Когда меня маленькую пыталась напоить горячим молоком баба Женя, дед Наум садился рядом. Под его прибаутки и приговаривания «эс, мейн шейне пуним» (ешь, моё красивое личико – идиш) я управлялась с миской жареной картошки, которую он, как бы тайком от бабушки, мне подсовывал.

Дед был ласковый, весёлый и улыбался всегда, даже во сне. Учил меня кататься на велосипеде, называл «аидише коп» (еврейская головка – идиш), водил в свою типографию и показывал, как набирается текст на линотипе. В газете «Коммунист», мы жили в Саратове, его ценили-любили и к каждому празднику награждали грамотой.

Дед Наум возил меня в Анапу и читал в беседке мне и моим друзьям «Вечера на хуторе близ Диканьки», а мы хохотали не только над гениальным текстом, но и над тем, как дед забавно изображал героев.

Моя мама Лиля девочкой в первый день войны бежала с родителями из горящего Минска. Её отец в дороге заболел и умер. В эвакуации её мать встретила Наума Дименштейна, симпатичного земляка родом из Витебска. Он стал отчимом Лили, а для меня много позже самым что ни на есть лучшим дедом. У них дома висел портрет его жены и детей, погибших в Катастрофу. Этот портрет дед вышил сам. По памяти, коричневыми, будто бы выцветшими нитками.

Обычно же он работал по фотографиям или репродукциям. Мама мне говорила, что художественный талант у деда семейный, потому что он родственник знаменитого художника со смешной фамилией Шагал.
Я такого не знала, а дедовым вышивальным даром восхищалась.

Над моей кроваткой висела его вышивка по картине «Сатурн, пожирающий своего сына». Первые свои шаги я делала под надзором этого чудища. Он – моё первое воспоминание.Бесстрашно общалась я с Сатурном несколько лет подряд каждый день. Когда стала уже рассекать по комнате и добралась до противоположной стены, то там познакомилась с другой вышивкой деда – грустным большеглазым господином в роскошных бакенбардах. Дед сказал, что мужчину зовут Пушкин. Повзрослев, я встретилась с Сатурном в альбоме репродукций Гойи. Обрадовалась ему, как родному. А по Пушкину несколько позже писала диплом.

Это про влияние на меня дедушки Наума Моисеевича. Когда баба Женя тяжело заболела, дед Наум несколько лет до её смерти заботился о ней, как добрая и терпеливая сиделка. Дед умер на моих глазах. Дышал тяжело, громко, потом вдохнул воздух со всхлипом и замер, больше не выдохнул.

Моя мама деда Наума не хоронила: они с папой гастролировали в Германии. Дед гордился своей Лилечкой – прекрасной певицей Людмилой Равницкой и зятем – народным артистом России Львом Гореликом. Мамин портрет дед Наум тоже вышил, но спрятал, посчитал неудачным.

Поэтому только эта вышивка и сохранилась. Судьба остальных вышивок мне не известна.