Поиск по сайту журнала:

 

Борис Герстен.Родился в 1947 году в украинском городке Чортков. Первые публикации печатались в районной газете «Зоря Комунiзму». Поскольку ни заря, ни коммунизм в райцентре никак не наступали, а антисемитские настроения в ближайших университетах не исчезали, уехал учиться в Минск.
Закончил факультет журналистики БГУ в 1969-м, служил в армии. Публиковался в газетах и журналах – «ЛiМ», «Маладосць», «Юность».
С 1977 года – на телевидении: в детской и спортивной дирекциях Белорусского телевидения, Дирекции программ.
Автор сценариев документальных фильмов в проектах «Хроника Минского гетто», «Обратный отсчёт», «Города – герои», «Освобождённая Европа».
Неоднократный обладатель призов кино- и телефестивалей.
Отмечен Премией Президента Республики Беларусь «Белорусский спортивный Олимп». Автор книги прозы «Время до и после».

Если в мире всё запланировано заранее, то кто конкретно занимается этим планированием?
У правительства прямых рычагов влияния нет…
Руководителям местных властей недосуг…
Начальникам на производстве не хватает полномочий…
Неужели на это способен только Сам? Не уверен. Объём работы – безмерный. Правда, неожиданные, порой фантастические, встречи организует, безусловно, Он.
Не знаю, как вы, а я в этом убеждён. Ну как иначе объяснить, что в многомиллионном Пекине, в местном зоопарке, у гигантского вольера с пандами меня вдруг окликнули по имени два джентльмена европейской внешности. Галя и Стоян – сотрудники болгарского телевидения. Мы познакомились два года назад… А в украинской Одессе во время съёмок интервью отставного генерала – участника Сталинградской битвы, оказалось вдруг, что за забором генеральского особняка в соседнем доме (тоже, кстати, внушительном) живёт человек, с которым мы с детства дружили! Встретились через полвека!
Оказалось, что эти встречи были просто разминкой для того, кто их организовал. Видимо, ими занимался не Сам, а сотрудники Его отдела планирования. Он же занимался более сложными организационными делами…
…Лоренс Вайнбаум прилетел в Минск с важной миссией: подготовить приезд и организовать в белорусской столице деловые встречи одного из крупнейших лидеров мирового, а заодно и американского, еврейского сообщества. Мы познакомились в аэропорту и приступили к реализации проекта. Кстати, сейчас стало модным называть проектом чуть ли не любое заранее запланированное дело – от утренника в детском саду до международного симпозиума по космосу.
Проект Лоренса и его боссов включал посещение еврейских организаций, встречи с израильскими и американскими дипломатами и, наконец, визит в Министерство иностранных дел. Всё проходило спокойно, официальные лица принимали гостя радушно, часто ни в чём не отказывая, но и не соглашаясь. Словом, как обычно.
В Министерство иностранных дел мы поехали на такси; засиделись за обедом. За столом нам подали курицу и голубцы. Лоренс почему-то назвал блюда «курчАк» и «налеснИки». Я не обратил на это внимания. Оказывается, зря!
Говорили мы на языке Шекспира. Лоренс – свободно, как король Лир. Я тоже, как Лир, но в младенчестве, когда будущий король просто «гулил». Тем не менее, беседа шла довольно бодро. Гость сам называл минские достопримечательности – оперный театр, площадь Победы, парк Горького. Видно, он хорошо подготовился к визиту в Беларусь! Мне оставалось только кивать головой.
Неожиданность случилась у художественного музея. «Музеум штуки пенкней» – неожиданно по-польски назвал здание на улице Ленина американо-еврейский гость.
– Пан мувье по-польску? – оживился белорусско-еврейский хозяин.
– Так!
Разговор прервался: мы подъехали к зданию МИДа. Здесь беседа шла без «польского орнамента». Но, нужно сказать, оказалась очень полезной и продуктивной: визит, который готовил Лоренс, через месяц состоялся и был очень успешным!
Прерванный диалог мы с Лоренсом продолжили, едва выйдя из дверей Министерства, прямо на ступеньках. Отказались от языка Шекспира и перешли на язык Мицкевича. Привожу диалог на русском языке: боюсь запутать читателей в сетях многоязычной лингвистики.
– Ты откуда знаешь польский? – спросил Лоренс.
– С детства знаю. У нас половина городка говорила по-польски и по-украински. К тому же, большинство знало русский.
– Где же этот городок?
– На Западной Украине!
– Как называется?!
– Украина.., Западная…
– Да нет! Городок…
– Чортков…
– Боже мой… Не может быть! Мои бабушка и дедушка из Чорткова!
– Мои тоже там жили. И родители мои, и я сам в школу ходил… А бабушку с дедушкой в местном гетто убили…
– А вы на какой улице в Чорткове жили? – спросил Лоренс.
– Кажется, на Шпитальной… – припомнил я.
– А номер дома?
– Семь.
– Так не бывает! Мои жили в доме семнадцать на той же Шпитальной!
Шпитальную я помнил с детства. Она вела к больнице. Там работали мои родители. Кстати, польское слово «шпиталь» и означает это медицинское учреждение.
Своё «медицинское» название наша улица меняла несколько раз. После войны её переименовали в Сталинградскую, чтобы позже переименовать в Волгоградскую. Позже она получила имя Ульянова. Но не вождя мировой революции и даже не его брата. Улицу назвали в честь местного жителя, которого убили местные же жители. Рассказывали, что Ульянов был балтийским матросом и приехал домой не то на побывку, не то на «дембель». Причину убийства как-то было не принято обсуждать…
– Как фамилия твоих родных? – спросил я.
– Билограй… А твоих?
– Герстен. Как и моя… Я, пока жил в Чорткове, о Билограях не слыхал…
Не уверен, что мой отец когда-то называл эту фамилию. Хотя во времена моего детства у многих были разные причины лишний раз не называть ту или иную фамилию, то или иное имя.
– Послушай, – сказал американский земляк, когда мы отошли от шока. – У меня есть довоенная телефонная книжка Чорткова. Посмотри, вдруг своих найдёшь!
Честно говоря, я не поверил – не может такого быть! Ошибся… В телефоне Лоренса действительно оказалась переснятая довоенная, ещё польская телефонная книжка местечка Чортков. Ищу свою фамилию… Но в телефоне есть только странички, на которых перечислены фамилии абонентов, которые начинаются с буквы «Б». Понятно: для Лоренса это информация о предках – семье Билограй. Строки «Герстен» на дисплее не оказалось.
Из любопытства стал читать весь список чортковских владельцев телефонной связи; Багун, Барткевич, Батура... И вдруг споткнулся… Биллер! Это же…
– Ты не знаешь, кто такой Биллер?
– Точно не расскажу. Мне рассказывали, что он был врачом. До войны был женат. Дети? Моя бабушка говорила, что были. А дедушка утверждал, что детей не было. Правда, они вечно спорили по любому поводу!
– Они не говорили, что с ним случилось?
– В тридцать девятом Чортков перестал быть польским и стал советским. Но Биллер как работал, так и работал. Никто его не трогал, хотя местную «буржуазию» шерстили основательно!
– А во время войны? Чортков же быстро оккупировали!
– Он в первый день ушёл по призыву в Красную Армию. Жена осталась в местечке. А через пару месяцев её убили. Говорят, когда Чортков освободили, Биллер – офицер-медик – приехал, искал жену. Но, увы…
– Он остался в местечке?
– Нет, уехал дальше на фронт.
– Возвратился?
– Насколько я знаю – нет! Рассказывали, что он каким-то чудом оказался в Америке, там тоже работал врачом в Нью-Йорке. Женился второй раз. У них родился сын, жили они в Нью-Джерси. Рядом с Нью-Йорком.
У меня перехватило дыхание. С трудом выдавил следующий вопрос:
– Как звали этого Биллера?
– Вроде, Майер. Да и в телефонной книге указан Биллер М.
Меня не ударило током – меня шарахнуло! Ну не мог Он – тот, кто наверху, – так придумать и срежиссировать нашу с Лоренсом встречу! Как в детективе: сначала один герой удивляет другого, потом – наоборот. Настала моя очередь.
– Послушай, пан Вайнбаум, – почему-то на польский манер обратился я к американцу. – Ты ошибаешься! Майер Биллер нашёл жену! В Чорткове её все звали Тынка. Этим именем называла её и соседка – пани Якубовская. Почти три года Тынка Биллер (её настоящее имя Эстер) скрывалась в подвале её дома!
В первый же день приезда в Чортков Майер пришёл именно в этот дом. И вышел из него со своей Тынкой!
Кажется, он увёз её на фронт, устроил в военный госпиталь. Победа застала их в Австрии. Это помогло оказаться в американской зоне… А дальше – всё, как ты сказал. Выезд в Америку, рождение сына, дом в Нью-Джерси. Кстати, сына зовут Бруно Биллер...
– Откуда ты это знаешь, пан Борис? – почему-то тоже на польский манер спросил Лоренс.
– Потому что девичья фамилия Тынки Биллер – Герстен.
– Как? – выдохнул американец.
– Эстер Герстен – родная сестра моего отца, то есть моя тётя. А Бруно Биллер – мой двоюродный брат! Отец – тоже, кстати, военный врач, – в сорок четвёртом приехал в Чортков искать свою семью (он до войны был женат, росли двое детей). Узнал, что все были убиты, кроме Эстер, которую нашёл муж и забрал с собой. Скорее всего, на фронт.
Гораздо позже в наш дом (отец женился на фронте и после Победы приехал к себе на родину) какими-то окольными путями пришли несколько писем из Нью-Джерси. Их с оказией передавали Майер и Эстер. А пани Якубовская с помощью моего отца уехала в Польшу…
Через много лет, в начале девяностых, мы с женой встретились с Майером и семьёй его сына Бруно. Тынки, как и моего отца, к тому времени уже не было. Брат и сестра так и не встретились на Земле. Может быть, они увидели друг друга Там, у Него? Недаром Он планирует и проводит такие удивительные, неожиданные встречи!
Ведь не всегда найдётся старая телефонная книга, в которой найдётся нужный номер из прошлого.

Борис Герстен.