Из воспоминаний военного моряка Тихоокеанского флота, служившего на крейсере «Адмирал Сенявин», капитана 3 ранга в отставке Бляхмана А.И.

Шефский подарок

Весенние апрельские дни 1958 года. На крейсере «Адмирал Сенявин» горячая пора. Полным ходом идёт подготовка к длительному морскому походу.

 

На борт поступает и принимается всё для этого необходимое: пресная вода, продовольствие, боеприпасы разных калибров для всех трёх артиллерийских дивизионов, горюче-смазочные материалы и многое другое. Предстоит всё то, что бывает в таком походе: частые учебные тревоги с различными вводными, отработка действий личного состава на боевых постах, выполнение учебных стрельб по морским, воздушным и наземным целям и т.д. Перед походом мы на несколько дней зашли во Владивосток и пришвартовались кормой у пирса в бухте Золотой рог.

Очевидно, этот заход во Владивосток был заранее запланирован. Всей команде в течение нескольких дней была предоставлена возможность поочередного схода на берег в соответствие с буквами схода, что перед длительным походом вовсе не лишнее. Но нас ожидал ещё один сюрприз. На корабль с шефским визитом прибыла делегация от комсомольской организации Иркутска. Прежде всего, сам состав делегации был интересен и впечатлял. В Иркутске знали, кем комплектовать состав. В основном это были молодые, стройные очаровательные девушки не старше 25 лет. Парней в составе делегации я что-то не припоминаю. Шефы нас удивили, поразили и восхитили своим подарком. Они нам привезли маленького двухмесячного медвежонка. Многие, конечно, представляют себе, какие панические чувства обуревали Робинзона Крузо, когда он попал на необитаемый остров. Я думаю, что нечто схожее творилось в душе подаренного нам медвежонка.

Если корабль представить островом, то он был очень обитаем: команда 1270 человек, в том числе 71 офицер. Все, кто мог, оказались на юте (кормовая часть верхней палубы), где из клетки был выпущен подарок. Малыш просто обезумел от такого количества людей. Если бы он был грамотен и начитан, то, наверное, предпочёл бы судьбу Робинзона Крузо. Он рвался в сторону трапа, на твёрдую землю, в надежде обрести там спасение. Удержать его было невозможно. Он ревел, царапался и кусался. Остановить это его стремление удрать в самоволку удалось только мощной встречной струёй воды из пожарного брандспойта. Поняв тщетность своих попыток сбежать с корабля, он смирился с неизбежностью и жалкий, мокрый, как  будто, уменьшившийся раза в два, сел у основания четвёртой башни главного калибра и затих в ожидании дальнейшей своей участи.

Друга прикроет друг
Песня из к/ф «Путь к причалу»

Матросы и офицеры стояли полукругом в отдалении от малыша, близко  не приближаясь, чтобы не пугать его. Кто-то из матросов, глядя на испуганного, дрожащего мокрого медвежонка с иронией сказал: «Военный моряк Мишка Косолапов». Всем это понравилось. Так неожиданно медвежонок обрёл и имя, и фамилию.

У одного из любимых мною писателей Чингиза Абдуллаева есть роман с названием «Третий вариант». Там проводится мысль, что подавляющее большинство людей в критической ситуации видят только два возможных варианта выхода из неё. Эти варианты часто встречаются и в жизни, и в литературе: «орёл или решка», «быть или не быть», «пан или пропал» и т.д. В романе проводится мысль, что никогда нельзя терять надежду. Монета не всегда падает на орла или решку. Очень редко бывают случаи, когда подброшенная монета, упав, становится на ребро. Это – третий вариант. Он приходит неожиданно и часто к тому, кто в него верит. Я не знаю, о чём думал Мишка. Вероятнее всего, что он даже не подозревал о существовании третьего варианта, но он к нему явился в лице главного кока матросского камбуза главстаршины Кривоногова, причём в руках у него был бачок (флотское название кастрюли)  с едой и оттуда пахло чем-то вкусным. Кривоногов подошёл и начал что-то Мишке говорить. Животные любят, когда с ними разговаривают, причём, в этом разговоре важна не тема, а интонация голоса. Она должна быть ласковая, доброжелательная, нежная. Мишка заслушался, да и запахи из бачка повлияли. Он успокоился и перестал дрожать. Тогда Кривоногов сел рядом с Мишкой и поставил на палубу перед ним бачок с едой. Мишка не верил своему счастью. Он робко придвинулся к бачку, понюхал еду, понюхал Кривоногова и начал есть. В это мгновение у Мишки Косолапова, не военного моряка, а ещё только юнги, появился настоящий друг. Поев, Мишка устроился у Кривоногова между ног, ткнулся в него мокрым носом, лизнул лицо пару раз и затих. Постепенно зрителей стало меньше. Мишка высох, успокоился и пошёл за Кривоноговым в новую матросскую жизнь.

Привыкание к кораблю и к команде

Главстаршина Кривоногов шёл по верхней палубе с бачком в руке, а Мишка суетливо семенил за ним, боясь хоть немного отстать. В этой незнакомой пугающей его обстановке Кривоногов был тем единственным живым существом, к которому Мишка почувствовал полное доверие и который, как когда-то его лесная мама медведица, мог бы защитить его от всяческих невзгод и опасностей. С верхней палубы по широкому трапу они спустились на палубу броневую, и подошли к камбузу. К этому времени товарищи Кривоногова где-то раздобыли уже списанные матрац, одеяло и соорудили из этого под трапом для Мишки лежбище, а чтобы там было приятнее и уютнее, Кривоногов вновь наполнил бачок чем-то вкусным, поставил его на матрац и прилёг рядом. Мишка быстро сообразил, что к чему, обследовал это убежище, остался доволен, лег рядом с Кривоноговым и занялся едой.

В дальнейшем я пришёл к выводу, что медведи одни из самых умных и прекрасно мыслящих диких животных. Нашего Мишку на корабле никто специально ничему не учил, но он был очень сметлив, умен, наблюдателен и многому научился сам.

Система питания матросов и старшин на корабле была организована по бачковому принципу. Моряки в подразделениях разбивались на группы, как правило, по 8 человек. Каждая такая группа назначала на сутки бачкового, и тот  получал  еду на всю восьмерку. Еду бачковые получали на камбузе и разносили по кубрикам.

Мишка несколько умиротворенный проспал до утра в своём закутке под трапом. Сон его, правда, был довольно тревожным. По его телу изредка пробегала дрожь, иногда дергались лапы, и из под трапа слышалось недовольное то ли рычание, то ли ворчание.

Пробуждение вернуло Мишку к действительности, но она уже не казалось ему такой страшной и опасной. Где-то в стороне слышалось какое-то многоголосье. В Мишкиной душе боролись между собой два чувства: боязнь неизвестности и врождённое любопытство. Последнее пересилило, и он пошёл на голоса. Это у раздаточного окошка хлеборезки стояла очередь бачковых матросов, получающих завтраки для своих восьмерок. Завтрак матроса на корабле состоял из четверти буханки белого хлеба, порции сливочного масла, пяти кусков сахара и кружки хорошо заваренного чая. Как только Мишка подошёл к очереди, бачковые, получившие завтрак, начали его угощать, кто куском сахара, кто кусочком хлеба с маслом. Мишке это пришлось по душе. Он тотчас же понял, что сюда стоит приходить каждое утро, и одновременно с этим пониманием из его души совершенно улетучилось чувство страха, которое было в нём ещё вчера. К концу раздачи завтраков возле хлеборезки появился Кривоногов. Мишка его сразу узнал, ткнулся в него носом и лизнул, когда тот наклонился. Потом Кривоногов решил познакомить Мишку с кораблём. Они прошлись по броневой палубе вдоль левого и правого борта, погуляли по верхней палубе, побывали на юте и на полубаке. Учитывая, что длина крейсера  210 метров, то погулять было где. Потом Кривоногов показал Мишке, где можно ещё раз позавтракать. У офицеров крейсера завтрак на 1 час позже, чем у команды. К тому времени, когда завтрак в офицерской кают-компании заканчивался Кривоногов с Мишкой подошли к дверям столового салона офицерской кают-компании. Дверь в салон была открыта, но Кривоногов сумел как-то объяснить Мишке, что входить туда нельзя, и уложил его на палубе перед дверным комингсом (Комингс – это дверной порог. На корабле все двери возвышены над комингсом. Это сделано для того, чтобы вода, находясь на палубе одного из помещений, не могла бы перетекать в соседние). Многие из офицеров, увидев Мишку, намазывали маслом кусочек белого хлеба, посыпали сверху сахарным песком и этим лакомством угощали Мишку. Эти утренние обстоятельства он усвоил, запомнил сразу и навсегда. За все время своей жизни на корабле он ни разу не упустил случая позавтракать у окна хлеборезки, а затем и у двери столового салона кают-компании. Он хорошо и сразу усвоил, что заходить в кают-компанию ему запрещено, но и снаружи оставаться тоже как-то не хотелось, поэтому, став старше, он придумал компромиссный вариант: ложился брюхом на комингс, таким образом, что передняя его половина была в кают-компании, а весь он вроде бы и не в ней. Главное – он  видел офицера, который идёт  в его сторону с кусочком хлеба помазанного маслом и посыпанного сахарным песком, и уже загодя широко открывал пасть.

В тот же день, когда в обеденное время у раздаточного окошка камбуза собралась очередь бачковых, Мишка уже почувствовал, что к чему и тёрся возле очереди. Предчувствие не обмануло его, открылась дверь камбуза, и его друг кок Кривоногов вынес ему бочок с уже охлаждённой едой. Аналогичное повторилось и в ужин. После ужина Мишка уже самостоятельно погулял по кораблю, пообщался с матросами, поозорничал с ними к своему и их удовольствию, всё-таки он был ещё малыш, а малышам надо и играть, и баловаться, а потом вернулся к своему лежбищу и лёг, умиротворенный, спать под трапом.

Новые впечатления и новые друзья

После проводов шефской делегации крейсер, наконец-то, вышёл в море. С выходом корабля в море у всех начинается жизнь в другом ритме, в другом режиме, в другом напряжении. Море есть море – оно ошибок не прощает. От всех требуется чёткое понимание своих задач и профессиональное выполнение обязанностей. Главное внимание уделяется, конечно же, успешному выполнению всех видов артиллерийских стрельб, всё-таки крейсер того времени, о котором я пишу, был артиллерийским кораблём. Смещаются понятия дня и ночи. Частые учебные тревоги, отработки различных вводных задач проводятся в любое время суток. Спать приходится урывками между вахтами, тревогами и другими мероприятиями. Одним словом, всё подчинено принципу «тяжело в учении – легко в бою».

Для нашего героя, военного моряка Мишки Косолапова, все ощущения были новыми, непривычными, неожиданными. Но он удивительно быстро всему учился и всё усваивал. Первые учебные тревоги его испугали, причём, не столько сами сигналы тревоги, как следовавший вслед за этими сигналами стремительный бег сотен людей на свои боевые посты. Мишка очень быстро усвоил, что бродить по кораблю, после объявления тревоги не только нельзя, но и опасно. Сделав для себя столь важное открытие, он по сигналу тревоги сразу нёсся на свой «боевой пост» под трап возле камбуза. Сначала он путался у всех бегущих под ногами, но потом, сообразил и бежал по тревоге уже, как все: с носа в корму по левому борту, а с кормы в нос – по правому.

О сообразительности диких медведей, я помню, в те годы прочитал один очень интересный очерк в  газете Тихоокеанского флота «Боевая вахта». Там был описан случай, когда медведь с большой, восьмилитровой консервной банкой на голове пришёл за помощью на пограничную заставу. Очевидно, он в тайге набрёл на место бывшей стоянки геологов, и там оказалась эта вскрытая банка с остатками её содержимого. Естественно, банку вскрывали ножом и поэтому все рваные края остатков крышки были направлены внутрь банки. Медведь, вылизывая содержимое, засунул туда голову, а из-за этих рваных краев крышки вынуть её не смог и пришёл к пограничникам. Те вырезали банку и осторожно сняли её с головы медведя. Он стойко и терпеливо перенёс всё до самого конца, а потом, что-то пробурчав, очевидно, благодарственное, повернулся и спокойно ушёл в тайгу.

Но это пример сообразительности и ума дикого медведя. А наш Мишка, живя на корабле и находясь в постоянном общении с командой, всё впитывал в себя и учился всему буквально молниеносно. На матросском пайке он стремительно рос и набирал вес. Общались с ним многие и матросы, и офицеры, но друзей он выбрал себе сам. Кроме главстаршины Кривоногова он подружился ещё с двумя людьми. Это были главстаршина Анчис, музыкант из корабельного оркестра, который играл на самой большой трубе, и командир второго артиллерийского дивизиона капитан-лейтенант Домбровский Бронислав Николаевич. Они, конечно, его чем-то баловали, угощали, но сердце Мишкино покорили не этим. Они как-то очень умело с ним играли, баловались, боролись, не выказывая своего человеческого превосходства. Одна из шуток, которую Мишка и Бронислав Николаевич вытворяли, на верхней палубе в паузе между тревогами и боевыми готовностями была такой. Они борются, возятся, озорничают и вдруг Домбровский резко встаёт и начинает убегать от Мишки, а тот галопом за ним вдогонку. В тот момент, когда Мишка уже почти догонял Домбровского, тот вдруг останавливался, поворачивался в Мишкину сторону, становился подобно ему на все четыре конечности и таким же галопом устремлялся на Мишку. Тот удивленно вставал на задние лапы, потом разворачивался и на всех четырех уже убегал от Домбровского. Эта шутка была у них так прекрасно и артистично отработана, что сколько бы раз она ни повторялась, всегда вызывала бурный восторг и хохот зрителей. Анчис же с Мишкой просто играл, баловался, боролся, но тоже пользовался его любовью и симпатией. Вот эти три человека: Кривоногов, Домбровский и Анчис были его друзьями в течение всей жизни на корабле. С другими он мог общаться, но близкой дружбы не заводил.

После почти месячного напряжённого похода с многочисленными тревогами, боевыми готовностями, выполнением различных стрельб мы перед возвращением в родную бухту Абрек на несколько дней зашли во Владивосток. Нужно было с участием специалистов артремзавода № 50 провести небольшой планово-предупредительный ремонт, а команде дать хотя бы короткий отдых со сходом на берег. У Мишкиного друга кока Кривоногова возникла одна идея и он, согласовав её с помощником командира корабля капитан-лейтенантом Брагиным, приступил к реализации задуманного. Было принято решение, что военный моряк Михаил Косолапов за примерное поведение и успехи в учёбе вполне заслужил право схода на берег. Кривоногов с помощью корабельных плотников изготовил дощечку с надписью «Увольнительная военного моряка Мишки». В углах дощечки просверлили дырочки. К двум верхним привязали конец (название любой короткой веревки или троса на флоте) и образовали петлю, а к двум нижним свободные концы. Когда объявили построение для схода на берег, главстаршина Кривоногов и Мишка тоже стали в строй. Дощечка-увольнительная была одета петлей Мишке на шею, а свободные концы завязаны на спине. На шее Мишки был ошейник с поводком, конец которого был в руке Кривоногова. Вёл себя в строю Мишка замечательно. Терпеливо стоял на задних лапах рядом с Кривоноговым, пока дежурный офицер по кораблю осматривал строй. Дежурный офицер уделил ему персональное внимание, поправил табличку, погладил по голове. Когда дали добро на сход, Кривоногов с Мишкой сошли на пирс и несколько часов там гуляли, привлекая внимание окружающих. Обоим прогулка очень понравилась и в дальнейшем, если была возможность, повторялась.

Рассказывая о Мишке, я не буду придерживаться хронологии, а буду объединять события по их какой-то похожести.

Мишкина любовь к офицерским каютам

Мишка взрослел, рос, как на дрожжах, благодаря заботам и доброте кока Кривоногова. Верхняя палуба и матросские кубрики, где он знал практически все укромные места и закоулки, были ему уже не столь интересны, как непознанные и неизученные офицерские каюты, в которые его почему-то не хотели пускать. Большинство кают младшего и среднего офицерского состава были двухместными и расположенными на броневой палубе. Мишка периодически предпринимал походы вдоль офицерских кают и, нажимая передними лапами на дверные ручки, проверял, не забыли ли хозяева замкнуть каюту. Если забыли, то это не к добру, –  верная примета. Войдя в каюту, Мишка, прежде всего, направлялся к умывальной раковине, чтобы попить воды и утолить жажду, хотя возле его лежбища под трапом всегда стоял бачок с водой, наполненный заботливым коком Кривоноговым. Здесь, у раковины, он причинял  первый вред хозяевам каюты. Дело в том, что пресная вода в каюте была, своего рода, дефицитом. Над раковиной к переборке был прикреплен прямоугольный короб-накопитель пресной воды. Вверху над коробом был  вентиль, который открывал подачу пресной воды в короб. Когда поступала команда на подачу пресной воды, вестовые матросы в каютах открывали эти вентили, наполняли короба водой доверху и вновь перекрывали их. Внизу к коробу была прикреплена изогнутая трубка-кран. Пользовались этим устройством таким образом: сомкнутыми ладонями поворачивали этот кран, набирали в ладони воду и возвращали его в исходное состояние. Так экономно использовалась пресная вода. Мишка же, выполнял в этом процессе только первую половину операции. Он поворачивал кран, пил воду и, естественно, оставлял кран в этом положении. Вся вода вытекала, и каюта оставалась без пресной воды.

Хозяевам каюты очень везло, если дело ограничивалось только этим. Однажды забыл замкнуть свою каюту наш старпом капитан 2 ранга Пётр Васильевич Савенко. Мишка у него в каюте попил воду, а потом разгрыз пробку бутылки одеколона «Шипр» и выпил половину содержимого. Чтобы выдворить подвыпившего Мишку из каюты, старпому пришлось вызвать главстаршину Кривоногова.

Поразительный случай произошёл во время одного из дальних океанских походов корабля. Поход длился уже несколько недель. Младший штурман лейтенант Саша Федулов сменился со штурманской вахты, предельно уставший пришёл в свою каюту, дверь не запер, не раздеваясь, рухнул на свою нижнюю койку и мгновенно уснул. Его можно было понять. Он отстоял, так называемую, собачью вахту с 00.00 до 04.00 часов, после которой человек отключается наглухо. Организм реагирует только на сигналы учебной или боевой тревоги. Его товарищ по каюте старший лейтенант Илюша Ермаков, сменивший Сашу на вахте, был в это время на ходовом мостике. Мишка слонялся по кораблю, дергал дверные ручки кают, в надежде найти открытую, чтобы там попить и поспать. Набредя на каюту штурманов, он туда вошёл, попил воды, подошёл к нижней койке, сдвинул Сашу вплотную к переборке, улегся рядом, закинув лапу на спящего беспробудным сном младшего штурмана, и тоже уснул. Мишка тогда уже стоя был ростом с человека.

Илюша, сменившийся с вахты в 8.00 утра, вошёл в каюту и остолбенел, увидев спящего Сашу Федулова рядом с обнимавшим его медведем. Только напоминание о завтраке заставило Мишку разомкнуть объятья, встать с койки и уйти. Когда утром  за завтраком в столовой кают-компании Илюша всё увиденное живописал, а Саша рассказывал, какие удушающие кошмары ему снились, за столами стоял сплошной хохот. Попутно, замечу, что во время длительных походов, мы вообще редко позволяли себе спать раздетыми. Спали урывками между вахтами, тревогами и прочими делами в боевом походе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Саша, придя в каюту, не раздеваясь, рухнул в койку и мгновенно уснул.

Хочу поведать ещё об одной каютной истории, главным действующим лицом которой, безусловно, является Мишка, а я по стечению обстоятельств оказался её инициатором.

В тот день, о котором я расскажу, наш корабль стоял на рейде в родной бухте Абрек на своём обычном месте. В соседней каюте, жили два старших лейтенанта, командиры батарей второго артиллерийского дивизиона, Женя Смолярко и Федя Решетнёв. Женька приболел и лежал с высокой температурой у себя в каюте. Поскольку, в тот момент Федя был в отпуске и Женя в каюте был один, то медики не стали его забирать в изолятор. Я в тот день был дежурным по БЧ-2 (артиллерийская боевая часть). Находился у себя в каюте. Подошло время обхода и проверки состояния артиллерийских погребов. Я зашёл в рубку артиллерийского дозора и с дежурной сменой начал обход погребов. Обычно смены артиллерийского дозора делают обход сами, но дежурный по БЧ-2 должен несколько раз в сутки и днём, и ночью произвести с ними контрольные обходы. Закончив это мероприятие, я пошёл на ют, посмотреть на окружающий мир, подышать свежим воздухом и узнать у вахтенного офицера последние новости. Идти в каюту не хотелось. Наши каюты на броневой палубе не имели иллюминаторов, вентилировались только принудительно по расписанию, а наверху был чудесный летний день. На юте узнал, что с берега прибыл буфетчик кают-компании, привёз всякую всячину, в том числе и свежие китайские фрукты. Я пошёл в кают-компанию, купил красивые яблоки и апельсины. Буфетчик по моей просьбе уложил покупки в два плотных бумажных пакета. Один я занёс к себе в каюту, а со вторым зашёл навестить Женьку. Он попросил пакет оставить на столе, ему в тот момент ничего не хотелось. Мы пообщались немного, я пошёл к себе в каюту, а Жене говорю: «Буду у себя, если что нужно, стучи в переборку». В каюте у себя за столом я занялся какими-то делами, но не прошло и получаса, как Женька непрерывно и тревожно застучал в переборку. Я к нему, а там любимец команды сидит за столом на стуле, свесив короткие задние лапы, а передними рвёт и жрёт китайские фрукты, урча от удовольствия. Перед дверью собрались проходившие мимо матросы. Ни мне, ни им выгнать Мишку из каюты не удалось. Он сам ушёл, когда всё доел. Хорошие мысли часто приходят с опозданием. В каюте у Женьки было 2 ключа: один его, а один Федин. Я свой пакет с фруктами поделил пополам, оставил Женьке половину и запер его каюту Фединым ключом.

Истории на полубаке

Мишка во время длительных морских походов корабля был нередко взвинчен, неадекватен и с ним лучше было не конфликтовать. Частые учебные тревоги нарушали биологический ритм его жизни, делали раздражительным и непредсказуемым. Когда же мы возвращались на базу, становились на своё место на рейде, его настроение резко менялось в лучшую сторону.

Со временем выяснилось, что наш Мишка большой кинофил. В летнее время при хорошей погоде после большой приборки и приведения корабля в порядок обычно показывали фильм для команды на полубаке, а для офицеров в салоне отдыха кают-компании. Если «кинщик», так на жаргоне называли матроса, занимающегося показом фильмов, не успевал с берега привезти новые киноленты, то смотрели свой резерв на корабле. У нас были два своих фильма: «Чапаев» и «Мы из Кронштадта».  Матросы предпочитали фильм «Мы из Кронштадта», а офицеры – «Чапаев». Для показа фильма на полубаке первую артиллерийскую башню главного калибра разворачивали на 90 градусов и вешали на неё экран. После ужина, когда начинало темнеть, матросы с банками (любая скамья или табуретка на флоте называется банка так же, как и сиденье в шлюпке или баркасе) начинали собираться на полубаке. Приходили смотреть кино и кок Кривоногов с Мишкой. У них, по моим наблюдениям, сложились интересные отношения. Если к двум своим фаворитам Анчису и Домбровскому Мишка относился, как к друзьям, любил с ними побороться, побаловаться, даже просто пообщаться, то к Кривоногову он относился как к маме-медведице.  Даже по палубе они шли так, как ходит медведица с медвежатами: Кривоногов впереди, а Мишка на один шаг сзади. Слушался Мишка Кривоногова беспрекословно. На полубаке при просмотре фильма, поскольку Мишке на банке сидеть было не удобно, то и он, и Кривоногов сидели прямо на палубе в первых рядах. Смотрел Мишка фильмы с интересом, но часто ему это надоедало, он начинал баловаться, задевать соседей и тогда Кривоногов вставал и уходил с ним. Особенно это проявлялось при просмотре новых картин, а фильм «Мы из Кронштадта» он смотрел много раз, ему сюжеты фильма были уже знакомы и интересны, поэтому часто хватало терпения высидеть просмотр до конца.

Вспоминается ещё один забавный эпизод, связанный с Мишкой и полубаком. Однажды в воскресный день, когда корабль стоял на рейде на своём обычном месте, на полубаке проходил развод суточного наряда. По случаю воскресенья эта церемония проводилась с корабельным оркестром. Я был на этом разводе в числе трёх офицеров, заступающих на суточную вахту, поэтому всё описываемое видел, как говорят, собственными глазами. Командовал тогда разводом дежурный по низам капитан-лейтенант Иконников, а принимать развод должен был заступающий на суточное дежурство по кораблю капитан-лейтенант Домбровский, который с юта от рубки дежурного в сопровождении Мишки шёл на полубак. При подходе Домбровского к полубаку Иконников скомандовал: «Смирно, равнение налево» и строевым шагом направился навстречу Домбровскому для рапорта. Оркестр заиграл встречный марш. Мишка, обойдя обоих, пошёл вдоль строя, дошёл до оркестра и увидел главстаршину Анчиса, одного из своих друзей и любимцев, играющего на огромной трубе, одетой на плечо через голову. Мишке тут же захотелось побороться. Подойдя к Анчису вплотную, как раз во время рапорта Иконникова, Мишка обхватил его передними лапами, задней лапой сделал квалифицированную подсечку и уложил того с грохотом вместе с трубой на палубу. Во что превратился развод суточного наряда можно себе представить: стоял сплошной хохот.

И, наконец, ещё одна история с Мишкой, начавшаяся на полубаке. Случилась она, когда корабль вышел в море для проведения учебных стрельб орудиями главного калибра по щиту. Перед этим должна была производиться пристрелка репера (условная точка на море, по которой ведётся пристрелка). На зону репера наводятся средства наблюдения и фиксируются места падения снарядов. Это позволяет уточнить данные наведения орудий и более точно учесть влияние на полёт снарядов силы и скорости ветра, атмосферного давления и прочего. Во время пристрелки репера по очереди в установленном темпе стреляют одним орудием последовательно 1-я, 2-я, 3-я и 4-я башни. При этом, естественно, объявляется учебная боевая тревога.

Мишка в то время, о котором я пишу, на корабле прослужил уже почти год,  весил, я думаю, более 100 кг, чувствовал себя старослужащим, несколько  обнаглел и утратил бдительность. Поэтому по сигналу тревоги, он не побежал стремительно к своему месту под трапом, как делал всегда, а спокойно пошёл по палубе в сторону юта. Случайно он оказался на том борту палубы, куда были повернуты орудия, и, когда он проходил мимо 1-ой башни, выстрелило 1-е орудие. Его испугали и звук выстрела, и мощная ударная волна, возникшая при вылете снаряда и пороховых газов из ствола 6-ти дюймового орудия. Мишка этот удар выдержал, хотя он может убить и человека, но реакция его организма последовала незамедлительно. Непрерывно испуская жидкую струю кала (медвежья болезнь), он побежал в сторону юта, но по пути его настигали выстрелы орудий 2-ой, 3-ей и 4-ой башен. Обезумев от страха и полив калом более 150-ти метров палубы, он, наконец, добежал до своего до своего лежбища под трапом и укрылся там.

Этот урок он настолько хорошо усвоил, что в последующем по сигналу тревоги сразу «нырял» на броневую палубу, а уже по ней бежал к своему трапу.

Мишкины купания

Мишка в летнее время, когда мы были дома у себя на рейде, очень любил купаться и плавать вдоль корабля. К воде он спускался по корабельному трапу, который был всегда опущен у кормы по правому борту, когда корабль не в море. Оттуда он нырял в воду, а наплававшись, влезал на площадку трапа и по ступенькам поднимался на корабль. Однажды мы вернулись в бухту, корабль, ещё не погасив ход, подходил к своей бочке (рейдовая стальная бочка установлена на мёртвом цементном якоре, имеет вверху обух, за который швартуется корабль), но трап был уже опущен. Мишка, оказавшись на юте, тотчас же сбежал по трапу и плюхнулся в воду, а на корабле, чтобы погасить движение корабля дали задний ход. Мишку стремительное движение воды понесло вдоль борта, это его очень испугало, и над бухтой раздался мощный медвежий рёв. Старпом, услышав этот рев, выбежал на крыло мостика, быстро оценил ситуацию и решил ею воспользоваться. Он объявил тревогу и дал вводную: «Человек за бортом», имея в виду военного моряка Мишку.  При выполнении этой вводной выяснилось, что шлюпка, числящаяся за второй башней главного калибра, которой командовал старший лейтенант Алик Макаров, полуразобрана и не готова к спуску на воду. Естественно Макаров получил от старпома полновесный «фитиль», а когда ход погасили, Мишка, от греха подальше, быстро вскарабкался на трап и взбежал на корабль.

Мишкина месть

«Месть – это блюдо, которое  нужно подавать холодным»

(Марио Пьюзо, роман «Крёстный отец»)

Эту историю о нашем медведе Мишке я начну издалека. В начале 1959 года командир нашего крейсера капитан 2 ранга Ильяшевич Игорь Иванович был повышен в звании и в должности. Ему присвоили воинское звание капитан 1 ранга и назначили на должность командира бригады эскадренных миноносцев, а на должность командира крейсера прибыл новый офицер капитан 2 ранга Кожан. Игоря Ивановича и офицеры, и матросы уважали и любили. У меня, несмотря на довольно большую разницу и в должности, и в звании, тоже сложились с ним хорошие отношения. Когда корабль был не в походе, Игорь Иванович часто заходил в салон отдыха офицерской кают-компании, и мы с ним играли в шахматы, заодно беседуя на разные темы.

Так сложилось, что нам обоим нравилось наше общение за беседой и за шахматным столиком. Командир корабля обычно завтракает, обедает, ужинает и чаевничает у себя в салоне командирской каюты. Но Игорь Иванович любил общаться с офицерами и нередко спускался в столовый салон кают-компании, чтобы пообедать или почаевничать с нами. Как ни стараюсь, я не могу припомнить ни одного случая, чтобы новый командир корабля снизошёл до такого близкого общения с командой. Ещё несколько слов об Игоре Ивановиче Ильяшевиче. Уже после демобилизации, работая в СКБ и будучи в командировке в Москве, я на улице Горького случайно встретился с Игорем Ивановичем. Он был не один, а с друзьями, одет по гражданке очень элегантно. Выглядел довольно хорошо и молодо. Ему тогда, наверное, не было ещё и сорока лет. Мы рады были встрече, но разговор не затягивали – его в сторонке ждали друзья. Поговорили, попрощались, пожелали друг другу всего хорошего. К сожалению, мои пожелания не сбылись. Капитан 1 ранга Ильяшевич Игорь Иванович ушёл из жизни в самом расцвете творческих сил от онкозаболевания.

Почти одновременно с заменой командира корабля у нас заменили и заместителя командира корабля по политчасти, в обиходе – замполит. Прежнего замполита капитана 2 ранга Ратушного Якова Григорьевича заменил капитан 3 ранга Корнеев. К Ратушному офицеры и матросы относились с уважением, иногда с иронией. Однажды с разрешения командования матросы привели на корабль собаку дворняжку, небольшую белую с рыже-коричневыми пятнами. Очевидно, в честь замполита матросы собаку назвали Яшка. Подружить Яшку и Мишку никак не удавалось, и однажды в походе Яшка исчез с корабля при загадочных обстоятельствах. Ратушный был человек не склочный, не карьерист, не требовал от своих подчинённых, замполитов подразделений, писать кляузы на командных офицеров. Заменивший же его капитан 3 ранга Корнеев был человеком совершенно иного склада. Кроме того, он относился к категории, так называемых «флотских инвалидов». Так у нас называли офицера, который сам служит на ТОФ (Тихоокеанский флот), а «рука» у него в Москве. Корнеева к нам на крейсер прислали на короткий промежуток времени с целью украсить его биографию записью о службе на корабле, причём, на отдалённом флоте. Это даст основание его «руке» стремительно продвинуть Корнеева вверх по службе. Поэтому Корнеев, как говорят, буквально лез из кожи вон,  для того, чтобы как можно скорее получить положительную аттестацию, досрочное повышение в звании и перебраться с корабля в Москву в какой-нибудь отдельный кабинет. Прежде всего, он загрузил всех подчинённых ему замполитов подразделений бумажной и кляузной работой, обязав их еженедельно подавать ему справку-рапорт о состоянии дел в подразделении с оценкой работы командира и офицеров своего подразделения. Те начали жаловаться на нехватку времени и, в результате, с лёгкой руки и подачи Корнеева, политработники стали реже нести дежурно-вахтенную службу. Это увеличило нагрузку остальных офицеров, итак до предела загруженных. Нам приходилось заступать на вахту буквально через день, а у артиллерийских офицеров нередки были случаи, когда сменившись с вахты, приходилось заступать на суточное дежурство по артиллерийской боевой части. В общем, у офицеров корабля, было, за что не уважать и не любить Корнеева. Да и у матросов на то имелись причины. Он, пользуясь поддержкой нового командира корабля, начал сперва в кают-компании, а потом и среди матросов активно проводить мнение, что медведю не место на корабле. Он, дескать, может кого-нибудь сильно помять, покалечить и поэтому при первом же заходе корабля во Владивосток его нужно будет отдать в зоопарк. Причём, никакие доводы, противоречащие его мнению, он не воспринимал. Все конечно понимали, что с его стороны это элементарная подстраховка. Он не хотел, чтобы во время его годичного улучшения биографических данных на корабле что-то случилось.

Не знаю, каким образом, но Мишкин друг и мамка кок Кривоногов сумел внушить ему, что Корнеев его враг, что лучше избегать его и на глаза не попадаться. Мишка всё хорошо усвоил и запомнил. Он был очень умён, сообразителен и хитёр. Кроме того, у него была прекрасная память не только на тех, кого он любил, но и на тех, кто когда-то, чем-то его обидел. Эти люди, зная его злопамятность, старались с ним не пересекаться. Не помню точно когда, но я думаю в конце лета, наш крейсер зашёл на несколько дней во Владивосток. Корнеев уже собрался договариваться где-то, чтобы Мишку убрали с корабля, но в это время на крейсер пожаловала экскурсия пионеров. Поскольку, он получил  «указивку» сверху отнестись к этой экскурсии внимательно, то сам и стал водить пионеров по кораблю, забыв запереть свою каюту. В это время Мишка, увидев Корнеева где-то на корабле с пионерами, решил навестить его каюту. На всём том, что было в каюте замполита, Мишка выместил свою злобу и ненависть к нему. Он лоскутами вырвал кожу с покрытия дивана и кресел, всё со стола сбросил на палубу каюты, изорвал всё бумажное, что попадало к нему в лапы, открыл умывальный кран попил и оставил каюту без пресной воды, На кровати изодрал подуши, простыни и одеяло. Одним словом, сделал всё, что мог. А в это время Корнеев, показал пионерам кают-компанию, а потом, подозвав к себе одного из вестовых, сказал ему: «Найдите, где сейчас на корабле медведь и доложите мне, хочу показать его пионерам; я пока с детьми буду у себя в каюте».  Когда Корнеев подошёл к своей каюте, увидел открытую дверь и внутренность своей каюты, возникла немая сцена почище, чем в «Ревизоре». Мишка, увидев Корнеева, встал на дыбы и начал реветь. Кто-то из вестовых побежал за Кривоноговым. Тот попросил замполита отойти куда-нибудь с пионерами, чтобы Мишка их не видел, потом он вошёл в каюту, успокоил своего питомца и увёл его.

Через несколько дней, к огорчению почти всей команды, военный моряк Мишка Косолапов навсегда расстался с кораблем, с полюбившимися ему матросами и офицерами, и со своим другом-мамкой коком главстаршиной Кривоноговым.

Арон Бляхман