Бабушка Хиена и другие

История моих предков сохранилась в семейной памяти весьма смутно. Из рассказов матери и бабушки известно, что я ношу фамилию своего деда по отцу, который был из польских евреев.
Девичья фамилия моей бабушки, его жены, – Кривошеева. Фамилия моего дедушки по матери – Лерман. Девичья фамилия другой бабушки – Афроймович.

С нами в Богушевске жила моя бабушка Полыковская (Кривошеева) Хиена Абрамовна (1875–1963 гг.). Родилась она в деревне Заозерье возле Кичинского озера. Разговаривала на идише, знала иврит и ладино (откуда в семье знали ладино – язык сефардских евреев, ответить никто не возьмется).

Бабушка была очень гостеприимным человеком, и дом всегда был полон людей. Часто приходили богушевские евреи: Лазарь Гнесин, Бендер (портной), Голя Аронова, Григорий Любин и другие. У нас в доме пекли мацу.

Крестьяне из окрестных деревень бабушку Хиену любили. Идя на рынок, они обязательно заглядывали к ней, а иногда и останавливались на ночлег. У бабушки было два брата: Довид и Мендель Кривошеевы.

Довид женился на русской крестьянке Полине, и у них родилось пятеро детей. Сына – Якова за связь с богушевским подпольем в 1943 году расстреляли фашисты. Дочь Соня участвовала в партизанском движении. Сын Абрам жил в Могилеве, дочери Люся и Маня – в Харькове.

Мендель женился на Хасе и большую часть жизни провел в Могилеве. У него было четверо детей. Сын Исер женился на богушевской учительнице Берте Мовшович. Шлема погиб на войне в 1941 году. Дочь Берта жила в Щучине Гродненской области. Доба – в Могилеве.

Муж бабушки Хиены Леонтий Полыковский до войны с ней развелся и уехал в Оршу. Бабушка осталась с двумя детьми: старшим Абрамом – моим папой, и младшим Шлемой. Шлема в звании старшего лейтенанта погиб под Сталинградом в 1942 году. У меня остался его портрет, на котором он – красивый и молодой лейтенант.

Довоенные фотографии

Передо мной чудом уцелевшие довоенные фотографии. Тех, кто на них запечатлен, скорее всего, уже нет в живых. Скорее всего, потому, что на коллективной фотографии я знаю только одного человека: мамину сестру Геню, и то лишь по рассказам мамы, ибо тетя умерла на девять лет раньше, чем я родился.

Не было для меня человека ближе и дороже, чем мама. С этих фотографий на меня глядят из далекого довоенного прошлого ее глаза. Мама Гинда Меировна Лерман сфотографирована вместе со своими родными.

Как по-разному сложились их судьбы!

Детей у бабушки Рохи (Рахили Янкелевны) было четверо: два сына и две дочки. Жили они в Витебске. Воспитывать детей пришлось без отца. Беременная четвертым ребенком она осталась без мужа.

Дедушка Лерман Меир Лейбович погиб в Первую мировую вой­ну в 1914 году, когда ему исполнилось только 29 лет. Он был физически очень крепким человеком и любил участвовать в зимних забавах – кулачных боях, которые проходили на льду Западной Двины обычно в январские дни.

Мамин брат Яша не прожил и года. В 1915 году он серьезно простыл. Нужно было срочно везти его в больницу. Но в тот несчастный день, как рассказывали в семье, в Витебске не ходил транспорт. Яша умер у бабушки Рохи на руках, когда она зимой, в метель, пыталась донести его до детской больницы.

Семья жила бедно, дети часто болели. Бабушке Рохе приходилось одной зарабатывать на хлеб себе и троим оставшимся детям.

Но детские впечатления у моей мамы были светлые и радостные. Она любила вспоминать веселые или забавные истории. Однажды она заболела, и к ней пришел врач. Ей поставили градусник, а маленький братик Лева сказал доктору:

– А мне?

Доктор не растерялся и ласково ответил ему:

– Ду, ингелэ, райб ды бульбе! (Ты, мальчик, жуй картошку! – идиш.)

Мамино детство... Пионерский отряд, еврейская школа, много подруг, комсомольская юность – все, как было заведено в те годы.

Старшая сестра Геня, едва достигнув совершеннолетия, вышла замуж. Ее муж, тоже витеблянин, Шехтман Борис Капелович, погиб в Великую Отечественную войну в 1942 году. У них было три дочери – Сара-Баша, Катя, Люба и сын. Его имя мама не смогла вспомнить, когда мы составляли генеалогическое древо нашего семейства.

Брат мамы Лева рано женился на Абезгауз Риве из местечка Ушачи и с семьей переехал в Пушкин Ленинградской области. У них было три сына: Изя, Инна и Миша. Миша умер маленьким в годы блокады. Лева был призван в армию и, пройдя войну, погиб в самом ее конце.

Мама окончила курсы кройки и шитья, курсы воспитателей и работала в детских яслях Витебска. Перед самой войной она вышла замуж за Гольдина Николая, который работал на Витебском игольном заводе. С ним она и сфотографирована на одном из четырех довоенных снимков.

На еще одной фотографии две сестры: моя мама и Геня, погибшая в 1941 г. вместе с моей  бабушкой Рохой и тремя малолетними дочками Сарой-Башей (1935 г.р.), Катей (1937 г.р.) и Любой (1940 г.р.) в фашистском гетто. При переправе через Западную Двину фашисты утопили их.

Самая волнующая фотография – прелестной девочки, моей двоюродной сестры, снятой незадолго до той трагедии, когда фашистские изверги лишили ее жизни. Я никогда не был знаком с этой девочкой, но невозможно без слез смотреть на ее фотографию и сознавать, что девочке не суждено было стать взрослой.

Мама вспоминает, как уезжала из Витебска в эвакуацию. Ей было очень тяжело прощаться со своей мамой, сестрой и племянниками. У нее было предчувствие, будто расстается с ними навсегда. Мама умоляла сестру отпустить с ней хотя бы одну племянницу. Но сестра была непреклонна.

Мама вместе с Витебским игольным заводом эвакуировалась в Тамбовскую область. В эвакуации приходилось много и тяжело работать. В ее трудовой книжке сохранились записи начиная с 29 июля 1943 года: «Зачислена в промартель “Путь к социализму” на работу в качестве мастера-портнихи». А 4 сентября 1945 года: «Освобождена от работы в связи с выездом из Тамбовской области». Питание и жилищные условия были очень плохие. Николай, у которого и без того было слабое здоровье, не перенес их и умер.

Мама выжила…

Она говорила, что фотографии и документы всегда носила с собой – и в дождь, и в снег, и в морозы. Пришли в негодность справки об образовании, трудовая книжка, многие снимки. Она сетовала, что даже фотографии мамы Рохи не сохранились.

Вернулась мама из эвакуации в разрушенный Витебск одна с небольшим узелком вещей. И сразу же пошла к своему дому на 1-й Володарской улице. Вместо родного дома ее встретили головешки. Поплакала над пепелищем и побрела по улице, ставшей чужой и такой непохожей на ту, которую знала с детства. Случайно встретила довоенную подругу Клаву и остановилась у нее жить. Клава в годы войны не эвакуировалась из Витебска и ощутила на себе все ужасы оккупации. Две одинокие молодые женщины не могли наговориться…

Маму поджидало новое испытание. Она узнала правду о трагической гибели семьи, о жестокой расправе над ними фашистов.

…Жизнь продолжалась. Нужно было зажать в кулак страдания и начинать все с начала. Но куда можно было устроиться без документов об образовании? Воспитательницей ее не взяли, хотя людей с этой профессией было немного. И пошла она работать в Витебскую швейную артель «Вперед». Было много встреч с подругами: Розой Кимельман, Розой Шур, Раей Лесиной, Зиной Гольдиной, Ниной Каданер, Рыжинскими. У каждой было свое горе, и они вместе переживали его. Однажды она встретила дальнего родственника Евеля Свердлова. Поговорили, поплакали. Мама рассказала о себе. Он – о своей семье.

– Гинда, до каких пор ты будешь скитаться по чужим людям?! У тебя есть родня в Богушевске, – сказал Евель. – Место в моем доме для тебя всегда найдется, и работу тебе тоже найдем.

С Витебском маму связывали только боль и воспоминания о счастливой довоенной жизни. И она переехала в Богушевск. Это произошло в сентябре 1947 года. Поселилась в доме Свердловых, устроилась на работу швеей. У Евеля детей было много, но с ним остались только Рая и Миша. Остальные разъехались: кто в Минск, кто на Украину. Маме отвели комнату.

Как она познакомилась с моим папой Абрамом Полыковским? Он пришел с войны израненный и без ноги, устроился продавцом в керосинную лавку. Жил недалеко от вокзала со своей мамой, которая, вернувшись из эвакуации, тоже нашла только пепелище на месте дома, мыкалась по землянкам и квартирам. Потом ей дали ссуду, как матери погибшего под Сталинградом сына Шлемы. На ссуду Хиена купила старый сруб и поставила дом. Вернулся из госпиталя и старший сын Абрам, и они стали жить вместе.

Евреек-вдов было много, а женихов-евреев – считанные единицы. И папа с мамой стали встречаться. Вначале просто здоровались, а затем начали друг другу рассказывать про свои беды и болячки. Когда папа сделал маме предложение, она не сразу дала согласие. Все же выходить замуж за инвалида без ноги – надо иметь большое мужество... Посоветовалась со Свердловыми, съездила в Витебск к подругам и, наконец, дала согласие.

Папа потом говорил маме: «Ты, видно, что-то сделала мне, что я так тебя люблю».

Послевоенная жизнь в Богушевске была тяжелой. Папа часто болел. Мама заменяла его на работе в керосинной лавке. Папа был упрямый и не хотел бросать работу. Денег не хватало даже на еду. Мама ушла в декрет, и доходов стало еще меньше. Она рассказывала, что папа с бабушкой ели квашеную перекисшую капусту, а ей она не лезла в горло.

Когда в 1948 году родился первенец Миша, мама спросила у врача Исаака Яковлевича Носовского:

– Исаак Яковлевич, почему Мишенька такой худой?

Исаак Яковлевич ответил:

– Геня, а как ты питалась?

Многие в Богушевске называли маму именем ее погибшей сестры.

Я родился в 1950 году, а через два года после неудачной операции в Витебском госпитале умер папа. Врач, делавший операцию, плакал, сетуя на то, что диагноз поставлен неправильно.

Мама работала продавщицей, швеей, брала заказы на дом. И все равно на жизнь не всегда хватало.

Короткая жизнь

Мой брат Миша родился 23 июля 1948 года. Время было голодное, шел третий послевоенный год. Через два года появился на свет я – Лев Полыковский.

Родителям с нами было не просто. Нам хотелось баловаться, играть. Папа сидел на табуретке и грозил нам костылем, а мы бегали вокруг стола.

Такие воспоминания остались от отца. Когда папа умер, Мише было четыре года, а мне – два. Мама уходила на работу, мы оставались с бабушкой Хиеной. Однажды мы выкопали на огороде глубокую яму. Потом мама возмущалась, что теперь здесь ничего не будет расти. Как-то мы с братом нашли на огороде порванные деньги. Их удалось склеить и сдать в банк. Но главным развлечением было лазание по деревьям на чердак нашего дома и на крышу. Было у нас еще одно занятие, к которому мама давно привыкла, а вот воспитательница детского сада Мария Александровна Грицкевич отнеслась к нему очень серьезно. Однажды она услышала, как мы разговариваем, и то, о чем мы говорили, ее шокировало. Она стала убеждать маму, что надо обратиться к врачу-психиатру. Мол, это ненормально.

Что же это за занятие такое крамольное? Обычно я или Миша предлагал: давай поговорим! Мы фантазировали и придумывали сказочные страны и героев этих стран. Только много лет спустя я узнал, что аналогичным образом общался известный писатель Лев Касиль со своим братом Оськой. Причем, это наше общение продолжалось буквально до последнего дня жизни моего брата. Хотя мы стали общаться реже, но испытывали непреодолимое желание поговорить. Впоследствии я стал записывать последние придуманные нами истории, и часть этих записей у меня сохранилась. И до сегодняшнего дня я испытываю какую-то пустоту от того, что нет уже моего брата и мне уже не с кем вот так поговорить.

Мы придумывали сценки из нашего вымышленного мира. Я брал на себя роли добряков, гуманистов, а Миша – негодяев и злодеев. В общении он был жестким и бескомпромиссным, а я – мягким, способным на любой компромисс.

В школу Миша пошел в 1955 году. В начальных классах его учительницей была бывшая подпольщица и партизанка Татьяна Герасимовна Хвощ. Она была очень строгая, но справедливая, и любила детей. Вспоминаю такую историю. Миша учился во втором классе. Школа находилась почти рядом с нашим домом, и однажды, когда он был на уроке, мне стало скучно, и я пошел в школу к Мише. Я знал, где находится его класс. Это было бревенчатое одноэтажное здание. Я подошел к двери. Шел урок. Я приоткрыл двери. Татьяна Герасимовна что-то рассказывала. Она спросила: «Ты Мишин брат Лева? Что ты хочешь?» Я ответил: «Я хочу учиться вместе с Мишей». «Ну, хорошо, – сказала учительница, – садись на заднюю парту». Так я впервые попал на урок в школу.

Мишу интересовала история. В 1963 году он окончил восемь классов и перешел учиться в вечернюю школу, устроился на работу на Богушевский деревообрабатывающий комбинат.

Потом работал учителем физкультуры, труда и русского языка в сельской школе. Заочно поступил учиться в Псковский
пединститут…

Ничто не предвещало беды. 30 июля 1973 года Мише захотелось съездить в Витебск.

...Ждем его. Вдруг стук в дверь. Какой-то человек сообщает, что Мишу нашли возле железной дороги в Богушевске. Он в морге. Мама с отчимом пошли к больнице. Я не выдержал и тоже пошел за ними. Встречаю их на улице. Мама рыдает бесшумно, а отчим громко плачет.

Похоронили брата. На похороны собрался весь Богушевск. Официальная версия была такая: ехал на товарном поезде. Но поезд в Богушевске не остановился, он выпрыгнул на полном ходу и разбился.

Маме в Богушевске жить стало очень трудно. Решили переехать в Витебск.

И как заключительный аккорд, уже после смерти Миши из Пскова пришла фотография выпускников Псковского пединститута – историков, учившихся с ним.

Встретились два одиночества

К маме в 1957 году приехал свататься из Витебска высокий симпатичный мужчина – Аврутин Шая Менделевич. Мы стали называть его Семой. Он был участником Великой Отечественной вой­ны. На фронте служил в хозвзводе.

До войны Сема был женат, но его семья – жена и дочь – погибли в витебском гетто. Он представился дальним родственником богушевских Левитов и Сорочкиных, и мама ходила советоваться к ним.

Мама стала жить с дядей Семой гражданским браком и регистрироваться не соглашалась.

…Просто встретились два одиночества. Мама спросила у свек­рови и детей согласия. Бабушка не возражала, только сказала: «Решай сама». Миша был против, а я согласился со словами: «Хочу папку».

Нелегкий был этот брак. Отчим работал и на деревообрабатывающем комбинате на пилораме, и на железной дороге, и ездил искать счастья в Донбасс.

Была в биографии отчима и тюрьма. Когда обворовали в Богушевске универмаг, он работал там кочегаром. И нашел под елкой рядом с универмагом сало. Оно оказалось украденным из универмага... Ему дали три года. Помню, что в сенненской газете появилась заметка, где были такие слова: «Уладкаваўшыся за краты, ён мерыць неба на квадраты». А слова «под елкой нашел» стали в нашей семье частоупотребляемыми.

Когда пришел судебный исполнитель оказалось, что описывать было нечего. Кроме костюма, у дяди Семы почти ничего не было.

И выпить Сема любил. Но бабушку уважал, детей любил. С мамой его отношения складывались нелегко, были и ссоры, и обиды.

Сема был человеком огромной физической силы. У нас дома была перекладина. Так он на ней легко крутил «солнце».

Отчим очень любил строить. И хотя строителем он был не ахти каким, но настроил много сарайчиков, в которых мы держали курей и поросят. Был шутником, и когда мама хотела в чем-то убедиться, говорила ему: «Поклянись!» Он отвечал: «Але вайбер», что в переводе с идиша означает – «Все женщины». Отвечать надо было созвучным словом: «Алавай!».

Он был тружеником и работал всю свою жизнь.

Однажды меня вызвали на проходную. Там ждала мама с печальной вестью: «Сема умер!»

Только мама дождалась моей женитьбы, только она дождалась рождения внучки Мариночки, как стало пошаливать сердце. Умерла она весной 1989 года от сердечного приступа. «Скорая помощь» где-то заблудилась и опоздала на целый час.

Семь лет мама вела дневник, и я без слез не могу читать ее последнюю запись в день смерти. Обычные житейские заботы: «Протопила котел, сварила обед. Отдыхаю, жду Леву с работы…»

Внука Якова она увидеть не успела.

Сколько я себя помню, у мамы был большой альбом с фотографиями. Большинство – послевоенные. Мама очень любила рассказывать о них. Часть маминых рассказов, к сожалению, стерлась из памяти.

Я единственный наследник маминого альбома…

Один из авторов этой книги Лев Абрамович Полыковский родился 1 июня 1950 года в городском поселке Богушевске. Окончил Витебский пединститут по специальности «физика». Работал в сельской школе, затем инженером-программистом.

Интересы: философия, физика и другие естественные науки, поэзия, краеведение. Более ста публикаций в газетах, журналах и книгах по многим интересующим его проблемам. Публиковался в журнале «Мишпоха».