С детства я слышала рассказы о том, как мой отец и всемирно известный художник Марк Шагал росли вместе, ходили вместе в хедер и проводили воскресенья и каникулы, катаясь на лодке и на коньках по Западной Двине в Витебске. Когда я выросла, а поняла, что для меня очень важно выяснить, откуда мои корни и прогуляться по улочкам, по которым в детстве ходили мой отец и Марк Шагал.
В 1983 году я и мой муж решили съездить в Советский Союз в надежде посетить Витебск, однако наши планы не сбылись. Русский гид очень путано объяснял нам, почему нам не разрешается съездить в Витебск. «Это слишком далеко. Там нет гостиниц».

Не сообщив нам, он проинформировал КГБ, что мы собирались оторваться от группы. Конечно, у нас и в мыслях этого не было, потому что в те дни такое поведение приравнивалось чуть ли не к преступлению.
Когда мы прибыли в Ленинградский аэропорт (так он тогда назывался), всю нашу группу подвергли досмотру. Когда наступил наш черед, нам сказали сдать паспорта и разобрать багаж. Просмотрели всё.
«Вы! Идите за мной!», – приказал моему мужу таможенник. «Вы! Оставайтесь здесь!» – он приказал мне и повёл мужа в небольшую комнату в другом конце аэропорта.
Я была в ужасе, от мысли, что его могут не выпустить вовремя, и мы пропустим самолёт.
Через некоторое время, появился мой муж, бледный, но целый и невредимый. Мы сразу же побежали к самолёту и сели в него.
...Итак, Витебск оставался моей мечтой. Проходили годы, и я стала сомневаться, удастся ли мне вообще когда-нибудь пройти по улицам города, в котором вырос мой отец и Марк Шагал, где жили мои дедушки и бабушки и многие родственники с 1830 по 1924 год.
В конце концов, в конце 80-х годов Беларусь открылась для туристов. Я, конечно же, не упустила этот шанс. Позвонила в туристическое бюро и была направлена в агентство, специализировавшееся на поездках в Беларусь. Мы полетели в Варшаву, а затем в Минск, где нас встречал гид и водитель. (Как выяснилось, Виктор, наш гид, был очень приятный человек, но английский язык у него отсутствовал).
До поездки мы провели поиски в Интернете, надеясь, как можно больше узнать о Витебске, Шагале, наших предках. Мы узнали, что домик Шагала был реконструирован.
Я много раз слышала дома, что мой отец и Шагал ходили вместе в хедер (религиозную школу для мальчиков - ред.), и так как транспорт в то время был развит не достаточно хорошо, скорее всего, мои родственники жили где-то неподалеку от Шагалов. К счастью, также, мой отец и дядя опубликовали книгу для нашей семьи «Воспоминания о Витебске», в которой упоминались названия улиц и местечек.
…Наконец этот день пришёл. Виктор встретил нас в Минске, где мы остановились на несколько дней, а затем отправились в Витебск. Когда мы приблизились к городу, настал самый эмоциональный момент: неужели это в действительности происходит? Столько лет я об этом мечтала – пройти по тем самым улицам, где много лет назад жили мои предки. На глаза навернулись слёзы...
И вот я увидела город, о котором так много слышала. Он был больше, чем я предполагала. Ожидала увидеть небольшой штетл, а передо мной предстал большой город. Будучи разрушенным во время войны, Витебск был реконструирован и обновлён.
После того, как мы зарегистрировались в гостинице, водитель отвёз нас на экскурсию по городу. Мы увидели Двину, разделяющую живописный город, реку, на которой мой отец и Шагал проводили много времени.
Вероятно, Двина не сильно изменилась с тех пор. На поверхности воды была видна небольшая рябь, а сама река виляла по городскому пейзажу. Я представила, как мой отец и Шагал взбирались на крутой берег, зимой катались на коньках по замёрзшей реке, а летом плавали на лодке, а иногда садились на паром и переезжали с одного берега на другой. Я увидела одинокую лодку, привязанную возле берега. Возможно, на такой же катался мой отец с Шагалом? Мне хотелось так думать.
Витебск был миром Шагала. У входа, в ту часть города, где жил Шагал и мои предки Абрамисы, стоит памятник Марку Шагалу с его женой Беллой, летящей над ним. Так он изображал Беллу на многих своих картинах.
Мы продолжили прогулку, и вышли на Покровскую улицу, где открыт Дом-музей художника. За домом Шагала, увидели несколько старых деревянных и кирпичных домиков. Я была уверена, что один из них когда-то принадлежал моим предкам. Свернув за угол, вышли на улицу Ильинского. На этой улице раньше располагался хедер, где много лет назад мой дедушка был директором. Теперь эта улица выглядела по-другому: заасфальтирована и застроена высотными домами. Я закрыла глаза и представила своего дедушку с его летящей белой бородой, в длинном чёрном пальто, направляющегося домой праздновать Субботу.
Я пыталась найти хедер, в который ходили мой отец и Шагал, но мне сказали, что сейчас в этом помещении находится склад. Мой отец рассказывал, что он и Моше Шагал, уже потом известный как Марк Шагал, учились в одном классе. В девять часов утра они приходили в школу и оставались там до восьми вечера, изучали Хумаш, Талмуд. Позже они изучали историю еврейского народа, иврит. Всё это Шагал изобразил в своих работах на библейскую тематику.
Мой отец рассказывал, что в те дни друзья дали Моше прозвище «мешугене» (сумасшедший) из-за его привычки рисовать маленьких лошадей, людей и глаза на обрывках бумаги и на стенах хедера. Почему мой отец не сохранил хотя бы один из этих листков?
Погуляв по городу, мы вернулись к домику Шагала и зашли внутрь. Первой мы увидели комнату, в которой мама Шагала продавала муку, сахар, варенье и другие продукты. Перед глазами возник образ моей бабушки. Я представила, как она в своём тёмно-синем переднике и длинном платье входит в лавку купить продукты.
Остальные комнаты в доме художника оказались настолько крошечными, что трудно было представить, что здесь жила семья с восемью детьми. В семье моего отца было пять детей, вероятно, их дом был таким же маленьким и, похоже, так же обставленным.
Через реку расположен ещё один Музей, посвящённый Шагалу. Здесь мы узнали о том, как его жизнь в Витебске отразилась на картинах, об особом стиле, уходе от реализма. Будучи воспитанным в ортодоксальной семье, художник не изображал Б-жественные образы, а использовал искаженные фигуры для отображения той жизни, и тех порядков, которые разрушали традиционную восточную Европу и Россию, а также вписывал их в витебские пейзажи.
Затем мы отправились на железнодорожный вокзал. Вместо старого здания, из которого мой отец и Шагал отправлялись в Санкт-Петербург, мы увидели современную постройку. Я видела открытки старого здания, поэтому мне не составило труда представить, как Шагал и мой отец, в тяжёлых зимних пальто и высоких сапогах спешили на поезд по заснеженным витебским улицам.
В Беларуси, как и в других странах Восточной Европы, иудаизм сведён к минимуму. Мы посетили синагогу, где встречаются, оставшиеся в городе немногочисленные пожилые евреи, придерживающиеся традиций и праздников. Вместо старых потрёпанных молитвенников на полках стояли новые, подаренные зарубежными организациями. К сожалению, верующих евреев осталось немного и большая часть из них – пожилые.
Конечно, я не могла уехать из города, не увидев старой тюрьмы. Все, кого я спрашивала о ней, были озадачены тем, что американские туристы интересуются старой тюрьмой.
Причина же была в том, что когда Шагал изучал искусство в Санкт-Петербурге, в Витебске начались беспорядки. Моего дядю Абрама посадили за распространение революционной литературы, а моего отца арестовали на несколько месяцев. Позже отец рассказывал, что ему пришлось спать на полу, в камере было полно вшей, нередко случались побои.
И вот, перед моими глазами тюрьма, о которой я много слышала. Несмотря на бомбежки, которые разрушили в годы войны большую часть Витебска, нацисты сохранили тюрьму с целью использования её в период оккупации. У меня перед глазами всплыли все рассказы родственников об этой тюрьме. Когда моего отца освободили, он продолжил религиозную и сионистскую деятельность, организацию тайных встреч групп, собиравшихся выехать на Землю Израиля.
Когда освободили дядю Абрама, семья поняла, что для его безопасности придётся покинуть страну, несмотря на то, что ему было всего лишь шестнадцать лет. Мы уехали в Америку.
В 20-х годах и мой отец, и Шагал покинули Советский Союз. Шагал поехал жить и работать в Париж, а мой отец перевёз своих сестёр и мать к брату в Америку.
В 1956 году дядя Абрам и мой отец начали собирать истории, рассказанные бывшими жителями Витебска, для книги «Воспоминания о Витебске» – издания небольшого тиража для семьи и друзей. Именно для этой книги Шагал отправил моему отцу поэму, в которой он описывал свои чувства в связи с переездом в Париж:

Вот последний взгляд, последнее слово,
последняя слеза прощания с нашим
городом Витебском.
Здесь, на невысоком холме я оставил кости родителей,
раскиданные рукой врага.
Три раза я покидал свой город.
Я искал яркость и красоту,
золотую птицу, исчезающую в шёлке синего и зелёного.
И я уехал в Париж.
Была Революция,
которая стала посягать на мою свободу.
Я уехал в Париж.
Во мне был задет еврей,
И я уехал в Париж.
Пусть Витебск останется на моих картинах.
Пусть останутся воспоминания о моём городе и его печали.
Будем помнить, потому что наши слёзы –
это слезы любви.

В результате этого незабываемого путешествия я, наконец, смогу рассказать своим детям и внукам историю наших предков, более подробно, эмоционально и осмысленно. Здесь я почувствовала свои корни. Я была первым человеком из нашей семьи, вернувшимся в Витебск за много-много лет.
Мы покидали город с пониманием, почему наши предки так лелеяли воспоминания об этой земле, по которой я ходила, о реке, которую увидела. Это был дом их детства.

Шуля Хирш

Шуля Хирш – автор книги «Американская домохозяйка в Израиле», сотрудник издания энциклопедии «Популярная мировая литература» и «Литературный гид для молодёжи» (статьи про Исаака Башевиса Зингера, Лауру Хобсон и Анну Франк). Профессор университета, писатель.