По страницам «Кулинарного романа в рецептах» Марата БАСКИНА

Это не просто кулинарные рецепты – это память о наших родителях, дедушках и бабушках. Это память сердца. Это вкус времени. Вкус нашего непростого местечкового детства.

Еврейские яичные коржики чаще всего называют ласково кихелах. Хотя, как говорил мне папа, это просто кихл! Хоть они и не главные на кухне, но видно не просто так им дано это имя. Ведь ких по-идиш кухня, а ких-идэнэ – кухарка. Так что родня они кухни, и близкая. Какое ещё блюдо  может таким именем похвастаться?

Про кихл у папы была любимая шутка.

– Как из Михула сделать Жоржика? – спрашивала он. И, хитро поглядев на меня, сам тут же отвечал: – Очень просто. Михул – это кихул. А кихул – это коржик. А коржик – это Жоржик!

Мама часто делала по воскресеньям кихелах. Чтобы на неделю было, что кушать с  молоком – мне, и всем с чаем. Как она говорила, кихл муст лыгун ин судник аганцэ вох! (Коржики должны лежать в кухонном шкафу целую неделю! – идиш).

Начинала она делать кихелах с того, что доставала из судника большую миску. Судник – это шкаф для посуды. Так этот шкаф называли у нас и когда говорили по-еврейски, и когда говорили по-белорусски. В эту миску мама разбивала три яйца, и долго взбивала их вилкой, пока они не вспенивались, как морская волна, подымаясь почти до краев миски. После этого она сыпала в миску две столовые ложки сахара, щепотку соли. И выливала в эту смесь половину стакана подсолнечного масла.

– Можно, конечно, и сливочное. Но от подсолнечного масла тесто легче и воздушнее. Не всегда, что дороже, то лучше! – и добавляла: – Это не только к коржикам относится, но и к жизни!

Потом она всё опять взбивала вилкой. И, когда смесь приобретала однородность, всыпала в неё через сито, стакан пшеничной муки. И начинала осторожно колдовать руками над тестом, чтобы оно получилось лёгким и без комков.

Потом брала нашу самую большую противень, смазывала её дно кусочком сливочного масла, и ложкой раскладывала тесто на противне, располагая комочки теста, не близко друг от друга, а где-то на расстоянии в полтора пальца. И каждый коржик накалывала вилкой.

– Им расти надо вверх и вширь, и дышать на полный рот, – объясняла мама  свои фокусы.

Заполнив противень, она ставила его в печку. И, буквально через пятнадцать – двадцать минут, они уже румяные, как красна  девица, вытаскивались на припечак остывать. Я ходил вокруг и около, дожидаясь, когда они остынут, и можно будет их попробовать с холодным молоком.  Мне нравилось, когда они уже не горячие, но ещё тёпленькие. Как говорила бабушка, мне хотелось иберхапун дос гарс (перехватить вкусненькое – идиш). И тёпленькие коржики были именно этим вкусненьким!