Из переписки с автором:

Аркадий Шульман: Читаю всегда с большим удовольствием. В этом рассказе и смех, и слезы. Есть характеры. И главное – время. С Вашего разрешения хотим поставить рассказ «Субботний обед» на сайт журнала «Мишпоха».
Марат Баскин: Пожалуйста! «Мишпохе» не могу отказать. Со своими первыми историями я пришёл к Вам! Потому что Вы – моя мишпоха!

С воскресенья ждёт Янкель-Бэр детей на субботний обед. Конечно, здесь в Америке всем вместе собраться почти никогда не удаётся, но кто-то обязательно должен придти. Ибо не напрасно они с Рейзул имели десять детей. Как и положено еврейской семье: сколько Б-г дал, столько и имели. Ведь Б-г сказал, что евреев должно быть много, говорила Рейзул.

Дом Янкеля-Бэра стоял на краю Краснополья, у дороги, ведущей на Чериков. Дом был добротный, пятистенок, строился с расчётом на большую семью, а построил его Янкель на краю местечка, чтобы было место и детям, когда вырастут, рядом строится. Сам плотник, Янкель выстроил не дом, а игрушку: и с наружи красива, и внутри мила. Весь день солнце играло в доме, перебираясь от окна к окну и даже последние закатные лучи находили своё окошко, чтобы погреть дом.

Янкель, как и все плотники, работал в основном на стороне, появляясь в доме поздно ночью, а то и раз в неделю, если работать, приходилось на постое в соседних деревнях, и вся забота о доме и детях лежала на Рэйзе. Чтобы прокормить такую большую семью приходилось держать большое хозяйство: и корову, и гусей, и кур, и пару телят, и даже несколько овечек. Дети старались помочь матери, и от этой помощи целый день в доме стоял бедлам и шум, как от трещоток в день Пурима. Кушать все садились, когда кому придёт в голову, и Рейза не успевала мыть посуду, крича и ругая свою бесшабашную банду, пытаясь приучить её хоть к какому-нибудь порядку, но всё это оказывалось бесполезным, и она, в бессилии опустив руки, махнув на всё рукой, произносила покаянную молитву:

– Готуню, ты не обращай внимания на мои крики! Слава Б-гу, что мои мамзэйрым хотят кушать и пусть они на здоровье кушают целый день! А я уже как-нибудь управлюсь.

И так продолжалась всю неделю, и лишь в субботу наступал благодатный святой день. Где бы ни работал Янкель, в этот день он возвращался домой, и где-то около пяти вечера вся семья садилась за стол. В этот день все обедали вместе: дети садились на скамейки, расположённые по обе стороны стола, а Янкель и Рэйзул садились напротив друг друга: Янкель со стороны окна, а Рэйза – печки, чтобы оттуда доставать, приготовлённые ещё с пятницы гешмакес (идиш – вкуснятины). После обеда, долгого и спокойного, Янкель всегда говорил:

– Слава Б-гу, что есть, что есть и есть кому есть! Дай Б-г, чтобы это было всегда! Рэйзэлэ, ты понимаешь, какое это счастье, всем сидеть вместе за одним столом и кушать?

– Понимаю, – кивала головой Рэйза, ничего не оспаривая и ничего не добавляя. Хотя сердцем она чувствовала, что такого вечно не бывает, дети вырастут и разъедутся! И слава Б-гу, за это! И главное, чтобы у них был свой такой же стол! И даже лучше! Но она это ничего не говорила, чтобы ни мешать Янкелю тешиться, ведь мужчины, как дети, даже тогда, когда у них уже борода.

Огромный стол для всей семьи Янкель делал сам, подгоняя доску к доске, полируя и приглаживая столешницу, чтобы ни дай Б-г, не укололись зазубриной дети.

…Здесь, в его маленькой комнате, такой стол не уместился бы ни за что, здесь даже маленькому столику было неуютно, но Янкель всё же умудряется расставить на нём тарелки для всех детей.

– Хотя бы понемножку, но каждому надо приготовить, то, что он любит, – говорила Рейзул, пока была жива. И его научила всяким кулинарным премудростям: – Чтобы дети всегда чувствовали дом!

И он, помня наказ Рейзул, всегда к субботнему столу, готовит, каждому, что-нибудь вкусненькое.

Шлоемка любит котлеты, такие как делала мама. И Янкель делает их точно такими. Рейзул рассказала ему маленький секрет этих котлет: в фарш надо добавить немножко сырой картошки и пару ложек майонеза! А Хавелэ любит блинчики, конечно, они у Янкеля получаются не такие тонкие, как у Рэйзы, но, надо признать честно, вкусные тоже. Иосик любит борщ, чтобы он был красный, как пионерский галстук, это он такое словечко придумал. И Янкель добавляет в борщ побольше помидоров, пока тот не засверкает, как шёлковый галстук, который он когда-то привёз Иосику с Черикова. А Ханэлэ надо пшённая каша с вареньем. Здесь, конечно, не такое варенье, как у Рэйзы, которое она варила в медном тазике во дворе, на углях, запах от него шёл по всему Краснополью, и всем становилось млосно от желания его попробовать. Ителэ нужна только селёдочка со сметаной и большой кусок хлеба и больше ему ничего не надо!

Как говорила Рэйза:

– А бочке мит фиш ун а тэрэл мит книш! Бочка с рыбой и тарелка с книшами!

А Фейгеле нужен деликатес: мамина булочка с маком! Когда была жива Рейза, она умудрялась ей это здесь печь, а сейчас Янкель заходит в магазин, полчаса изводит продавцов, выбирая самую-присамую пропечённую булочку, потом дома её ещё раз придирчиво рассматривает, и после этого чуть-чуть доводит в духовке, посыпав сверху сахаром, как это делала Рэйза.

С Ноникам у него никаких проблем: Ноник ест всё, что ни подашь, и всегда так сладко чмокает, что от этого чмоканья на сердце у Янкеля а михаес. (Идиш – хорошо, приятно)

Фимелэ надо обязательно картошка! Это у Янкеля белорусский сынок! Бульбяник. Если есть на столе картошка и немножко кислого молока, и ещё что-нибудь на сковородке, чтобы шипело и урчало, счастью Фимелэ не будет конца.

А младшие у Янкеля двойняшки – Тойра и Двойра. Они цымес любят! Сладкоежки. И не просто цымес, а с медом! Ох, и разговоров в Краснополье было, когда они родились! Рэйза сразу героиней стала! Орден получила. Сейчас этот орден и его медаль «За отвагу» висят на стене в его комнате, как память о былом. Янкель бросает взгляд на стену, вытирает неожиданно намокшие глаза, и опять возвращается мыслями к детям.

Полный стол еды: что-что, а еда в Америке есть! Сейчас бы зашли дети, и счастливее его никого бы не было в Америке.

Янкель садится во главе стола, как когда-то в Краснополье, и окидывает придирчивым взглядом стол.

Когда была жива Рейза, она всегда при этом взгляде говорила:

– Ну что? Не стол, а Шир ХаШирим! (древ. еврейск. – песня песней)

Но сегодня нет рядом Рейзы и Янкель сам себе говорит Рейзины слова. А потом ждёт. Через полчаса звонит Иосик:

– Татуню, закрутился! Никак не могу приехать! Тёщу встречаю. Из Тель-Авива прилетает. Я тебе говорил, кажется. К нам жить переезжает! Ну, пока, спешу. Дела!

А потом Двойрочка:

– Папа, как здоровье? Извини, что давно не звонила. Дела. Внучку нянчу! О, она уже большая… Уже говорит. Правда, одно слово. И знаешь какое? Деда! Она, конечно, имеет в виду не тебя, но всё равно приятно. Правда?

Потом звонит Фимеле….

У всех дела. У всех заботы. У всех нет времени.

Слава Б-гу, все живут не плохо. А что ещё надо! Может, когда-нибудь выберутся и заедут... Может быть...

Янкель выходит в коридор их огромного дома для престарелых и кричит, как когда-то в Краснополье Рейза, созывая ребятню:

– Пролетарии всех стран соединяйтесь! Обед стынет!

Он всегда за эти слова ругал Рейзу:

– Не дай Б-г, кто-нибудь услышит, не оберешься цорэс (идиш – хлопот)! Всю жизнь будешь доказывать, почему ты соединяешь этих пролетариев!

А теперь, в Америке, он не боится так созывать соседей, и через полчаса, за его столом собираются хавейрым (идиш – друзья), такие же, как и он, одинокие старики, к которым сегодня не пришли крейвим (идиш – родственники). И собравши вполне приличную компанию, они приступают к обеду. Ведь, что за субботний обед в одиночестве.

А с воскресенья Янкель-Бэр опять ждёт детей....

Марат БАСКИН