Это было в январе 1931 года. И хотя о трагедии жителей небольшого карабахского городка Гадрут и героизме врачей, исполнявших свой профессиональный долг, было рассказано и написано в своё время немало, даже в тех краях, где всё происходило, помнят об этом разве что старожилы да дети и внуки участников этой истории.

О ней писал Вениамин Каверин в «Открытой книге». Правда, читавшие это произведение и смотревшие фильм, поставленный по нему, скорее всего и не догадывались, что речь идёт о реальных событиях, в которых главным действующим лицом был родной брат писателя, врач-эпидемиолог, впоследствии действительный член Академии наук СССР Лев Александрович Зильбер.
О гадрутской истории писала в своих «Дневниках» Мариэтта Шагинян (Изд. писателей в Ленинграде, 1932).
Азербайджанский писатель Эльчин описал эти события в книге «Смертный приговор». Она переведена на русский язык. Правда, не знаю, много ли читателей сегодня у этого интересного романа.
В истории медицины о событиях в Гадруте сообщается подробно. Но знакомы с историей медицины в основном специалисты.
Конечно, сыграло свою роль и то, что всё было засекречено ОГПУ сроком на 30 лет. И впервые о том, что произошло, подробно рассказал (с названием населённых пунктов, именами и фамилиями людей) только в 1966 году в очень популярном тогда журнале «Наука и жизнь» (№12, 1966) Л.А. Зильбер в статье «Операция “Руда”».
Что случилось в январе 1931 года в карабахском городке Гадрут и окрестных сёлах?

Эпидемия чумы

От одного слова ужас охватывал людей в те годы, да и сегодня оно вводит в дрожь, несмотря на найденные способы лечения.
«Первым заболел юноша лет семнадцати. Думали, это – воспаление лёгких. За несколько дней до болезни он застрелил какого-то грызуна и снял с него шкуру. Юношу положили в общую палату в гадрутскую больницу. Вскоре заболели больные, лежащие на соседних койках, затем фельдшер и санитар, а несколько дней спустя и главврач больницы доктор Худяков К.Н. Он давно уже работал в Гадруте и пользовался всеобщей любовью и уважением. У всех больных диагностировалось воспаление лёгких, но отмечалось, что мокрота была кровянистой, что почти всегда бывает при лёгочной чуме и очень редко при обычном воспалении лёгких. Но о чуме никто и не подумал». (Л.А. Зильбер «Операция “Руда”», ж-л «Наука и жизнь», №12, 1966).
Для лечения доктора Худякова пригласили военного врача Марголина, из дислоцированного в нескольких километрах Джабраильского пограничного отряда. (Рядом граница с Персией). Попросил об этом сам Худяков, который дружил с Марголиным.
И снова сошлюсь на статью Льва Зильбера: «Молодой врач, работавший всего только три или четыре года, однако он распознал, что Худяков болен чумой, и дал об этом телеграмму в Баку».
Хотя Лев Зильбер пишет о докторе Марголине как о молодом специалисте, Лев Яковлевич, несмотря на возраст – всего 24 года – был знающим врачом. В Санкт-Петербурге живёт его сын Анатолий Львович Марголин-Полянский. Мы получили от него биографию отца. По строчкам биографии трудно судить о квалификации специалиста, но они говорят о хорошей подготовке врача. «В 1922 году Марголин Л.Я. был направлен на учёбу в Ленинград, где учился на рабфаке, а в 1923 году поступил в Военно-медицинскую академию. По окончании Военно-медицинской академии в 1928 году в составе группы выпускников с целью усовершенствования по специальности был командирован в Германию (Берлин). Затем по распределению получает направление для прохождения службы в Джабраильский пограничный отряд в г. Гадрут Азербайджанской ССР в качестве младшего врача».
Получив телеграмму от доктора Марголина, в Народный комиссариат здравоохранения Азербайджанской ССР срочно вызвали Льва Зильбера.
– У нас несчастье, Лев Александрович, – сказал нарком. – В Гадруте чума. Телеграфирует военный врач Марголин. Подозреваются заболевания и в других населённых пунктах. Нужно немедленно выезжать.
Льву Зильберу было немногим больше 35 лет, но он уже считался авторитетным специалистом. После окончания медицинского факультета Московского университета работал в институте микробиологии Наркомздрава в Москве. Стажировался в Институте Пастера (Франция) и Институте Коха (Германия). В 1929 году принял предложение занять должности директора Азербайджанского института микробиологии и заведующего кафедрой микробиологии медицинского института в Баку.
В шесть часов утра экстренно собранная группа специалистов отправилась в Гадрут. Вместе с Львом Зильбером ехал патологоанатом профессор Широкогоров, вскоре прибыли профессор Сукнёв из Саратова, доктор Тинкер из Ростова, врач-бактериолог из Москвы Вера Николаевна (фамилию, к сожалению, не выяснил) и врач из Баку Елена Ивановна Вострухова.
Гадрут стоял в стороне от железной дороги. И после поездки в спецсоставе до приграничной станции Горадиз дальше почти 20 километров пришлось добираться на лошадях.
Была зима, январь, но без снега, и только окрестные горы высились в снеговых шапках. Перед въездом в Гадрут развевался чёрный флаг. Улицы селения были пусты.
Чёрный флаг – один из самых страшных символов в медицине. Это значит – эпидемия чумы.
Лев Зильбер всю дорогу вспоминал слова Наркома здравоохранения: «Возможно, это и не чума. Не может быть, чтобы на нашей замечательной земле завелась такая гадость… Может быть, военврач Марголин ошибся…»
Но он, увы, не ошибся. Эпидемия чумы распространялась по Гадруту. Через несколько дней заболел и доктор Лев Марголин.
«Военврач знал, что чума не пощадит и его. Но он знал и другое – у него мало времени, буквально считанные часы, пока он не слёг, и нужно успеть сделать многое, чтобы не дать распространиться чуме.
Марголин информирует своих коллег по отрядной санитарной части. Они должны сделать всё возможное, чтобы перекрыть пограничными нарядами все входы и выходы из чумного района». (ж-л «Пограничник», № 7, 1967,
Н. Зайцев «Чёрный флаг»).
Когда Лев Марголин почувствовал болезнь, он перестал пускать к себе в комнату, сам не выходил и на третий день, поняв, что болезнь усиливается, ночью запер комнату, вышел с территории воинской части и пришёл в Гадрут ко Льву Зильберу.
«Вдруг раздался резкий стук в дверь, и, не ожидая ответа, в комнату вошёл молодой военный врач. Он огляделся и неверным шагом, шатаясь, направился к столу, за которым я сидел, – пишет Л. Зильбер. – Его лицо было тёмное, а в глазах – страдание. Он подошёл к стулу и опёрся о него рукой.
– Я Марголин, я заболел чумой, – еле слышно сказал он, и тут же его вырвало, и он упал. Рвота ударилась о стол и обрызгала меня и окружающих. Я быстро сорвал со стены противогаз, надел его и наклонился над лежащим на полу Марголиным. Он был без сознания, пожелтевшее лицо, запавшие глаза, очень частый пульс, хриплое частое дыхание.
Санитары положили его на носилки, я закрыл ему лицо марлей, и его понесли в чумной барак.
…Я немедленно позвонил командиру части. Просил провести дезинфекцию в комнате Марголина, запереть её, изолировать всех, с кем он соприкасался последние дни, и взять их под медицинское наблюдение.
Командир сказал мне, что Марголин последние дни не выходил из своей комнаты, никого не пускал к себе и переговаривался через дверь». (Л.А. Зильбер. «Операция “Руда”», ж-л «Наука и жизнь», №12, 1966).
В формуляре Джабраильского отряда хранился текст посмертного письма военврача Л.Я. Марголина, адресованного секретарю партбюро пограничного отряда Затулину:
«Дорогой товарищ! Чувствую себя плохо. По-видимому, начинается. Температура 39,9, хотя подозрительных симптомов ещё нет. Я всё же решил заблаговременно уйти в Гадрутский изолятор, куда сейчас и направляюсь (тайно). Сообщите об этом в Горадиз, и Вам, вероятно, вышлют другого врача. Умирать иду спокойно, поскольку другого исхода не бывает. Конечно, важно сознание, что я погибаю, выполняя свой медицинский долг к больному товарищу. Желаю Вам оставаться живыми, здоровыми строителями нашего общества, дела построения социалистического общества. Привет всем. Лев Марголин, 23 января» (ж-л «Пограничник», № 7, 1967, Н. Зайцев «Чёрный флаг»).
В Гадруте Марголину была оказана необходимая помощь. «Влито максимальное количество противочумной сыворотки, медперсонал дежурил у его кровати круглосуточно, делалось всё возможное, чтобы спасти его.
Через сорок часов Лев Марголин умер. Умирал он тяжело. Когда возвращалось сознание, задыхаясь, он кричал: «Мама». Но кто же легко умирает в 24 года? (Л.А. Зильбер. «Операция “Руда”», ж-л «Наука и жизнь», № 12, 1966).
История изучения инфекционных заболеваний в России знает много случаев геройского поведения врачей. Г.Н. Минх, О.О. Мачутковский и И.И. Мечников прививали себе возвратный тиф, чтобы изучить это заболевание. Е.И. Марциновский привил себе пендинскую язву. Доктор Деминский, заразившись чумой от подопытного суслика, телеграфировал начальнику экспедиции: «Я заразился от сусликов лёгочной чумой. Приезжайте, возьмите добытые культуры, записи все в порядке. Остальное расскажет лаборатория. Труп мой вскройте, как случай экспериментального заражения человека от суслика».
«Но это были уже зрелые люди, уже знавшие жизнь, – пишет Лев Зильбер. – Марголину же исполнилось 24 года. Сколько нужно было ему мужества и силы воли, чтобы с высокой температурой, убегающим сознанием, зная о близкой смерти, пройти эти мучительные три километра до больницы, чтобы не заразить товарищей?». (Л.А. Зильбер. «Операция “Руда”», ж-л «Наука и жизнь», № 12, 1966).
Что знаем мы о молодом враче, героически погибшем, исполняя профессиональный долг?
Родился в Витебске в 1905 году. Но в родном городе только несколько документов в областном архиве имеют отношение, и то не к нему, а к семье Марголиных. Многодетная, мало чем отличающаяся от других еврейских семей города, где зарабатывал отец, а мать воспитывала детей. Отец – Марголин Янкель Лейзер Ицков работал масловаром (варил олифу). Тридцать лет трудился на хозяйку Стерну Цукерман, а потом стал кустарём-одиночкой. У Льва Марголина было три брата и четыре сестры. Один из братьев, Борис, в годы войны погиб в рядах народного ополчения. Особого достатка в семье не было. Это подтверждает письмо Янкеля Лейзера в налоговую комиссию: «Наложенную на меня сумму подоходного налога 138 червонных рублей ни в коем случае платить не могу, состою семейным человеком от 10 душ, из коих один – красноармеец, один – учащийся, остальные от 15 до 3 лет, один только я являюсь их кормильцем, материальных средств не имею и не имел… Известно, что зимой малярно-масляных работ очень мало. Питаюсь хлебом». (В Налоговую комиссию по подоходному налогу Гувфинотдела. ГАВО, ф. 123, оп. 3, д. 1571, св. 18, с.13).
Когда случилась гадрутская трагедия, отцу Льва Марголина было 59 лет, маме – Маше Самуйловне, 53 года.
Лев был способным парнем. Учился в гимназии, закончить которую ему не пришлось. В 1919 году тайком от родителей вместе с товарищем он убежал на фронт, но подростков вскоре вернули домой и направили для агитационной работы в Клуб рабочей молодёжи. Лев принимал активное участие в организации первых комсомольских ячеек в Витебске. С 1920 года работал в уездном комитете комсомола и был бойцом частей особого назначения.
В 1928 году он женился на сотруднице Военно-медицинской академии Анне Андреевне Полянской. В 1930 году у них родился сын Анатолий.
Сохранилось единственное письмо, которое написал жене Лев Марголин из Гадрута. В нём и любовь, и забота, и описание быта, и ощущение самого времени: «И вот я снова в Индии. (Лев Марголин в шутку своё место службы из-за жаркого климата назвал “Индия” – А.Ш.) …снова там же. Вернулся в родные палестины – приступил к исполнению.
Застал я здесь солнце и тепло, – но на закате всё чаще и чаще окутывают нас облака и туманы (не забудь, что мы в горах), всё чаще моросит дождичек.
Вина много, свежего и фруктов. Больше, пожалуй, нет ничего. От вас, ленинградцев, не отстаём, хотя и живём за тридевять земель.
Ну, а как у тебя? Как твой правый оппортунизм? Заработала, вероятно, выговор минимально.
И главное, как поживает Анатолий Львович? Как ногами дрыгает и кого ругает?
Узнай, пожалуйста, Аня, можно ли ему давать что-либо из риса. Здесь его можно достать свободно и выслать вам.
Выясняется возможность сидеть длительно в Гадруте без разъездов. Посему буду пытаться поступить в гражданскую больницу – по совместительству. Цель – понятна, поправить немного пошатнувшиеся финансы. Пока всё. Пиши вообще, и в частности… Всегда сделаю всё возможное. Бывай здоровенька.
Лев Марголин, 1930 г.»
Для нас интересны все воспоминания о людях, которые пожертвовали собой ради спасения других. Читая эти строки, мы можем представить, какими они были.
«Доктор Марголин очень любил классическую музыку и всегда просил для него исполнить произведения Шопена, Грига, Моцарта. Это был обаятельный человек. С его лица не сходила приветливая улыбка, а простота и скромность очаровывали всех», – вспоминала педагог С. Богдасарова, которая в начале
30-х годов работала в гадрутской школе.
(С. Богдасарова. Светлая память, «Бакинский рабочий», 19 февраля 1968).
«В 1930 году я работал в Гадруте. Здесь я познакомился с Л.Я. Марголиным. Этот общительный, жизнерадостный человек увлекался шахматами, занимался спортом. У него было множество друзей, но, пожалуй, самым большим другом являлся заведующий Гадрутской районной больницей К.Н. Худяков.
…Худяков нередко приглашал Марголина вместе посмотреть больного, и надо было видеть, как внимательно, кропотливо оба врача разбирали сложное заболевание». (О. Ефимов. Я их хорошо знал, «Бакинский рабочий»,
19 февраля 1968)
Благодаря профессиональным навыкам медиков, героическому самопожертвованию врачей и добровольцев удалось остановить «чёрную смерть».
Ухаживать за больными взялся учитель химии и биологии гадрутской школы М. Мамвелян. Заразившись чумой, умер сам. Сегодня его имя носит местная школа.
Вместе с медиками в Гадрут прибыли из Баку представитель ОГПУ и два «больших» начальника. Два начальника не въехали в городок, остановились в вагончике на станции и связь с врачами поддерживали через всадника, который привозил им конверты, полные бумаг, клал на землю, а сам отходил метров на пятьдесят – шестьдесят. Один из представителей власти, надев перчатки, выходил из вагона, брал конверт и кричал, давая всаднику новые указания. Несмотря на все меры предосторожности, в руководящем вагоне для дезинфекции с утра до вечера пили тутовую водку и, конечно, при этом хорошо ели, чтобы семидесятиградусная водка не сводила с ума.
Уполномоченный ОГПУ напротив целые дни проводил с медиками. Он буквально носился на сером жеребце с конца в конец Гадрута. И однажды, приехав ко Льву Зильберу, сказал: «Это диверсия. Чумой заражают переброшенные из-за рубежа диверсанты. Они вскрывают чумные трупы, вырезают сердце и печень и распространяют заразу».
Лев Зильбер удивился этим словам и не принял их всерьёз. Он ответил, что за несколько дней можно получить в лаборатории такое количество микробов, что их хватит для заражения сотен тысяч людей». (Эфендиев Эльчин, Смертный приговор).
Но чекист настаивал на своём, он уверял Льва Зильбера, что есть неопровержимые данные.
Ночью пошли на кладбище. При свете луны вскрывали могилы, поднимали крышки гробов. Зрелище не для слабонервных. Но когда оказалось, что из десяти вскрытых могил у трёх трупов были отрезаны головы, вырезаны сердца и печени, врачи просто онемели… Это была какая-то чудовищная мистика…
«Разгадка пришла совершенно неожиданно. Я регулярно посещал другие селения, в которых были больные, чтобы следить за проведением противоэпидемических мероприятий, – пишет Лев Зильбер. – …В одну из поездок в селение Булатан я остановился на квартире местного учителя. Старый человек, он всю жизнь прожил в этих местах. Учитель сносно говорил по-русски. За вечерним чаем рассказывал мне о местных обычаях, поверьях, легендах… Потом, конечно, речь зашла о чуме.
– Вы знаете, какое поверье существует в здешних краях? – спросил учитель.
Я, конечно, не знал.
– Если умирают члены одной семьи один за другим, это значит, что первый умерший жив и тянет всех к себе в могилу. Как узнать, верно ли, что он жив? Привести на могилу коня и дать ему овса. Если есть станет, то в могиле живой. Убить его надо. Мёртвый в могилу тянуть не будет. Голову отрезать, сердце взять, печёнку. Нарезать кусочками и дать съесть всем членам семьи…
Рано утром я поскакал в Гадрут, тотчас же по приезде вызвал уполномоченного НКВД и рассказал ему всё, что узнал от учителя.
– Ищите какого-нибудь местного знахаря, вскрытие трупов, по-видимому, его дело, – закончил я свой рассказ.
Через два – три часа уполномоченный вновь пришёл ко мне.
– Местная знахарка лежит в чумном бараке…» (Л.А. Зильбер. «Операция “Руда”», ж-л «Наука и жизнь», № 12, 1966).
Шесть дней эпидемия чумы уносила жизни людей. От «чёрной смерти» умерло 37 человек. Такую цифру называет в «Дневниках» Мариэтта Шагинян. После истории со знахаркой и вскрытием могил трупы стали сжигать.
В 1968 году на братской могиле, где похоронены после кремации останки погибших от чумы врача погранотряда Марголина Л.Я., врача местной больницы Худякова К.Н., санитарки Патвакан Аракеловой и их добровольного помощника, школьного учителя Мамвеляна М., установлен памятник. Скромный обелиск был поставлен очевидцем тех событий, сыном Патвакан Аракеловой – Рубеном Аракеловым.
В тот же год к памятнику приезжал сын Льва Марголина – Анатолий Львович с женой Полянской Галиной Александровной.
А годом раньше исполкомом Гадрутского райсовета было принято постановление «Об увековечивании памяти врача «Н» в/ч Марголина Л.Я.». В нём отмечается, что «Марголин, не жалея самой жизни, боролся за ликвидацию чумы, погиб на посту борца за спасение народа.
За его гуманность и заслуги перед населением района исполком Гадрутского райсовета депутатов трудящихся решает:
Вновь построенную в райцентре Гадрут на местности «Цахкоц» улицу новых домов, вслед за улицей Шаумяна, назвать именем Льва Яковлевича Марголина».
С тех пор прошло более 50 лет. Многое изменилось и в нашей жизни, и на географической карте. К сожалению, не могу сказать, осталось ли название улицы в городе Гадрут. Было бы справедливо, чтобы память сохранилась, несмотря на все политические штормы. Хотелось бы, чтобы о мужественном враче помнили и в его родном городе Витебске.