Аркадий ШУЛЬМАН. ПОИСК ДЛИНОЙ В ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

Иванов Анатолий Иванович. Впервые об этом человеке, который ночью выбрался из расстрельной ямы и смог выжить в страшные годы войны, я узнал в начале 1990-х годов. С историком Михаилом Рывкиным мы писали книгу о Витебском гетто. Опрашивали довоенных витеблян, тех, кто в годы войны оставался в Витебске, и нам рассказали историю о еврейском мальчике из Витебска, которого расстреливали в Сураже. Он выжил, придумал себе легенду, что он Иванов, и так остался с этой фамилией на всю жизнь.
Судя по рассказам, Иванов, имени мы тогда ещё не знали, после войны вернулся в Витебск, работал на часовом заводе. И хоть Витебск сравнительно небольшой город, найти этого человека мы не смогли. Обратились в заводской отдел кадров, в городской архив, к ветеранам завода, которые работали в послевоенные годы. Ивановых было много, но человека с такой биографией никто не знал.
Книга «Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто» писалась трудно, но была написана, издана. И тема «Иванова», как-то сама собой отошла на второй план.
В 2014 году, готовя второе, значительно расширенное издание книги о Витебском гетто, я снова вернулся к истории с Ивановым (М.С. Рывкин умер в Германии, где жил последние годы, в 2010 году). Обзвонил знакомых, рассказывал эту историю на встречах с читателями журнала «Мишпоха», написал о ней в Фейсбуке. Получил письмо от Михаила Нихамкина. Он написал об Иванове. (Огромное спасибо всем, кто отозвался на мою просьбу). Я дословно передаю текст письма, чтобы было понятно, почему так долго шли поиски:

«Родился предположительно в 1930 – 1931 году. Настоящие имя и фамилия, предположительно, Гольдберг (Гринберг) Давид.
В конце июля – начале августа 1941 года в районе Суража евреев вели на расстрел. Они сами вырыли себе яму, и мама Давида столкнула его в яму живого… А дальше на него упали тела мёртвых родственников. Каратели решили, что в живых никого нет. Ночью Давид вылез из ямы весь седой и ушёл в лес. Скитался по лесу около месяца, пока в одной из деревень его не приютила белорусская женщина (помню, её звали Романовна а Анатолий Иванов всю жизнь называл её мамой). Так как он был весь седой (светлый) и не похож на еврея, ему удалось прожить в деревне до 1944 года. Он научился косить и выполнял всякую деревенскую работу. После освобождения Белоруссии ушёл с войсками, воевал, служил в армии.
После демобилизации вернулся в Витебск. Думал, что все погибли, родственников нет. Учиться возможности не было, нужны были деньги, чтобы жить да и помогать Романовне.
Устроился на Витебский часовой завод, на котором проработал до пенсии, женился, родилась первая дочь. И вдруг в Витебске случайно встретил свою тётю Тему. Так он узнал, что он не один, есть дядя Борис с семьёй в Москве и другие родственники, с которыми поддерживал тёплые отношения до самой смерти.
Анатолий хорошо рисовал, делал скульптуры и, если бы не война, может быть, стал бы известным скульптором.
Потом родилась вторая дочь. Анатолий забрал из деревни к себе Романовну. Жили дружно. Но вдруг заболевает его жена Нина и умирает. Анатолий один воспитывает дочерей, выдаёт их замуж.
Это всё, что я знаю и помню.
Более подробно о последних годах его жизни вы, возможно, узнаете от его дочерей.
Анатолий-Давид остался в нашей памяти светлым, честным и порядочным человеком.
Записано со слов Марии Борисовны Косухкиной (его двоюродной сестры).
Бостон, USA.
Записал Michail Nihamkin».
Письмо придало уверенности – это не легенда, и не вымысел. Надо продолжать поиск. Снова Витебский завод часовых деталей. В ответ на моё новое обращение на заводе уверенно ответили: «Не знаем такого».
Довоенная фамилия Гольдберг, Гринберг. В Витебске жило много еврейских семей с такими фамилиями. Нахожу Гольдбергов, Гринбергов и их родственников. Но о мальчике или юноше Давиде никто не знает.
Обращаюсь к художникам-любителям. Проводились городские выставки творческих любительских объединений. Никто не вспомнил, чтобы на них выставлялся скульптор Иванов.
Пару лет назад начал писать новую книгу, в ней – глава «Папка Холокост». История Анатолия Иванова снова заинтересовала меня. Я продолжил поиск, который длился уже несколько десятилетий.
К этому времени весь земной шар связал Фейсбук. Я написал про свои поиски.
Как бывает: ищешь далеко, а лежит близко. Буквально через несколько дней отозвался мой давний друг Михаил Эйдинов. Наш дружеский стаж более 30 лет. Сейчас он живёт в американском городе Денвере.
«Я с 1979 года работал в механическом цехе обувной фабрики “Красный Октябрь“. Думаю, что именно там работал этот уважаемый человек. Он был и художником, и скульптором, и дизайнером, и первоклассным слесарем, – рассказывает Михаил. – Был у него дома. Квартира на Московском проспекте. Внизу магазин “Богатырь”. Его дочь Лариса Иванова была подругой моей покойной жены – Раи Сегаль. Они вместе учились в музыкальном училище.
У них дома на постаменте в прихожей стоял бюст его недавно ушедшей жены.
Если бы у этого скромного человека была бы возможность учиться, он, наверняка, стал бы хорошим художником или скульптором.
Мне кажется, это именно тот человек, о котором ты пишешь».
Михаил посоветовал связаться с Ларисой Корольковой. Она тоже много лет работала на обувной фабрике «Красный Октябрь», живёт в Витебске.
Я и раньше был знаком с этой женщиной, о которой могу сказать лестные слова. И в тот же день переслал ей письмо Михаила Эйдинова с небольшим послесловием:
«Может быть, Вы знаете подробнее об этом человеке? Хотел бы написать историю его спасения, выяснить фамилию Романовны и т. д. Вопросов много».
Если бы не Лариса Королькова, я бы, наверное, добрался до финала этой почти детективной истории гораздо позднее, если бы вообще добрался. Лариса подняла личное дело Анатолия Иванова на Витебской обувной фабрике. На пятом листе автобиография.
«Я, Иванов Анатолий Иванович, родился в 1926 г., 4 февраля, в г. Витебске в семье рабочего-водопроводчика. В 1933 г. поступил учиться в школу, которую окончил в 1940 году, получил образование 7 классов.
В 1941 г. отец ушёл в ряды РККА, где и погиб на фронте во время Отечественной войны. Мать погибла во время боёв за деревню Журжево Витебского района той же области.
В 1942 г. я ушёл в Советскую Армию, где прослужил до 1945 года. Под Кенигсбергом был тяжело ранен и демобилизовался из рядов Советской Армии.
В 1945 г. поступил работать в эпидемиологический отряд, где работал завхозом до 1946 г.
В декабре 1946 г. уволился по собственному желанию и поступил в Витебскую автошколу, которую окончил в апреле 1947 г. В том же месяце поступил на сверхсрочную службу в военно-морские силы, где прослужил до 1948 г.
В 1948 г. поступил работать (после демобилизации) в гараж облсельхозстройтреста, где проработал до начала 1949 г.
В начале 1949 г. поступил работать на
обувную фабрику “Красный Октябрь” в качестве рабочего-строителя.
В апреле 1950 г. был осуждён по указу от
4/II-1947 сроком на 1 год. В настоящее время, после отбытия срока наказания, проживаю в Витебске по улице 4-я Стадионная, д. 62».
Я привёл полностью автобиографию, чтобы было видно, что написана она подробно. Но Анатолий Иванов не указал своих настоящих фамилии и имени. Нет в автобиографии ни имени, ни фамилии родителей – отца и матери. Написано, что мама погибла во время боёв за деревню Журжево, хотя это не соответствует действительности, а отцу придумана профессия рабочего-водопроводчика.
Автобиография написана в марте 1951 года. В стране шли сталинские антисемитские процессы. И Анатолий Иванов, уже в полной мере испытавший на себе, что значит быть евреем, решил не указывать эти данные, а дальше жить по придуманной легенде. Или в отделе кадров его предупредили, чтобы лишнего не писал, – легче будет жить.
…Ещё раз с благодарностью хочу вспомнить Ларису Королькову. Узнав из личного дела старый адрес Иванова, она поехала на улицу
4-ю Стадионную, где сейчас проживают совершенно посторонние люди. Они про Ивановых ничего не слышали.
Лариса Королькова нашла фильм, снятый в начале 80-х годов на Витебской обувной
фабрике. В кадре работники механического цеха: Генрих Серебряков, мастер Яна Ярмош, Вячеслав Пискунов и Анатолий Иванов. Они стоят на фоне панно, автором которого и был Анатолий Иванович. Вячеслав Пискунов, которого разыскала Лариса Королькова, однозначно подтвердил: «На фото Анатолий Иванов».
Позднее она напишет мне: «Если Анатолий Иванов – это тот мужчина, про которого думаю, отвечу кратко: “Я его просто обожала за приветливость и добрый нрав”».
Мне прислали фотографию и выписку из ещё одного личного дела, хранящегося в отделе кадров. В нём указана новая дата поступления на работу – 24 февраля 1961 года (был перерыв в работе на обувной фабрике) и новый адрес.
Лариса Королькова побывала по новому адресу, не застала никого дома и побеседовала с соседями. Ей рассказали, что здесь проживает Иванова Лариса со своим мужем. Её сестра Клара умерла. Отец Анатолий давно умер, как и их замечательная Романовна. Она лечила людей травами и заговорами. В квартире много художественных и скульптурных работ Анатолия Иванова.
Искал много лет, мне помогали люди из США, Германии, Беларуси, а оказалось, что дочь Анатолия Ивановича, Лариса Иванова, живёт по соседству со мной.
Мы встретились. Действительно, квартира, вернее, большая комната, в которой мы беседовали, напоминает художественный салон. Развешаны картины, вдоль стен стоят скульптурные работы. На коридоре панно, мозаики.
– У отца здесь была мастерская, – сказала Лариса Анатольевна. – Он жил этим.
Мы беседовали довольно долго, в разговор подключался Ларисин муж. Сама Лариса окончила Витебское музыкальное училище, работала в Городокском районе, а потом много лет музыкальным работником в Витебске, в детском саду. Сейчас – пенсионерка, работает с хореографической группой.
И хотя Анатолий Иванович неохотно рассказывал о военном времени (“под настроение”, – сказала дочка), знают в семье о довоенной жизни и страшной трагедии многое.
– Отец, Гольман Давид Львович, родился 4 февраля 1926 года в Витебске, – рассказала Лариса Анатольевна. – Его мама Берта (Белла) Вульфовна Левина работала швеёй на Витебской швейной фабрике «Знамя индустриализации». Папа Гольман Лев – дамский сапожник, говорят, хороший специалист. Шил модельную обувь для артистов.
У папиных родителей была сложная семейная жизнь, особенно для того времени. Берта Вульфовна трижды была замужем. От первого брака у неё был мальчик Исаак Аверьянович Низкий (папа был украинец). Отец – Давид Львович – родился от второго мужа.
Характер у Берты был жёсткий. Но она была очень красивая женщина.
У Льва Гольмана тоже были дети от предыдущих браков. Они жили до какого-то времени в семье вместе с папой. Берта не очень хорошо относилась к старшим детям своего мужа, Нафтолию Львовичу Гольману и Марии Львовне Гольман. (Всё это только по рассказам!)
У Марии (Машеньки) Львовны к началу войны был маленький ребёнок. Незадолго до войны она вышла замуж за Михаила Щербакова. Скорее всего, Машенька с ребёнком не выбралась из Витебска и погибла в гетто. Какова судьба Льва Гольмана, мы не знаем.
После развода со Львом Берта вышла замуж в третий раз – за Славина. У них родился мальчик Роман. Он был ещё грудным, когда началась война, и погиб вместе с мамой.
Лев Гольман тоже женился в третий раз.
Давид до войны успел окончить 7 классов 10-й средней школы г. Витебска.
Старший сын Берты – Исаак – перед самой войной уехал строить Московский метрополитен. Давид очень любил старшего брата. Исаак приносил домой лыжи, давал кататься Давиду и просил: «Только не сломай». Давид много катался и, конечно, сломал лыжи. Брат ему ничего не сказал.
За детьми особенно некогда было смотреть, и мальчишки уходили на Песковатики, где за Косовой горой находится Площадь пяти дорог. Место было неспокойное. Всякая шпана там собиралась. В таких компаниях надо было быть сильным, чтобы тебя не обижали.
– Папа ходил встречать свою маму, когда она возвращалась с работы со второй смены, – рассказывает Лариса Анатольевна. – Ещё до войны отец хотел учиться рисованию у знаменитого художника Пэна. Но Пэна убили в 1937 году и мечта не осуществилась. Все книги по истории дома были разрисованы воинами Спарты.
Часть витебских евреев угнали на расстрел под Сураж. Среди них была Берта с детьми Давидом и Ромой.
– Расстреляли не доходя до Суража, по дороге на Рябово. Папе было очень тяжело, когда он рассказывал об этом, – это из рассказа Ларисы Анатольевны. – Он ездил к месту расстрела со своей второй женой. Я бы тоже обязательно поехала, но я тогда в Городокском районе работала.
Когда расстреливали, мама толкнула Давида в яму. Он оказался внизу, под телами. А маленького Рому подняли на штык на глазах у мамы. Расстреливали голых.
Давид лежал в яме с убитыми. Через некоторое время он стал задыхаться и выбрался из ямы. В бреду ему казалось, что какая-то женщина говорила: «Беги, беги скорее отсюда».
– Отец стал скитаться по лесам, – продолжила рассказ Лариса Анатольевна. – По ночам забирался в чьи-то огороды, копал морковку, картофель. Так продолжалось два месяца. Спал на деревьях – боялся зверей. Привязывался к стволу, чтобы не упасть. Опух от голода. Уши покрылись струпьями. Понял: в лесу не выживет. Пришёл в Понизовье – небольшое местечко на границе Витебской и Смоленской областей. Придумал легенду, что он Иванов Анатолий Иванович. Где мама, не знает, отец был военный, где-то в лагерях, и он ищет его.
Староста устроил его пастушком. У кого пас, у того и кушал, и тот его одевал. Все старались накормить сытнее, потому что пойдёт к следующему, а тот спросит: «Чем тебя кормили?» Это продолжалось до заморозков, до октября. Пасти уже не надо было. Опять пошёл к старосте. Куда деться? Дали какую-то шинельку, ходил в ней. Никто брать к себе не хотел – лишний рот. Провели собрание.
Романова Ефросинья Романовна, то ли 1914, то ли 1915 года рождения, осталась вдовой. Ей сказали: «Возьми мальчишку. Помощником будет». Она опасалась, может он вор или бродяга. Никто в Понизовье подумать не мог, что он еврей. Но однажды пришли полицаи, и один из них сказал: «Юде» и заставил отца танцевать. Папа танцевал. Полицаи отстали.
Пришёл к Романовне, сел на порог, в дом никто не зовёт. Долго сидел. Наконец Романовна вынесла молока. У неё не было детей, и отец стал ей помощником. И пни корчевал, и дрова пилил, и рубил.
Отец хорошо рисовал. В Понизовье узнали об этом. Он стал иконы рисовать, карты. На этом что-то зарабатывал. Платили или продуктами, или деньгами. Романовне подспорье. Весна пришла – сеять надо. Вместе пахали. Подружились, и отец жил у Романовны.
Осенью 1942 года собрали урожай, и теперь уже Анатолий Иванов ушёл в Красную Армию. Взяли воспитанником. Оказался в учебной части.
Воевал на 3-м Белорусском фронте. Сержант пулемётного расчёта, командир станкового пулемёта. Под Кенигсбергом был ранен. Демобилизовался весной 1945 года. Вернулся инвалидом второй группы.
Хотел уехать в Крым. Но потом решил наведать Романовну, помочь ей. Пришёл в Понизовье. Дом разбомбили, Романовна жила в хлеву со своей коровушкой. Отец ушёл в Витебск, а потом вызвал Романовну. Та пришла со своей коровушкой.
Построили небольшой дом на улице Стадионной. Отец делал всё сам. Мастер был на все руки. Посадил берёзку, выкопал колодец. В этом доме он женился на Расторгуевой Нине
Игнатьевне. В 1952 году у них родилась старшая дочь Клара, – Лариса Анатольевна рассказывала, и мы переходили от одной скульптуры к другой, от одной картины к другой.
…Бюст Романовны. Одна из первых работ Анатолия Иванова. Волевое лицо женщины, прошедшей в жизни нелёгкий путь.
– Кто был папа по национальности, Романовна в годы войны не знала. Узнала после войны, – рассказала Лариса Анатольевна. – Романовна была верующая женщина. Знала всякие заговоры и заговаривала от сглаза, испуга, грыжи. Я в детстве пыталась подражать ей и тоже что-то шептала. Она, когда говорила, «цокала». Жила и с нами, и отдельно. Но под старость, когда одной было тяжело, перешла к нам. Романовна умерла в 1986 году.
…Скульптурная композиция «Дочки». Две девочки, юные, красивые. У Клары была астма. Сказали, надо переезжать в другой дом – большой, где много воздуха. Стали строить новый дом. Нужны были стройматериалы, и Анатолий Иванов что-то доставал без документов. Иначе бы не построил. Был суд, приговор – один год. На суде спросили: «Знаете ли вы, что это были ворованные доски?». Он честно ответил: «Не знал, но догадывался». Врать не умел. Клара была болезненная девочка, несадовская, и Романовна её растила как свою дочку.
– В 1956 году появилась я, – продолжает рассказ Лариса Анатольевна. – Когда мне было лет десять, я стала «помощницей» у отца. Сами понимаете, какой помощник из ребёнка. Отец сделал на веранде станок. Он лепил по книгам. Я ему иногда помогала, когда, например, надо было заливать гипс. Старалась. Мне очень нравилось смотреть, как папа лепит. А он любил это дело.
Отец был самоучка. И лепить мечтал всю жизнь. Когда мы получили квартиру, уже мамы не было, а папа был в солидном возрасте, за пятьдесят, он не постеснялся пойти к скульптору Генеральницкому учиться.
Работал на «Красном Октябре». Был механиком, вносил много рационализаторских предложений. Он был очень творческий человек. Выполнял различные оформительские работы. На фабрике была выставка папиных художественных работ. Он выступал на сцене, был конферансье, прекрасный чтец. Помню, как читал рассказы «Макар Чудра», «Русский характер». Я сидела в зале и плакала. Ему даже предлагали в театр идти работать.
Мой поиск длиной в тридцать лет завершился в квартире, где жил Анатолий Иванович Иванов, у скульптур, которые он лепил, у картин, которые рисовал. Теперь я знаю, какую сложную жизнь он достойно прожил, хотя время было очень непростое.
Дома находятся работы самодеятельного скульптора и живописца Анатолия Иванова. Думаю, что они вполне могли бы украсить этаж, холл или общежитие фабрики «Красный Октябрь». Это сохраняло бы память о человеке, потому что без памяти жить нельзя.