Кое-что о возрасте

Возраст, оказывается, очень интересная штука, правда понимать это, как правило, начинаешь только с возрастом. В восемнадцать почему-то хочется быть старше и, само собой разумеется, круче. Время достижения зрелости, официально подтвержденной аттестатом зрелости, тянется бесконечно. Но, когда, наконец, достигаешь этого, появляется странное ощущение, что всё-таки чего-то не хватает. И, кажется, что двадцать пять или тридцать, это уже что-то, а в восемнадцать и сам ты никто, и звать тебя никак. В шестьдесят наоборот хочется быть моложе и всё по той же причине – чтобы быть круче. А вот в семьдесят, все эти проблемы кажутся уже такой мелочью, и тебя настолько устраивает твой возраст, что его даже не замечаешь. И лишь порой удивляешься, как это ты раньше не понимал такой элементарной вещи, что у человеческой души вообще нет возраста.

Но бывают моменты, когда неожиданно начинаешь ощущать себя ужасно древним – таким ископаемым и замшелым архаизмом. Ощущение это появляется, когда вспоминаешь что-то, давно прошедшее, как минимум, полувековой давности. Например, рассказываешь молодым о том, что в пятидесятые, да и в шестидесятые, понятия «рюмка» не было в принципе, а водку пили стаканами – если бутылка на троих, разливаешь по рубчик, на двоих – по полному. Существовали, правда, и стограммовые стаканчики, но пользовались ими исключительно непьющие женщины.

И когда, после этих откровений, в глазах своих слушателей видишь явное непонимание, вот тогда и начинаешь ощущать себя неотъемлемой частью седой истории. И всё это потому, что жизнь за последние полвека поменялась совершенно непредвиденно и кардинально. Причём настолько, что несколько десятков лет назад, современная реальность, даже самым продвинутым фантастам, вряд ли смогла бы прийти  в голову.

Да, послевоенные пятидесятые, сегодня воспринимается как глубокая древность. И не удивительно. Только представьте себе – население в большинстве деревенское, а маленькие города всё ещё связанны между собой, по старинке, только почтой и железными дорогами. Повсюду полно послевоенных развалин. В городах сравнительно небольшой центр, слегка повышенной этажности, а всё остальное – деревянные, крытые дранкой, домишки, за серыми дощатыми заборами. На нереально узких, по сегодняшним меркам, улицах кое-где асфальт, но в основном брусчатка и грунтовка. А на узких пустынных дорогах нечастый грузовой и гужевой транспорт и лишь изредка легковые автомобили.

На селе далеко не везде электричество, а об электронике и в городах ещё никто не слышал. У городских крайне низкие зарплаты, но в деревнях и о таких не мечтают. Повсеместная нехватка продуктов, одежды, посуды, то есть самых что ни на есть, элементарных вещей, но люди, тем не менее, улыбаются. Только закончилась война, и они уверены в том, что завтра жизнь станет веселей и всё поменяется к лучшему. Да, это был совершенно иной мир и никогда ещё в истории, он не менялся настолько круто за такое короткое время.

Сердце города – его старый центр

Витебск был маленький, не слишком уютный городишко. Население его, немногим более ста тысяч, очень плотно ютилось в бараках, коммуналках, общежитиях и подвалах. Частные дома, тоже нередко напоминали муравейники, но никто на это не жаловался – есть крыша над головой и ладно.

Центром города были площадь Свободы и за мостом через Витьбу улица Ленина. Но в те времена они были далеко не такими просторными, как сейчас. Всю сегодняшнюю площадь занимали ветеринарный техникум и полуразрушенный собор. А на Ленинской, с правой стороны, ещё стояла старая застройка и её проезжая часть была настолько узкой, что по ней с трудом разъезжались машина и трамвай.

В начале улицы Фрунзе, с правой стороны, тоже стояли старые дома, вдоль них шёл дощатый тротуар, а через дорогу у стен собора, тротуара не было вообще.

Часть улицы Ленина до площади Победы, в то время улица Гоголя, в самом начале резко уходила вниз. Выравнивающая насыпь в месте, где сегодня стоит «Пирамида», появилась позже. А тогда, чтобы попасть в «Бульбяную», в доме на углу с Замковой, нужно было подняться на крыльцо из четырёх ступенек. Вы не ослышались, именно подняться, а не спуститься  в подвал, как сейчас.

Правда, в то время, дома с «Бульбяной» ещё не существовало даже в проекте, и Замковая выглядела совершенно иначе. Это была узкая улица – с левой стороны дома из красного кирпича, а с правой, где-то в метр высотой остатки Замковой горы, и вдоль неё гаражи пожарной команды.

Рождение из небытия

В войну от Витебска осталось небольшое количество уцелевших строений и всего лишь одна десятая процента населения. Но сразу после освобождения он начал расти и меняться на глазах. Развороченные авиацией и артиллерией заводы, фабрики, железнодорожный узел, больницу и центральную часть города восстанавливали военнопленные немцы. Очень быстро вырос и частный сектор. Многие из тех, кто вернулся в город, выбирали для застройки любые свободные участки, которых даже в центре, было более чем достаточно, но естественно в большей степени, за счёт частных построек, разрастались окраины.

 В начале пятидесятых, в городе уже полным ходом шло строительство новых пятиэтажек. Как раз тогда появились целые архитектурные комплексы – улица Кирова, площадь Ленина, Пролетарская площадь, и ещё множество различных зданий, выстроенных в сталинском псевдоклассическом стиле. На месте, взорванного ещё до войны Успенского собора, вырос завод заточных станков, сейчас там, кстати, снова стоит Успенский собор, а на улице Фрунзе появилось новое здание мединститута и корпуса областной больницы.

В конце Марковщины, развернулось масштабное индустриальное строительство – этот район в те годы так и называли «Индустрой». Там ударными темпами строили шёлкоткацкую фабрику, домостроительный и ковровый комбинаты, заводы радиодеталей и панельного домостроения. Но самым важным объектом, конечно же, была ТЭЦ. Когда в середине пятидесятых заработала её первая очередь и в городе закончились перебои с электроснабжением, керосиновые лампы, которые до этого были элементарной необходимостью в каждом доме, навсегда спрятали в кладовки и чуланы.

Город не только строили, но и старались украсить. Но в советский период, у руководства на счёт красоты было весьма специфичное видение и право на жизнь имело исключительно пролетарское искусство. Поэтому на фасадах предприятий, организаций и воинских частей красовались вензели с гербами и пятиконечными звёздами, а на стенах домов яркие, к чему-то призывающие, плакаты.

Площади и парки украшали бетонные, побеленные известью, монументы. Это были памятники вождей и героев, скульптуры партизан и воинов с автоматами, рабочих и колхозниц с молотами и снопами, спортсменов с мячами и спортсменок с вёслами. Были даже целые скульптурные композиции, отображавшие счастливое детство, дружбу народов, медведиц с медвежатами и оленей с рогами. На вокзале, главпочтамте и в других организациях красовались огромные монументальные полотна, отражавшие военные и революционные моменты истории. Один из таких шедевров жив по сегодняшний день, он всё ещё украшает почтовое отделение на улице Ленина, которое в те годы и было главпочтамтом.

Вода, тепло и…  прочее

Из городских коммуникаций, в послевоенном Витебске, работал только водопровод, не было центрального отопления, а канализация ещё пребывала в зачаточном состоянии. От котельных предприятий отапливались соседние районы, в прочих же домах, школах, организациях, котельные были свои.

Про частные дома говорить не приходится. В каждом, как положено, была русская печь с плитой и отдельный щит, поскольку зимой, дом приходилось протапливать дважды. О  газовых и электрических плитах, ещё никто не слышал – на кухнях стояли обыкновенные кирпичные, занимавшие добрую их половину, а там, где их не было, готовили на примусах и керосинках.

Естественно, что и горячего водоснабжения тоже не было. Ваннами были оборудованы лишь новые многоэтажки, а вода для них грелась в дровяных титанах. Всем же прочим гражданам и гражданкам приходилось, мыться в общественных банях. Городских бань было три, а кроме них, ещё четыре ведомственные, открытые для всех желающих, но этого явно не хватало, так, что многочасовые очереди в банях были обычным явлением.

Топливо использовали исключительно местное – дрова и торф, углём топили только промышленные котельные. Лес сплавляли по Двине и каждое лето все берега в городе, были сплошь заставлены плотами. Торф добывали в расположенных вблизи города сухих болотах – сейчас эти разработки уже  выглядят как естественные впадины. Керосин к примусам продавали в так называемых «керосинках» – кирпичных, крытых жестью будках, разбросанных по всему городу и стоявших где-то на отшибе, подальше от жилья.

Водопровод после войны восстановили в первую очередь, и в пятидесятые он уже снабжал водой весь город. Правда, из кранов воду люди получали только в домах с повышенной этажностью, во всех остальных районах её носили из водоразборных колонок, расположенных порой, не так уж и близко от дома. Кое-где, эти колонки, ещё сохранились по сегодняшний день. Но в частных домах вода нужна была не только для готовки и стирки, но ещё для скота и полива огорода, так что, у многих хозяев во дворах имелись собственные колодцы.

Возможности канализации в те годы, были крайне ограничены, так что, в частных домах, одноэтажных бараках и даже двухэтажных кирпичных, все удобства находились на улице. Чисткой их занимался Городской трест очистки или просто асенобоз. Он был исключительно на конной тяге – летом на телегах, а зимой на санях, огромные бочки и сбоку шест с ведерным черпаком.

Трудно сказать, что работа его сотрудников была престижной, но зарабатывали они хорошо и также хорошо употребляли алкоголь. Вероятно, водка играла для них роль противоядия, ослаблявшего действие запахов того материала, с которым им приходилось работать. Как-то, мне довелось наблюдать обед одного такого ассенизатора. Он сидел на облучке в резиновых сапогах и клеёнчатом фартуке, облокотившись на зловонную бочку. В одной руке у него была поллитровка, в другой приличный кусок хлеба. Сначала он делал хороший глоток из бутылки, а дальше трудно было понять – то ли он заедал водку хлебом, то ли запивал ею хлеб.

 Связующий транспорт

Три автобусных маршрута появились в Витебске, где-то ближе к середине пятидесятых, а до этого, трамвай был единственным транспортным средством, связывающим разбросанный по двум берегам Двины город. По правому берегу, трамвайные пути шли от вокзала до Пролетарской площади. По левому, от Смоленского рынка через улицы Ленина и Черняховского до проспекта Строителей, на месте которого в те годы, располагался военный аэродром. Связывал две эти линии мост Блохина. От площади Свободы по улице Фрунзе уходило ответвление к трамвайному депо, а от Смоленского рынка к кирпичному заводу – однопутка.

Одиночные пути лежали так же по улице Черняховского и на конечных кольцах у вокзала и Смоленской площади. В районе вокзала это кольцо проходило по улицам Зеньковой, Комсомольской и Советской армии, а от площади Ленина – по улице Горовца и вокруг рынка. В начале пятидесятых, с площади Победы, в то время  Оршанской, трамвай сворачивал на Калинина и через проезд Гоголя снова возвращался на прямой участок – просто улица, в то время, выписывала такой зигзаг.

Случалось, что маленькие деревянные вагоны трамвая не вмещали всех желающих, и тогда с их подножек и бамперов свисали все не вместившиеся и желавшие проехать без билета. Эти вагоны ещё не были оснащены автоматическими дверьми, так что, на поворотах и подъёмах, где трамвай сбрасывал скорость, вполне можно было спрыгнуть или зайти в него на ходу, не дожидаясь остановки. Но на прямых участках или спусках такое делать не стоило. Улицы, по которым ходили трамваи, мостили булыжником, и вероятность порвать во время прыжка на коленях брюки была достаточно высока.

Не были ещё оснащены автоматикой и путевые стрелки. На поворотах водителю, а это, как правило, были женщины, приходилось выйти из вагона и перевести её ломом в нужном направлении. Этот момент никак нельзя было прозевать – трамвай в те времена, ещё не имел заднего хода.

Общественный транспорт вообще не охватывал окраин, так что многие жившие там, вынуждены были иметь собственный. В большинстве это были велосипеды, как отечественные, так и немецкие трофейные. В меньшей степени пользовались популярностью мотоциклы. Это были минские одноцилиндровые тяжёлые К-750, трофейные БМВ и редкие, но мощные как трактор, Харлеи. Кстати К-750 использовали и в организациях – на них разъезжала милиция и руководители среднего звена.

Легковых машин было мало – в основном ведомственный транспорт. А личные, в те времена, были недоступной роскошью – их могло позволить себе, имевшее повышенную зарплату, начальство и старшие офицеры, расквартированных в Витебске дивизий. Тем не менее, изредка встречались в городе и «Победы» и горбатые «Москвичи», но чаще трофейные «Опели» и «БМВ». Исключение составляли, двухместные, крытые брезентом, мотоколяски – инвалидам войны их выдавали бесплатно, и в городе их было достаточно много.

Важный аспект жизнедеятельности

Как вы уже догадались, это торговля. Сегодняшний универмаг открыли в шестидесятом, а до этого он располагался на улице Ленина напротив Ратуши, в полуподвальном помещении. К середине пятидесятых, на центральных улицах появились несколько больших, существующих и по ныне гастрономов. Все же прочие промтоварные и продовольственные магазины, были как близнецы-братья – маленькие, дощатые, утеплённые шлаком выкрашенные в красный цвет. Многолюдные очереди за хлебом в сороковые и в начале пятидесятых, независимо от погоды и времени года, выстраивались в них и их хвост был далеко на улице.

Ассортимент торговли в те годы был более чем скромный. В промтоварных –   сплошной ширпотреб, а в продуктовых – рыба и то, что являла на свет пищевая промышленность – макароны, крупы, консервы, конфеты, хлеб и, естественно, спиртное.

Все остальное покупалось на базарах. Их в городе было три – существующие ныне Смоленский и Полоцкий, а ещё Могилевский, находившийся примерно напротив современного главпочтамта. Официально они назывались колхозные рынки, а в реальности к колхозам не имели никакого отношения. Весь их ассортимент производился на городских огородах и в ближайших деревнях. В городе в те годы не было двора, по которому не гуляли бы куры, утки и гуси. Свиней тоже держали практически все, а многие и коров. Поэтому на базаре можно было купить молоко, мясо, овощи, фрукты, причём в разы дешевле, чем в государственной торговле.

Там с утра до вечера было шумно и многолюдно. На дощатых рядах повсюду весы, в чашах которых яблоки, огурцы, помидоры. Разложенные на столах пучки редиски, укропа, хрена, выставленные на продажу, крынки с мёдом и сита с яйцами. А кроме этого бабы в телогрейках с молочными бидонами и горшками со сметаной. Немного в стороне, запряжённые в телеги, лошади, а на возах мешки с картошкой. Повсюду запах колесного дегтя, сена и конского навоза. Здесь можно было приобрести то, чего в магазинах не бывало в принципе – бочки, мётлы, плетёные корзины, кованые косы, глиняные горшки, долблёные ступы и корыта. Шла бойкая торговля и домашней живностью – поросята, тёлки, овцы и домашняя птица всегда у народа пользовалось спросом.

Чуть поодаль от общей суеты, продавали голубей и породистых щенков. Овчарки нужны были для охраны, а волкодавы и борзые для охоты. Охота, в те времена, особенно в деревнях, была не развлечением, а источником добычи мяса и средством защиты от расплодившихся за войну волков. Ночами их стаи частенько появлялись в деревнях и на окраинах городов, вырезали скот и даже нападали на людей.

Голуби в городе были массовым помешательством, не зависящим от возраста и статуса. Голубятни высились повсюду – на крышах домов, на чердаках, сараях и просто на столбах во дворах. Стаи голубей, соревнуясь между собой в скорости, метались над городом, а внизу, задрав голову, бегали голубятники, дико размахивая увенчанными лентой шестами. Среди них можно было увидеть кого угодно, и босоного пацана, и почтенного, убелённого сединой, профессора, что-то кричащего и свистящего в два пальца.

По периметру базара теснились ларьки, магазинчики, киоски и среди них, конечно же, чайная. Не совсем понятно, почему она так называлась – это была обычная городская столовая тех времен, где всегда можно было поесть и выпить. Водку, вино и пиво разливали во всех столовых, кроме заводских. В заводских в наличии имелось только пиво – оно тогда ещё не считалось алкогольным напитком. Если человек заходил сюда просто выпить, брать закуску не было необходимости –  на столах бесплатно стояли тарелки с нарезанным хлебом и блюдечки с солью.

Были и специальные заведения – деревянные павильончики под вывеской «Пиво-воды». Пиво в них действительно было, а вместо воды наливали водку. Таких заведений по городу было множество – почти возле каждого магазина, на базарах, у автостанции и просто на перекрестках. Все они были выкрашенные в синий цвет, поэтому в народе назывались, не иначе, как «Голубой Дунай».

Напротив кинотеатра «Спартак», сейчас «Дом кино», располагался ресторан «Аврора», и ещё один без названия – на вокзале. Цены в них были не высокие, тем не менее, такое удовольствие было далеко не каждому по карману.

Курить, во всех этих заведениях не запрещалось и там всегда висело облако дыма дешёвых папирос, а иногда и махорки. Курение, к слову, в те времена было  естественным явлением и на него ещё не существовало запретов. На предприятиях и в организациях курилки были оборудованы исключительно в местах повышенной пожарной опасности, а так, люди курили повсюду – в коридорах, кабинетах и на рабочих местах. В городском транспорте курить не разрешалось, но в вагонах поездов, к примеру, пепельницы висели в каждом купе и по всему проходу, а в самолётах и междугородних автобусах, они были выдвижные, вмонтированные в ручки сидений.

Жизнь в надежде на светлое завтра

Это было поколение, в котором война коснулась каждого и её отголоски, ещё проявлялись во всём. Несоразмерное преобладание среди населения женщин – вдов и одиночек. Много инвалидов на костылях и самодельных каталках с подшипниками вместо колес. Фронтовики, заливавшие навязчивые воспоминания водкой, и игравшие на улицах в войну, недосмотренные пацаны. Жили эти люди, более чем скромно, но особых претензий никто не выказывал, потому что жизнь, очевидным образом налаживалась, и каждый последующий послевоенный год был лучше предыдущего.

Одевались в те годы примерно одинаково – единственный выходной костюм у мужчин и пара платьев для разных сезонов у женщин. К будничной одежде, повышенных требований не предъявлялось – сапоги, остатки армейской одежды, телогрейки и женские плюшевые фуфайки были самым обычным явлением. Опять же из-за отсутствия излишков в одежде, на работу ездили в том же, в чём и работали. Поэтому в часы пик, на маршрутах, проходящих мимо паровозного депо и станкостроительных заводов, одетым во что-то чистое, в трамвай с людьми в промазученных робах, лучше было  не входить.

За большими зарплатами никто не гнался – их просто не существовало, но наличие работы было для людей важным. И Витебск  в этом плане, выглядел далеко не худшим образом. В три смены работали заводы и фабрики, много народа было занято на стройках и железнодорожном узле. Железная дорога, кстати, всё ещё была организацией полувоенной, с уставом, погонами, и даже собственной «губой», где отбывали наказание нарушители трудовой дисциплины.

Но, тем не менее, на всех работы всё-таки не хватало, многим приходилось зарабатывать на жизнь кто, чем мог. Разные промыслы, легальные и нелегальные были в широком ходу. В любом районе города можно было увидеть будки сапожников, кузницы, столярные и жестяные мастерские. Эти люди  платили налоги, то есть работали честно и открыто. Сюда же, вероятно, можно отнести и ходивших по улицам точильщиков ножей и собиравших в телеги утиль старьевщиков. Но, к примеру, плотники, кровельщики, печники, строившие что-то частникам, налогов естественно не платили. Работали на дому, скрываясь от фининспекции,  парикмахеры, фотографы  и швеи. Был и ещё один, характерный для тех лет, вид заработка – разборка послевоенных развалин. Добытый из них и очищенный от раствора кирпич, складывали на тачки и продавали на базарах, а затем он снова шёл в дело – на фундаменты, цоколи, печи.

Известно, что в трудные времена, на поверхность всплывает всевозможная муть, так что и в послевоенном Витебске тоже сложилась весьма криминальная обстановка. Свободного оружия было много, им даже играли пацаны. Ночные ограбления, домашние и карманные кражи в городе были частым явлением, процветала подпольная спекуляция и различного рода аферисты. В каждом районе обитала какая-то своя группировка. К началу пятидесятых эта ситуация стала спадать, но вновь обострилась в пятьдесят третьем после берьевской амнистии. Разрешилась она только в начале шестидесятых.

Старый молодой город

Возрождаясь, старый Витебск в очередной раз переживал свою юность. Это проявлялось не только в новых кварталах, таким было его население. На смену выбитому войной старшему поколению приходило новое, молодое.

Сразу после освобождения в городе уже работали три вуза, два техникума, и с десяток фабрично-заводских училищ. Его нельзя было назвать студенческим городом, в большей части, конечно же, это была рабочая молодёжь. А кроме этого, здесь ещё базировалось две дивизии – десантная и лётная, где возраст основного состава, как солдат, так и офицеров был моложе тридцати.

Вечерами после работы, все устремлялись в центр, свидания назначались под часами у Ратуши или Каланчи, как её тогда называли. В единственный в то время выходной – воскресенье и в сокращённую на час субботу, летом на открытых танцплощадках в парках, а зимой в домах культуры обязательно были танцы. Там играли самодеятельные духовые оркестры, которых к началу шестидесятых вытеснили эстрадные. Но этого молодым было явно недостаточно, и танцы устраивались ежедневно, во дворах или просто на улице, на так называемых пятачках, под патефон или радиолу.

Драки на танцах случались часто. Дежурившие наряды милиции и дружинники были больше для устрашения, как правило, это абсолютно не помогало. Вообще, драки в те годы были обычным явлением. Они служили средством выяснения отношений между ребятами, а не редко и между девчонками. Изредка драки происходили между целыми районами, в которых принимали участие до сотни человек и больше. Например, ежегодно зимой, драка организовывалась на Двине между правым и левым берегом.

И, тем не менее, люди в те годы были гораздо ближе друг к другу, намного общительней и дружелюбней. Застолья и компании собирались не только на праздники или дни рождения, но и просто так, по любому случаю. Не существовало тогда ещё ни металлических дверей в квартирах, ни кодовых замков на подъездах, и ни у кого не возникало желания уединиться или спрятаться, скорее наоборот – люди тянулись друг к другу и искали общения.

Искусство для широких масс

Это естественно, что жители города, были заняты не только работой, повседневными буднями и строительством светлого завтра. Были в их жизни и развлечения, и радости, ведь без них человеческое существование в принципе невозможно.

Дома, за отсутствием телевизора, главным развлечением было радио – чёрная тарелка репродуктора на заклеенной обоями стенке. Из него, люди узнавали последние известия, слушали песни в исполнении Утесова, Шульженко, Руслановой, хора имени Пятницкого, а ещё, арии из опер и оперетт. Огромное удовольствие советским радиослушателям доставляли выступления юмористов: Арины Зеленой, Мироновой и Минакера, Тарапуньки и Штепселя. По радио транслировали радиопостановки, детские программы, а для расширения кругозора, передачи из дружественных стран. Голос футбольного комментатора Вадима Синявского в стране знали все. Футбол, в те годы, любили, мяч во дворах гоняли не только дети, но не редко и совсем уже солидные дяди.

Радио никогда не выключалось, но совершенно не мешало взрослым делать домашние дела, а детям – уроки. Замолкало оно лишь в двенадцать часов ночи, после исполнения государственного гимна. А в шесть утра, с тем же гимном и утренней зарядкой, вновь возрождалось к жизни, напоминая людям, что пора вставать – кому на работу, а кому в школу.

Кстати, кроме радио, в те годы, существовал ещё один общественный будильник, намного более эффективный. Заводской гудок. Вырываясь из труб предприятий, он ревел над городом так призывно и громко, что в ближайших домах и проходящих мимо трамваях, порой, начинали вибрировать стёкла.

Витебский театр имени Якуба Колоса вернулся из эвакуации в 1944 году и работать начал сразу же. До того, как восстановили здание на площади Ленина, а потом построили новое на Замковой, он разместился в бывшем Доме металлистов на набережной Двины. Его творческий состав был нереально хорош для провинции, а среди первых спектаклей был и знаменитый «Нестерка». В маленьком зале не хватало мест и на все спектакли в проходах ставили дополнительные стулья, а на премьеры, очень трудно было достать билеты даже по знакомству.

Но самым массовым и самым любимым из всех развлечений, конечно же, было кино. В городе работало шесть кинотеатров и в них ежедневно показывали два фильма – один сеанс днём для детей и вечером два – для взрослых. Неделю эти фильмы шли в одном кинотеатре, затем их перевозили в другой, потом в третий, и так, пока не посмотрит весь город. Таким образом, одновременно демонстрировалось до десятка разных фильмов.

 Изначально это были старые советские и немецкие трофейные, чуть позже стали появляться и новые. Ещё шли китайские – в те времена Союз с Китаем ещё связывала крепкая дружба. Фильмы были примитивные и как минимум двухсерийные, но, что называется за неимением, люди смотрели их. Где-то в тот же период, на экране появились и первые индийские с участием молодого Раджа Капура. Это были «Бродяга» и «Господин 420». Они имели грандиозный успех, и после их показа, Радж Капур надолго сделался кумиром советского зрителя.

К середине пятидесятых, с налом хрущевской оттепели, советский кинематограф обрел уже совершенно иные формы. Тогда и появились «Тихий Дон», «Карнавальная ночь», «Красные листья», «ЧП». Фильмы собирали полные залы, их прокат в кинотеатрах продляли на две недели и более, но очереди в кассы от этого не становились меньше. А вскоре стали появляться и зарубежные фильмы – урезанные цензурой, но всё-таки, это уже был прорыв, за непробиваемую ранее броню железного занавеса.

Кино действительно любили. Хороших фильмов было не много. Их обсуждали, о них спорили, а звучавшие в них песни, на годы становились модными. Люди слушали эти песни по радио, их тиражировали на пластинках, пели со сцены, а зачастую и просто так – в компаниях.

 Наиболее яркие и популярные из тех фильмов, спустя годы вновь попадали на экран, и снова пользовались ничуть не меньшим успехом.

И в завершении

Если кто-то заметит в моём рассказе неточности, прошу не судить слишком строго. Все-таки, в большей степени, это впечатления, полученные ещё ребёнком, причем более шестидесяти лет назад.

Трудно описать всё, но вероятно и этого достаточно, чтобы почувствовать, насколько изменилась наша жизни за столь незначительный период. Мир сделался совершенно иным и вместе с ним до неузнаваемости изменился город.

Жизнь продолжается. И сегодня, в свете мелькающих в ускоренном темпе  кадров событий мировой хроники, трудно предположить, каким он станет

Поживём и увидим.

Семён ШОЙХЕТ