Давид Шульман – родился в г. Борисове. Окончил Белорусский политехнический институт. В настоящее время живёт в Израиле г. Эйлате.
Автор одиннадцати книг прозы. Пишет на русском и белорусском языках.
Публикуем рассказы из новой книги Давида Шульмана "Сказки старого Борисова".
ЗАСАДКА
– Да, мы народ музыкальный.
Лёва словно подытожил рассказ Илюши о сыне, который взял первый приз на конкурсе пианистов. После слова «музыкальный» Саша чему-то улыбнулся, почесал бороду, прищурил правый глаз – он всегда так делал, когда собирался рассказать что-нибудь из «бывшего».
Суббота. Приятели, как всегда в этот день недели, на пляже. И как всегда, несмотря на рань, уже «ударили по пивку». Сидят лениво под «грибком» на привезённых с собой стульчиках. Ещё только восемь. Публики совсем немного, в основном местные. Гости из гостиниц появятся к десяти, а то и позже. Как правило, пятничный вечер тянется до середины ночи или до самого утра.
Здесь, в Эйлате, приезжие становятся гражданами Ночи. Наполняют кафе, трутся в толпе на набережной, участвуют в игрищах. Что ж, на отдыхе. Отоспятся и будут греться под прямыми лучами солнца, принадлежащего родному Израилю. Сегодня обещали, как раз сорок три в тени.
Волны накатывали на берег, гнали вместе с галькой запах тины. Видно, ночью где-то там, далеко от Эйлата, море сильно волновалось.
Метрах в двухстах высоко стоит в воде большой корабль. Поворачивается к берегу то одной стороной, то другой.
– Наш народ не только музыкальный, но и, как известно, находчивый. Иногда просто оригинально находчивый.
Саша перестал чертить пяткой на песке круги и квадраты, затёр их ногой, посмотрел сначала на море, потом на приятелей и продолжил.
– В седьмом классе у нас появился ансамбль, точнее, квартет. На чем, как вы думаете, играли ребята?
– Если квартет, то три гитары и барабан.
Это Илюша, отец пианиста.
– Нет, не угадал. А ты, Лёвка, что думаешь?
– Может, баян, балалайка, цимбалы и бубен? Самый свадебный состав в те времена.
– И ты не угадал. Ладно, слушайте дальше.
Организовал ансамбль Вовка Райскинд. Парень-шустрик, зачинщик многих проделок. Но, что таки да – отличник. Кругом пятёрки, только по физкультуре плохо, а по рисованию так вообще – очень плохо. Стать Репиным ему совсем не грозило. А в остальном парень-умница, дома уроки не готовил, всё запоминал на занятиях. Математику и физику щёлкал только так. Физику нам преподавал сам директор школы, Алексей Трофимович. А математику...
Я должен вам рассказать подробнее про Льва Семёновича. У него и фамилия была говорящая – Крехцер, то есть в переводе с идиш, ноющий стонущий. Преподавать он мог любой предмет. Нам, как я уже говорил, математику. В других классах – черчение, ту же физику, немецкий язык, который знал в совершенстве. Он жил на квартире у моей тёти. Однажды я захожу к ней и вижу, что Лев Семёнович листает русско-немецкий словарь. Я его спрашиваю: «Лев Семёнович, вы всё это знаете?» – «Да, – отвечает он. – Можешь проверить». А словарь толстый. Отвечал он мгновенно. Лишь однажды случилась заминка. «Турник», – назвал я. Он молчит, потом спрашивает: «А что это такое?»
В общем, это был, как говорится, человек не от мира сего. У него и кличка была Беликов. Так он походил на чеховского персонажа – тёмные очки, вечные калоши, с зонтиком не расставался, воротник пальто всегда поднят, а зимой на шапке- ушанке он опускал даже козырек.
Однажды тётка подсмотрела, как он одевался. Насчитала семь рубашек и два пиджака. «Лев Семёнович, зачем вы так плотно оделись?» – «Мне холодно», – был ответ. Стоял ранний сентябрь.
Короче говоря, шлимазл из шлимазлов. Недотепа ещё тот. Естественно, не женат. И знал он ещё латынь, итальянский и французский. Чувствуете подготовочку? Хотя папа у него был столяр, мебель делал. Между прочим, считалось интеллигентной профессией столярничество.
– Лев Семёнович, зачем вам итальянский? – Я увидел у него в руках книгу на этом языке. – Его же надо учить.
– Совсем не сложно, – ответил он и снова углубился в чтение.
Книг у него было много. В другом городе, большом, жил его брат, медик, доктор наук, профессор, автор учебника для вузов. Что-то о диагностике внутренних болезней. А что касается музыки, то Лев Семёнович прекрасно играл на скрипке. Но к нашему ансамблю он отношения не имел.
Дети его, конечно, не слушались. Его начинали ценить только к выпускным классам. Он решил уехать в другой город, поскольку ему надоело в нашей школе. В какой конкретно город, он не знал и рассуждал так: «Если поехать в Западную, то там дрова дорогие, но молоко дешёвое. А в Полоцке дрова дешёвые, зато молоко дорогое. Куда ехать?»
Он и уехал потом куда-то, и следы Льва Семёновича затерялись. Но в моём рассказе мы ещё с ним встретимся.
– Что, Лёва, ещё по пиву? Доставай.
Из сумки-холодильника Лёва достал три бутылочки «Маккаби». Друзьям, в отличие от многих, нравилось своё, израильское пиво. Глоток, потом второй и дальше! В глазах покой. Разве в этот момент может быть что-либо лучше? Позади ещё полусонный отель «Дан», впереди волны галькой шуршат. Минут десять они молчали. Лишь однажды Илья откомментировал: «Вот женщина, доступная для многих». Он это знал. Илья с юных лет хорошо пасся на этом поле.
– Так я продолжу?
– Сыпь, Сашка.
Лёва сложил пустые бутылки в мешок.
– До этого была предыстория. А теперь о самой музыке.
Однажды Райскинд услышал, как Ленька Ивашковец «заливается». И пришла ему идея создать... ансамбль. Он уже и название придумал – «Засадка». Лёньку долго уговаривать не пришлось. Плюс сам Вовка и два ученика из параллельного класса, которые тоже согласились, не раздумывая. Короче говоря, квартет, а Ивашковец – солист.
Главное школьное помещение – туалет. Находился он во дворе перед школьным огородом, где на грядках росли морковка, бураки, огурцы и подозрительно крупные помидоры. Ещё были яблони и груши, на которых мы делали мичуринские прививки. На огороде мы изучали биологию. Кто пользовался плодами подопытного участка, я не догадываюсь до сих пор. Там всегда что-то росло, вызревало.
Туалет представлял собой кирпичное строение из двух отделений – для «Мэ» и для «Жэ», дополнительно отгороженных от всего школьного двора двухметровым забором. Чтобы избавиться от лишнего, ты заходил за забор и далее в строение на четыре очка.
Квартет всегда выступал после четвёртого урока. Участники заходили на «сцену», за забор, становились, как борцы сумо или как кобели возле столба или дерева. Представили? Да? И с помощью собственных клаксонов-задниц выпёрдывали мелодии. Начинал кто-то из «аккомпанемента» – выдавал несколько тактов, потом подключались ещё двое, уплотняя звуки, делая «музыку» гуще. И вот вступал Ивашковец! Как он играл! «Калинку» и по заявкам «Яблочко». Он солировал, а остальные ему подпёрдывали. Возле туалета собиралась толпа. Девчонки хохотали.
Кончалась перемена, и квартет «Засадка», отслушав аплодисменты, сходил со сцены – исполнители выходили из-за забора, шли вместе со всеми в классы, чтобы назавтра после четвёртого урока снова выступить по заявкам слушателей.
Да, Ленька Ивашковец... Талант! Никто не знал, как это у него получалось, как он обучил аккомпаниаторов, но продолжались концерты месяца два. Однажды – ох, это всегдашнее однажды – Александру Трофимовичу, нашему директору, после четвёртого урока понадобилось «по делам». Он вышел во двор и возле знакомого строения увидел толпу учеников. Что приходит на ум директору в данной ситуации? «Что-то случилось!» Быстрым шагом он подошёл к толпе и услышал то, что услышал: «Засадка» по заявке выпёрдывала знаменитое матросское «Яблочко».
– Всем в классы! – громко сказал директор.
Ученики разбежались, но квартет директора не слышал и продолжал клаксонить мелодию. Александр Трофимович зашёл за забор и увидел знакомую нам картину: четыре человека, каждый стоит на одной ноге, приподняв в сторону другую, и на их лицах улыбки счастливых людей. Первым заметил директора Райскинд. Он крикнул: «Кода!» – и четвёрка опустила ноги.
Потом было собрание. Концерты запретили. Родители солиста и аккомпаниаторов надавали чего надо и куда надо своим талантам.
Но ещё неожиданнее была реакция, знаете, кого? –Льва Семёновича. Обычно он избегал собраний, совещаний. И ему это прощалось, потому что более эрудированного учителя в городе не было. Он шёл на свою квартиру, брал с полки иностранную книгу и уходил в сарай, где ящиками у него был отгорожен «читальный уголок». Вместо собраний он тратил время полезно: читал, сидя на стуле среди дров.
В тот раз Лев Семёнович «удостоил чести» собрание. А на следующий день он остановил в коридоре Райскинда и, оглядевшись по сторонам, прошептал ему: «Если ты добился чего-то задком, то головой, надеюсь, наделаешь больше. В ней, в отличие от тохеса (задница – идиш) не одна извилина. Балуйся, балуйся, мальчик! Потом некогда будет». Он опять посмотрел по сторонам, вместо «до свидания» прикрыл веки и, сторонясь летающих по коридору учеников, пошёл вдоль стены в сторону учительской.
Уже после первого словосочетания «клаксон-задница» Лёва и Илья сначала заулыбались, а потом засмеялись и не могли остановиться до самого слова «кода» – конец. Остановились.
– И что, в самом деле получались мелодии? – спросили оба одновременно.
– К сожалению, я не был солистом. Лёнька же выделывал своим задом настоящие мелодии, узнаваемые.
Лёва и Илья опять засмеялись, захлипали, показывая пальцем на Сашу: «Он, он был в... подпёрдке. О-ох...»
И Саша тоже смеялся. Он ещё не рассказал друзьям, как однажды их солист съел шестнадцать пирожков с горохом, купленных в буфете на пожертвованные классом копейки. А музыки в тот день не получилось – «труба» забилась. И как Ивашковец ни становился, как ни поднимал и ни отводил ногу, он даже не годился на «аккомпанемент». Вот так, а многие думают, что горох способствует творению мелодий. Получается, что не у всех.
Ещё Саша не сказал, что, будучи уже взрослым, он напомнил зубному врачу Леониду Петровичу Ивашковцу о «Засадке». «Забавы придурков», – сказал серьёзно доктор и попросил пациента раскрыть рот.
Райскинд стал доктором наук. Третий участник – Игорь Тамович – известный гитарист, сочинитель популярных мелодий. Единственный из «музыкантов» «Засадки», кто связался с музыкой профессионально. Да и он, Саша, не последний человек. Здесь держит адвокатскую контору, а там работают его акции..
Успокоились, перестали смеяться и подшучивать, когда мимо прошло несколько пар хорошеньких ножек. Илья тут же признался, что хорошо обсмотренные женские ножки учащают его пульс и раскручивают воображение.
Потом прошёл упитанный, наетый человек. Пляж оживал. Пора было собираться домой. Выпили ещё по пиву. Сложили стульчики, выбросили мешок с пустыми бутылками в урну, и цепочкой, один за другим, со стульчиками в руках пошли к машинам.
Среди недели они ещё несколько раз созвонятся. А в субботу как обычно: утро, море, пиво, разговоры...
ШТЕЙНМАНЫ
Иногда Он, Всевышний, поступает так, как тебе хотелось бы. Или это ты делаешь то, что задумал Он? Или человек и Он «согласовывают» будущее? Трудно сказать. Но с Михлом случилось так, как он однажды сказал Ривке, встретив её на крыльце сапожной мастерской, которой заведовал Ехиел, муж Ривки.
– Будет большая буря, не станет моей Песи и твоего Ехиела, и тогда мы с тобой сойдёмся.
Так и случилось. Ехиел болел туберкулёзом. Умер перед самой войной.
Первым, кого убили немцы в местечке, был отец Михла. Этого девяностолетнего старика, бывшего кузнеца, въехавшие на мотоциклах немцы, расстреляли за то, что он выкрикнул что-то им вслед.
Кстати, ещё до войны, после похорон своей жены, матери Михла, этот старик вдруг исчез из местечка. Дети начали его искать и нашли через несколько дней у одной женщины в соседней деревне.
Михл видел, как расстреливали его жену и младших детей. Хотел повеситься. Его спасли, вынули из петли соседи. Михл блуждал по лесу с одним красноармейцем. Набрели друг на друга. Через много дней голодухи, истощённые, встретились с партизанами.
А немцы Михла разыскивали. Он был не последний человек в местной партийной ячейке. О еврее, да ещё коммунисте, было доложено немцам доносителями из местного населения.
Михл был в партизанах в бригаде дяди Коли (Лопатина). Когда отряд был в окружении и нужно было выбираться через болото по грудь в воде, Лопатин дал команду, чтобы дети не кричали, не «обозначили» отряд, – топить их в болоте. И женщины сходили с ума...
Первая семья Хаима, старшего сына Михла, тоже была расстреляна – жена и двое детей. А сам он прошёл фронт без ранений, так, царапины.
Но пока вернемся к Михлу. После войны, как и просил у Него, Михл сошёлся с Ривкой. Его, как заслуженного партизана, и члена партии, назначили начальником мельницы. Он хорошо на этом наживался и не попадался. Потому что был умным и хитрым. Хаим, сын, пошёл в него. Он работал бухгалтером в горкомхозе. Делал дела на такой мелочи, как... лампочки. В городе было много столбов освещения. Правда, в отличие от отца, Хаим попался. Несколько лет отсидел.
Михл в начале войны закопал у крыльца своего дома деньги тестя и тёщи. Распорядилась ими после войны его новая жена, отдав своему сыну. А Хаиму из денег бабушки и дедушки ничего не досталось. И он, в меру приличия, за это недолюбливал своего папашу.
Михл был здоровяка, в своего отца-кузнеца. И всё никак не мог поверить, что и ему пришёл срок пить лекарства. Но не всегда лекарства способны на большее, чем возможности Всевышнего. Михл покинул этот мир.
Хаиму от наследства опять ничего не досталось. Ривка забрала всё себе и сыну.
На фронте Хаима чуть не расстрелял командир, капитан, начальник дивизиона зенитчиков. Когда немецкие самолёты бомбили дивизион, зенитка Хаима промазала, выстрелила мимо. Капитан подскочил и со словами «Куда же ты стреляешь, жидёнок?» выстрелил в Хаима. Но пуля зацепила только ухо, может быть, и потому промазал капитан, что в тот момент в очередной раз немецкий самолёт «утюжил» дивизион.
После войны Хаим снова женился.
И лет десять спустя, когда его сын Сёмка играл на своей улице в футбол, к детям обратился мужчина. В правой руке он держал маленький, серого цвета чемоданчик, блестяще окованный по углам. «Ребята, не скажете, где здесь живёт Хаим Штейнман?» Сёмка отозвался и привёл незнакомца к себе домой.
Хаим после работы мыл на веранде руки под струйками рукомойника. Вытерев их полотенцем, провёл гостя в зал и спросил, зачем он, Хаим, ему понадобился.
– Хаим, всмотрись, неужели ты меня не узнаёшь?
Они обнялись и расплакались. Из всего дивизиона после одной из атак их осталось в живых трое. И этот ленинградец разыскал сейчас, в мирное время, Хаима и третьего, Виктора, жителя Житомира.
Всю ночь они пили водку и плакали. Вспоминали.
– Хаим, это не ты застрелил того капитана? У тебя был повод.
– Да что ты?! Я не он. Я бы не смог убить своего. Наверно, кроме меня, он достал ещё кого-то.
В той атаке почти все были убиты выстрелом, как это обычно бывает на войне: в лицо, в живот... Капитан был убит выстрелом в спину.
Хаим с женой своей, Соней, ездил в Ленинград к Володе Толстикову. В Житомир к Виктору на следующий год им уже ехать не пришлось. Однополчанина не стало...
Сёмкин сын, внук Хаима, Володя Штейнман, раскрутил свой бизнес в двадцать три года. И были дела Володи, естественно, далеки от «бизнесов» прадеда и деда. Но всё, что неожиданно принесло большие деньги, «странные» для большинства соотечественников заставляло молодого Штейнмана быть всегда в неприятном ожидании. Вдруг выпустят закон, в котором посчитают, как это не раз бывало в истории страны, что владеть слишком большими деньгами нельзя, следует делиться. И предложат, с кем именно делиться.
Сёмка Штейнман, инженер Семён Ефимович (Хаиму в своё время переиначили имя в паспортном столе, хотя он и не просил об этом. Сделали его Ефимом), многие годы отработал начальником крупной котельной. Коммерческой жилки своих предков не обнаружив, он отеплял и давал горячую воду половине города. У него проявилась новая «жилка» в их семье: инженерная. Но чего ещё нельзя было отнять у Сёмки, это «нюх» на неприятности. Это и позволяло ему долгие годы занимать свою должность в придачу, естественно, к его инженерному таланту. Через несколько лет он должен был выйти на пенсию, и у него были разные планы. Ещё он видел, как крутится его Вовка. И многое понимал в сложившейся в стране ситуации. Однажды он сказал сыну:
– Вова, отсюда надо сваливать. Тебя могут запросто посадить, хотя ты не украл даже... лампочки.
В этот момент он вспомнил своего отца Хаима и как ездил к нему в лагерь. Не в пионерский, конечно, как это бывало в Сёмкины десять-двенадцать лет. Родители на воскресенье приезжали к нему в пионерский лагерь в Городищах. Привозили разные вкусности и абрикосы, из косточек которых можно было делать свисток.
– Так вот, сынок, распродавайся и переводи грошы за мяжу (деньги за границу – бел.). А потом и мы к ним присоединимся.
– Ты так считаешь, папа?
– Это будет правильно, сынок. Поживёшь без страха. У тебя и так уже много седых волос на голове. А для того, чтобы закрутить новые дела, у моего сына ещё навалом времени и здоровья. Так я думаю.
В день, когда Семён Ефимович вышел на пенсию, вся семья Штейнманов получила разрешение на выезд из страны. «Отхватив» положенные пенсионные за шесть месяцев вперёд, Семён, его жена Лиза и их единственный сын Володя сели в самолёт, выбрав для нового места жительства самую тёплую страну.
Володя уговаривал родителей не брать положенной помощи от государства, но мама Лиза сказала:
– Раз дают – значит, надо брать! Твои деньги – это не наши.
Володя от государственных денег отказался. Через месяц купил себе и родителям небольшую виллу. Мама Зина оформила проживание в доме сына как съём квартиры, и стали они с Сёмой получать от государства в добавок к пособию на жизнепроживание и квартирные.
Штейнман-младший, пройдя все проверки и испытания, закончил двухлетнюю учёбу на курсах. И получил личный... пистолет. Как он, служивший только в Советской Армии, в десантных войсках, попал на учёбу? Обыкновенно, по объявлению в газете. Иногда спецслужбы действуют открыто. И тогда в их «сети» попадают очень интересные кадры, которые при секретном наборе могли и не попасть на службу. Как говорят в таких ситуациях, его величество случай позволил или не позволил. В Штейнмане что-то разглядели.
Сёмка испугался, когда увидел в кобуре, на боку у Володи, пистолет. Смутные мысли о том, какие курсы закончил его сын, поселили в душе тревогу. Человек, который владеет оружием, иногда опережает Бога. И это, считал Сёмка, – для жены и нескольких оставшихся приятелей всё так же Сёмка, – не самое правильное решение. Но с другой стороны: «А что делать? Когда вокруг много врагов его страны».
Володя «нейтрализовал», как писали в газетах и говорили по телевизору, террориста, предотвратив «крупный теракт», так опять же писали. Фамилию сотрудника спецслужб, конечно же, не напечатали. Не говоря уже о фото.
И Сёмка с Лизой тоже не знали этого борца за безопасность страны. Правда, через несколько дней вместе с сыном поехали на четыре дня на Мёртвое море в один из отелей. Расслабляться. Володе «профсоюз» выделил путёвку.
После краткого отпуска, он женился. На сослуживице. Они вместе учились на курсах и, как сегодня принято, уже год жили вместе.
В положенный срок родил Володя сына Хаима, Хаима бен Зеева. Володя стал по всем документам Зеевом ещё в аэропорту, когда они только прилетели и им оформляли документы.
Сёмка от этой новости заплакал. Он вспомнил своего папу, в честь которого и был назван его внук. И почему-то вспомнил приезд в их дом Володи Толстикова. Хаим настоял, когда родился у Сёмки сын, назвать его Володей, в честь фронтового друга. И вот теперь передано имя прадедушки сыну Зеева Володи.
Меняются времена. Но передаются людям имена их предков, чтобы была связь и память. Так принято.
