Видимо мне, как блокаднику, вековать с этим ощущением.
Высылаю поэму «Ленинградская симфония».
Принимал участие в конкурсе «Мой Петербург», был одним из победителей. Рассказ назывался «Ступенька… ступенька…».
Родился в 1938 г. в городе Вологда.
Образования: высшее техническое и среднее художественное.
Член Союза писателей России.

 

ЛЕНИНГРАДСКАЯ СИМФОНИЯ

Посвящается светлой памяти величайшего композитора
Дмитрия Дмитриевича Шостаковича

Allegretto
(И так 872 дня)

Мир обезлюдел под грозой –
Без передышки бьют зенитки,
И стены рушатся под пыткой
От финской мощи огневой.

И не дожить до тишины,
Увы, не суждено оркестрам,
Похоже, вымерли маэстро,
А деки вдрызг расщеплены.

Уходят через одного, –
Где взять гобои и валторны?
И кто их досыта накормит,
Безумцев с Невских берегов?

И, Гений, если ты в ночи
Творишь в безумстве партитуру,
Кому глотать твои цезуры,
Коль в немощь впали скрипачи?

И день, и ночь фугасов вой,
А он строчит прицельно ноты,
Такого б прямиком в пехоту, –
От хлебной корки он живой.

Нисходит он с гремящих крыш,
Иные покорять высоты,
Снижаясь в бреющем полёте
Там, где закоченела тишь.

Он как пожарник рядовой
На крышах гасит «зажигалки» –
(Во всём блокадная закалка) –
Вступает в ежедневный бой.

Он пробежит сквозь этажи,
Простой властитель нотоносцев,
Он знал, покуда сердце бьётся,
Ему подвластны рубежи.

Блокадным именем твоим
Освящено совсем иное,
Непокорённое, земное,
Совсем не то, что павший Рим.

И кто-то завершил свой путь
На Пискарёвке или в морге,
С комком, навек застывшим в горле,
А пальцев жест не разогнуть.

Мороз как смертный приговор,
И в пальцы палочка вмерзает,
Покоя музыка не знает
Среди блокадных Терпсихор

Сознанье подавляет страх,
От залпов раструбы вспухают,
И жёсткой готикой «Sieg Heil»
Luftwaffe чертит в небесах.

Ни в небе правды, ни в ногах, –
Мир, обезумевший от боли.
Горстями, как в ключе бемоли,
Дантистом зубы рвёт цинга.

А оркестрантам счёт на треть…
По мановенью дирижёра
Кому витийствовать в мажоре
И пальцы в паузах согреть?

Крушится от фугасов лёд.
И плавятся за стенкой ноты,
Оркестр редеет, как пехота
И жарок только небосвод.

Не может быть больнее боль,
Чем у того, кто стынет рядом,
И город слит единым взглядом:
С мольбой на хлеб, а снег, что соль.

Средь фресок, потерявших блеск
Где слышен рокот репетиций
Бескровные, как звуки, лица
В один сливаются гротеск.

О сколько трепета в альте,
Игра со смертью из-за такта,
Снега, всего лишь катаракта
Иль саван в смертной красоте,

Он чист, белее, чем виссон,
Он выстлан как бескрайний саван,
Лишь в сказках расписные сани,
А здесь дорога в вечный сон.

И похищает ночь тепло,
Ни зла, ни радости не чуя,
Гуманней, чем Прокруст, врачует, –
Погосты снегом замело.

Упасть навеки в снег и лёд
ничком. Затылки смотрят в небо,
Ни семь хлебов, лишь корку б хлеба,
Чтоб выдуть ноту, пару нот.

Не кружит маятник Фуко,
И Фальконе упрятан в доски,
И не стоит на перекрёстке
Поэт с протянутой рукой.

Мороз крепчает, и пора
Весь струнный ряд перенастроить,
Дай Бог, смычков хотя бы трое,
Тогда продержится игра.

И смерть, – шаги её близки, –
И слёзы льдом ложатся в руки,
Как птицы застывают звуки,
Лишь снег, для гроба ни доски.

Вся жизнь в ста двадцати пяти
Того, что хлебом называлось,
Что добавляло к жизни малость,
Чтоб до раздачи доползти.

А небо сыпало свинцом
И изрывало землю оспой
В сплошные превратив погосты
Земли сиротское лицо.

Его классический фасад,
Глубокой иссечённый оспой
Растрелли, Воронихин, Росси, –
Всё это тоже Ленинград.

На подкосившихся ногах,
(Какой там, Элиасберг, право?!)
Когда истощена держава,
Перед оркестром сделал взмах

Кому какой предписан срок, –
Здесь длится жизнь восьмушкой ноты, –
Уже костяк надёжно соткан,
Но тянет нить его челнок.

И там, и тут на высоте,
Не только слухом, – сердцем слышит,
А в партитуру чётко впишет
Меж нот, обычное ВТ*.

И за сугробом вновь сугроб,
Что по весне ручьями схлынут,
Но на века оставит имя
Вот этот, Сорок Первый Год.

Moderato — Poco allegretto
(нашествие)

О, как победный марш бодрит!
А на подошвах вся Европа,
На всё грядёт арийский опыт,
И воплощается в Blitzkrieg.

Оккультно мыслят, но штыки
и танки – верная подмога
Взамен Нордического бога –
Вослед отборные полки.

Всё чётко, звонко грудь вперёд,
Они идут победным строем,
Родная мать им – поле боя,
И каждый крест железный ждёт.

Мираж имперских катаракт,
А, впрочем, что такое стены!?
Они лишь атрибуты сцены,
Когда разыгран первый акт.

Под «Drang nach Osten», – (близок час), –
Летят исправно письма к фрау
Из не поверженной державы,
Но фюрер пьёт победный шнапс.

Стратег уверен: до снегов, –
(Он всё ж мудрей Наполеона), –
Просчитано всё всесторонне:
Бросок до волжских берегов,

Москва, она без лишних слов,
Очистить мир от Ленинграда,
Всё завершится плацпарадом, –
Тевтонский рыцарь, он таков!

Ещё, попутно, прошагать
До Сталинграда, Ржева, Курска…
И вновь к воротам Бранденбургским,
Где будут им салютовать.

Поход великий завершив,
Вернуться к жёнам и подругам,
Где подрастает гитлерюгенд –
Нордические крепыши.

Вернётся каждый к Рождеству
Обмыть такой счастливый случай,
И каждый свой пирог получит, –
Когда б заполучить Москву.

Громоподобен барабан,
Пред этим маршем эпохальным,
А мир спасённый полыхает, –
Такой наказ священный дан.

Как в болеро, (но не Равель), –
Под нарастающее форте?
И с глобуса Европа стёрта,
А Ordnung – мировая цель.

Всем славы жаждущим – кресты:
Сварной, литой иль деревянный,
Надежды Фюрер не обманет,
Но только б не спалить мосты.

Adagio
(Оружие по имени «С-Dur»)

Пусть занесён тевтонский меч,
Блокада стягивает узел,
Но здесь не умолкает Муза,
Когда немолчна пушек речь.
Вот он решительный «С–Dur»,
В ключе без знаков альтераций,
Вдруг стал в снаряд преображаться
В упор без всяких увертюр.

Как грозный залп в единый час,
Как тектоническая сила,
Симфония провозвестила
Свой приговор, как Божий глас.

И с ней Вторая, в тот же миг,
Напористо, в единой связке,
Врага накрыла залпом адским,
Без промедленья, напрямик.

Весь мир под дирижёрский взмах
Внимал священной, Ленинградской
В окопах с кашею солдатской,
В подлодках, дзотах и штабах,

Поверх затоптанных границ,
Внимали под открытым небом
Кому-то быль, кому-то небыль,
И вставшим в рост и павшим ниц.

И огласилася Земля
Тем, первым, залпом по Рейхстагу,
А жатва гитлеровских стягов
Ещё не пала у Кремля.

Мир снизошёл до тишины,
Ведь это было, было, было,
Когда орудия застыли
По обе стороны войны.

Тот бой умолкнул сам собой,
И даже миномёт не тявкнул.
И ствол, едва застывший в плавке,
Вдруг осознал, что он гобой.

Все эти полтора часа
Единою, как хлеб, до крошки,
Одною мерою всеобщей
Мир взвешен на иных весах

Припомнят позже, Ганс иль Герц:
Когда симфония звучала,
Он ощутил финал начала:
Мeine fuhrer, скоро нам конец.

Allegro non troppo
(Война и мир)

Пусть сотни раз,
Пусть сотни лет,
(Пусть Кароян иль Тосканини),
Через века пробьётся имя,
Как свет исчезнувших планет.

И, может быть, освободить
Хотя бы два ряда в партере,
И распахнуть резные двери
Для тех, не сбывшихся дожить.

Их проведите в первый ряд.
Их насыщать не надо хлебом,
А памятью и чистым небом,
В который устремлён их взгляд.

И пусть же Сорок первый год
Войдёт, ознобом плечи стиснет,
И рук заледенеют кисти,
И хрустнет под ногами лёд.

И город, стиснутый кольцом
С земли и с огненного неба,
С надеждой и кусочком хлеба
Восстал не сломленным бойцом.

Да полно, – грозный час вдали,
Уютны бархатные кресла,
На бреющем полёте «мессер»
Не решетит покой земли.

Пробьётся время сквозь мороз,
Вдоль кресел под обивкой алой,
Сверкнёт хрусталь уютных залов
Пусть промороженный насквозь.

Следы их годы не сотрут
Пока их век, покуда живы,
Пока к порогу тянут жилы,
Есть что-то внятное в миру.

О, как не хочется кричать,
Но за бессмертной Ленинградской,
Ему опять пришлось сражаться,
И, зубы стиснувши, молчать.

И знать, что близкие твои
Вождём распиханы в Гулаги,
И ты лишь прочерк на бумаге
И осуждают холуи.
И как безумно горько быть
Перед кремлёвским Мономахом, Жить обезумевшим от страха,
Когда блокада позади.

Он был один «Да не судим»,
Судьёй, генетиком, поэтом,
Мог зиму поменять на лето,
Всех отослать в распыл и дым.

Всевышний бил ему челом,
Поскольку сам он был Всевышним,
Всё остальное никудышным,
Приговорённым к мере высшей,
Коль Вождь велел, – то поделом.

А тихий гений, рядом с ним,
Блокадное прошедший пламя,
Пред продымлёнными усами
Один, как беззащитный мим.

Как будто вычеркнут навек
Творец, воскресший из блокады,
Орфей из огненного ада,
Он, безымянный имярек.

РАЙБЕРГ Владимир

*ВТ – воздушная тревога. Этот знак ставил композитор
в прерванной по сигналу воздушной тревоги партитуре.
Перевод с немецкого:
Blitzkrieg (нем.) – блицкриг – молниеносная война
«Drang nach Osten» – призыв к захвату Восточной Европы Мeine Liebe – моя любимая Виндишгрец – Альфред Виндишгрец, австрийский фельдмаршал,
В данном случае песня Швейка перед уходом на войну
Мeine fuhrer – мой фюрер
Sieg Heil – нацистское приветствие читается: зиг хайль
Luftwaffe – германские военно-воздушные силы