база. У Островского её не было. Семья большая. Старая еврейская коммуналка со множеством детей. Работать негде. Рисовать там, где живёшь, где дети, вообще нельзя. Потому что хозяйка готовит еду, огонь горит, масляные краски, такой запах, что сутки надо проветривать. Поэтому Саня, как мы его называли, урывками работал во дворе в сарае. В сарае хранил картины, другого места не было.
Он начинал любой рисунок синей краской. В неё добавлял различные оттенки синего, зелёного, а потом в контраст к этому в более поздних работах – сочные жёлтые, оранжевые, ярко-зелёные. Создавал контраст горячего и холодного, жёлтого и синего.
– Надо было кормить большую семью, – вспоминает Людмила Абрамовна. – Зарплату, бывало, не выдавали месяцами, зато потом всё сразу. Помню одну зарплату в тысячу рублей. За это время мама успевала одолжить, поэтому ползарплаты сразу отдавали за долги. Папа любил делать маме подарки. Он приносил деньги, всегда отдавал всё до копейки и говорил: «Идём в магазин, купим тебе материал на платье».
Работал много, но по вторникам у него был выходной. Он в этот день не завтракал, готовился к бане. У него был веник, брал чекушку водки и шёл в баню париться. Приходил домой. Мама кормила, и он ложился отдыхать.
Его никто не имел права трогать.
С внуком Женей, сегодня известным музыкантом Евгением Гиршиным, Островский любил гулять по Бобруйску.
– Мне было девять лет, когда его не стало, – рассказывает Евгений. – Я помню немногое. Но в первую очередь хочу сказать, он был добрый и ко мне, и к другим.
Немного научил меня рисовать. Я ходил во Дворец пионеров, занимался рисованием. Потом музыка взяла вверх. Водил меня в музыкальную школу. Когда встал вопрос, учиться в музыкальной или изошколе, дедушка сказал, что художник – это человек, который постоянно недоволен собой. Лучше пускай учится музыке.
Дедушка рассказывал мне про город, устраивал экскурсии, ходили к реке Бобруйке. Недалеко от нас железная дорога. Часто приходили сюда. Стояли и считали вагоны. Гадали, откуда и куда поезд идёт. Это был замечательный урок географии.
Помню, как ходили в центр города. Улицы Карла Либкнехта и Социалистическая. Это середина 70-х годов. Тогда здесь прокладывали теплотрассу. Мне было интересно, а он делал карандашные наброски. Следил за процессом.
Абрам Островский хотел вернуться на республиканские выставки. Тема труда была очень востребованной, художник любил город и поэтому взялся за серию картин «Прокладка теплотрассы». Очень тщательно подходил к деталям. Зять Борис Гиршин работал сварщиком. Он принёс Островскому робу сварщика, маску, держатель. Художник надел всю амуницию на себя, тщательно выверили позу и сделали фотографию. С этой фотографии художник рисовал себя в картине.
Безусловно, надо было следовать соцреализму. Но в этой серии работ Островский уже шёл от соцреализма к своему направлению в модернизме.
Молодые художники приходили советоваться к Островскому, и он не стеснялся спросить у них совета. Помогал чем мог: кистями, красками. Тогда во всём был дефицит. Но особенно хочется вспомнить художника Рубцова.
– Это был папин друг, единомышленник, – рассказывает Людмила Абрамовна. – Когда папа тяжело заболел и почувствовал свой уход, он попросил Владимира Рубцова сохранить его картины. Когда папы не стало, Владимир приехал на грузовой машине, забрал из сарая все работы и сохранил их. Они стояли в его мастерской. Он создал каталог папиных работ и потом два раза организовывал его выставки. Владимир Рубцов посвятил папе картину «Ангел уходит в небо». Мольберт и как будто плывущая в небе фигура ангела.
– Оба художника, и Рубцов, и Островский, начинали как художники реалистического направления, – рассказывает Геннадий Благутин. – Потом ушли в модернизм, то есть перешил к творчеству, которое идёт изнутри художника. Рубцов на 25 лет моложе Островского, но они хорошо понимали друг друга, у них был один взгляд на художественное творчество. Только Рубцов смог себя реализовать на этом пути, а Островский не успел.
Абрам Островский – один из тех художников, которые незаслуженно забыты. Он прошёл долгий путь от работ в реалистической манере к своей технике в живописи. В конце жизни он как-то сказал: «Мне бы ещё десять лет, я стал бы художником».
Проводя экскурсию по выставке и рассказывая о картинах Абрама Островского, Геннадий Благутин сказал: «В пейзажах, натюрмортах последних лет очень хорошо видна внутренняя составляющая художника. Это был человек очень светлый, добрый. Всё это выразилось в его работах. Такие картины, как «Окно» или большая работа «Сосны. Жёлтая дорога», показывают сущность художника. Они говорят о нём лучше всяких слов.
Человек жив, пока о нём помнят. Художник продолжает с нами разговаривать через свои картины. И жизнь его продолжается.
Аркадий ШУЛЬМАН
