Родился в г. Минске. После окончания средней школы работал в «Мингазе» и учился вечером в институте. Получив образование инженера-сантехника работал прорабом, строил первую очередь Минского метрополитена, был экскурсоводом, работал в ООО «Минскремстрой». Заслуженный работник МЖКХ. В настоящий момент работает судебным строительным экспертом.
Публикуемые рассказы – литературный дебют Борис Рубенчика.

Совсем не ферштэйн

Война ещё не закончилась, а освобожденный Минск уже восстанавливали. Отец мой тогда работал прорабом в тресте № 5 «Сантехмонтаж» Главпромстроя БССР. Рабочих рук на стройке не хватало и им разрешили использовать на восстановлении разрушенных немцами зданий пленных. Лагерей, где жили пленные, было в городе несколько. Один из них был на территории обувной фабрики «Луч». Каждое утро в лагерь за пленными приезжала открытая машина полуторка и везла их на стройку. Охранником у них был солдат в форме НКВД с огромным карабином на плече. Пленные восстанавливали Дом правительства, Третью клиническую больницу и жилые дома.
Управляющим Пятым трестом был Соломоник М.С. Он вместе с женой, известной детской поэтессой, переводчицей Эди Огнецвет бывал у нас дома. Эди Семёнова читала свои стихи, а с моей мамой говорила на идиш.
Как-то управляющий трестом Соломоник М.С. приехал на стройку, переводчика не было, и он с немцами стал говорить на идиш. Они его плохо понимали или делали вид, что плохо понимают. Раздосадованный этим разговором Соломоник приехал к себе, позвал моего отца в кабинет и сказал: «Эти немцы ничего по-немецки не понимают».

Старшина

В институте военной кафедры у нас не было, и меня забрали в армию солдатом, и своё двадцатипятилетние я встретил там. Я почти ничем не отличался от остальных новобранцев, которым было по 18 лет. Только на моей военной форме был поплавок синего цвета – знак о высшем образовании. Я со всеми учился строем ходить по плацу, так чтобы от подошвы сапог пахло горелой резиной, громко пел строевые песни, раскрывая рот на ширину приклада автомата. В солдатской столовой привыкал быстро проглатывать картофельное пюре в мундирах с десятью сантиметрами жареной рыбы, и по команде отбой раздеваться за 45 секунд, пока сгорала спичка в руках сержанта. Короче проходил курс молодого бойца.
Старшина роты у нас был прапорщик Холейко. По солдатской терминологии «прапор». Он никогда на солдат не повышал голос. Вызывал провинившегося солдата к себе в каптерку и ровным спокойным голосом проводил воспитательную беседу. Продолжительность беседы составляла две выкуренные им сигареты, а окончание беседы, было всегда было таким: «Ну, дык сення у туалет идешь и каб там дикалонам пахло». Наказание было серьёзным – туалеты в части были большими, а из чистящих средств – руки, тряпки, мыло и песок.
На православную пасху он унюхал от нескольких солдат запах алкоголя. Один из этих солдат по имени Леня имел стопроцентные еврейские корни. Назавтра старшина построил роту, приказал всем вчерашним героям выйти из строя. Воспитательная лекция на этот раз была на удивление короткой, но яркой: «Причина вашего недостойного поведения может быть объяснима, но ты, Леня, как попал в эту компанию?». Не выслушав его путаные знания о том, что бог для всех един, старшина выдал всем по сапёрной лопате. Показал место, где выкопать траншею глубиной по пояс. С невозмутимым видом старшина приказал похоронить в траншее, пустую тару от алкоголя и в назидание сказал, что в следующий раз траншею будете копать во весь рост.

Агитация

На последних курсах института я уже работал мастером в «Мингазе». Каждый месяц материальный отчёт нужно было лично сдавать главному бухгалтеру. Он мне всегда задавал вопрос: «Ну, когда ты уже уедешь в свой Израиль?» При этом ехидная улыбка освещала его лицо. Мне как-то становилось не по себе, но рассказывать про мои планы в жизни совсем не хотелось. Взяв мой отчёт в руки, он задавал второй вопрос: «Ну, что ты там украл?»
Как-то раз на очередной вопрос о моём отъезде я у него спросил: «А за агитацию евреев к эмиграции вам сколько платят?» Всё, больше таких вопросов он мне не задавал.
А до пенсии ему не дали доработать пару месяцев. Выгнали со скандалом. Живя в частном доме, он многие годы умудрялся не платить за газовое отопление, подделывая бухгалтерские документы.

Столяр и музыка

Старшего брата моего отца звали Израиль. Израиль Файвышевич. По профессии он был столяр, как и его отец, и мой дедушка. Когда началась шестидневная война Израиля, он сказал всей нашей родне: «Всё, теперь называйте меня Араб Федорович».
Дом, в котором он жил с женой и детьми был дореволюционной постройки с высокими потолками. Квартира была коммунальной с общей кухней на девять семей. Жена его Софья Лазаревна преподавала белорусский язык в школе. Несколько комнат этой квартире занимал композитор Юрий Бельзацкий. Когда он начинал громко музицировать, так что было слышно по всей квартире, мой дядя брал доску и начинал топором её обтесывать. Делал он это старательно и громко. Жена делала ему с укором замечание: «Израиль, ты же ему мешаешь». Дядя, не выпуская топора из рук, обычно отвечал: «Сонечка, дорогая, ну что ты, он работает, и я работаю».