Я родился в 46-м послевоенном году, в полуразрушенном белорусском городе Бобруйске. В маленьком деревянном доме с мансардой, на которую вела длинющая дощатая лестница, в трёх комнатках-«закутах» помещались три семьи, частично уцелевшие, воевавшие, хлебнувшие и огня, и бесконечного горя, начинавшие создавать свои послевоенные очаги...
В поисках лучшей доли отец, молчаливый в ту пору Давид Гринберг, увёз семью в Латвию. Неподалеку от Риги и Даугавпилса, в Илуксте, он нашёл работу с ведомственным жильём – шикарной, по тем временам, квартирой.
Там я впервые познал вкус и запах красок...
Недолго пришлось нам жить на чужбине. Баба Сарра, мамина мама, затребовала семью назад. В то время страна расправлялась с "врачами-вредителями". Вспыхнувший огонь ненависти и дома, и в Латвии, не оставлял надежд на спокойную жизнь. Мы вернулись в родной угол, густо заселённый клопами и родственниками, политый слезами и кровью, но всё-таки свой.
И всё же моё детство можно назвать счастливым и наполненным: не было пустых дней, всё насыщено радостями учёбы и познания... Много было прочитано и нарисовано.
Бобруйск стоит на реке Березина. Жизнь в зелёном и живописном городе, поездки в изумительные белорусские леса – дарили новые впечатления и радость. Родители, несмотря на нужду, всегда способствовали моим интересным начинаниям. Благо краски, фотоматериалы, книги в то время стоили не очень дорого...
Во время учёбы в училище мама отдавала мне почти всю зарплату, выстукивая её на машинке-«тарахтёлке» в конторе фабрики «Индпошиводежда»...
А перед учёбой в училище и институте, были занятия в изокружке бобруйского Дома пионеров...
В 1961 году я поступил в Пензенское художественное училище, после неудачной попытки учиться поближе к дому – в Минске. В Пензе, несмотря на почти тысячекилометровое удаление от Москвы и Питера, были два художественных училища, известных своим высоким уровнем профессиональной подготовки. Здесь учились будущие русские и советские мастера. Училища поставляли в Академию художеств своих выпускников. Я учился у выпускника Российской академии Алексея Григорьевича Вавилина, ученика прекраснейшего художника академика Горюшкина-Сорокопудова, бывшего в свою очередь учеником академика Савицкого, чье имя носило художественное училище. На Пензенском городском кладбище, эти два мастера покоятся рядом.
Жизнь в Пензе была не лёгкой, а учёба, напротив, интересной... К тому же два раза в год поездки домой на каникулы через Москву, Минск, с посещением музеев, выставок и театров...
Еврейский аспект во время учёбы в Пензе не донимал. Население было обременено одинаковым отношением ко всяким нерусским – грузинам, узбекам, мордвинам... Евреи здесь до войны вообще не жили.
Основными темами тех лет были неурожаи, очереди в магазинах, карибский кризис, строительство коммунизма, неистовство Никиты Хрущёва против художников и поэтов... А дорогих и интересных встреч и открытий было множество... Главное – знакомство и пристрастие к музыке и поэзии, концерты в уютном полуподвальном зале филармонии...
После Пензенской учёбы вернулся в родную Беларусь. Отмахал год учителем рисования и черчения в двух школах. Получил отсрочку от исполнения почётной обязанности службы в Советской армии и поступил в 1966 году в Белорусский государственный театрально-художественный институт в Минске. Стал жить во всегда любимом и желанном городе. Учёба в институте была продолжением той самой интересной жизни, максимально наполненной творческими радостями и муками, о которой мечтал.
Но ко всем возникающим проблемам постижения профессионального ремесла добавлялась горечь антисемитских настроений в среде белорусских «мастаков», несмотря на то, что мой профессор Иван Осипыч Ахремчик, мало того, что был женат на еврейке, но ещё и на свою кафедру набрал преподавателей евреев. Педагоги были смелыми и несмелыми, но всегда ответственными и любящими своих студентов...
Я же был последним студентом-евреем, поступившим на престижный живописный факультет... Вспыхнувшая в стране кампания оголтелой ненависти к израильским «агрессорам» летом 1967 года, после шестидневной войны, к которой был позорно причастен СССР, сыпала соль на раны местного антисемитизма, что постоянно сказывалось на учёбе в нашем «творческо-идеологическом» вузе... Тем более, что мастера изобразительного фронта были в этом деле «впереди планеты всей...»
Я к тому же был студент – не подарок, слыл формалюгой и вольнодумцем... А профессор наш был столпом соцреализма и активный ненавистник всяких отклонений. Он, несмотря на свою харизматичность и здоровый народный юмор, клял на всех углах молодых и нестандартных художников, смачно обзывая оных, и не чужд был подпустить при возможности антисемитского зелья. Мы, его студенты, повседневно получая от него «оплеухи», были в то же время защищены от нападок на нас других институтских педагогов-доброхотов... Да к тому же он выбивал из мадам ректорши (дамы из ЦК, посланной навести порядок в «бардачном» вузе) деньги на наши поездки в Москву, Ленинград на все замечательные всесоюзные и зарубежные выставки.
Увы, пришлось мне участвовать в положении во гроб своего профессора, умершего от сердечного приступа, случившегося в перепалке с дерзкими формалюгами на собрании в Союзе художников. Мы к тому времени доучились до работы над дипломными картинами. Уж попили нам, дипломникам, кровушки педагоги-художники, борясь за освободившееся профессорское место и использующие нас, дипломников, как заложников! Но выстояли... Написал я дипломную картину историческую. Известно какая была в то время история! Картина называлась «Лейтенант Шмидт. Перед казнью». Московский председатель дипломной комиссии поставил мне пятёрку, заявив торжественно при защите диплома, что «этот молодой художник может сделать честь белорусскому искусству, при содействии местных художественных властей». Закивали одобрительно злоглазые деятели от родного искусства...
После учёбы, в 1972 году получил направление в художественный комбинат, но «деятели» послали меня подальше от комбината, дабы не растрачивать мой талант на халтурное производство. Ну, и спасибо им! Что ни делается – всё к лучшему.
Взяли в комбинат в то время моего институтского сотоварища, который работал в детской художественной студии, в прошлом одной из самых известных в республике и стране. Вот и пошёл я на его место. Это были счастливые 20 лет работы. Я быстро восстановил славу этой студии, несмотря на трудности и множество проблем.
Студия стала одним из ведущих центров обучения детей изобразительному искусству. Работы участников студии постоянно выставлялись в известных детских галереях в Японии, США, Германии, Великобритании, Польше, Чехословакии, Канаде, африканских странах. Мы получали многочисленные дипломы и медали. Студия постоянно организовывала республиканские выставки детского творчества, участвовала в международных детских выставках и художественных акциях. Каждый год наши воспитанники поступали учиться в художественные вузы и колледжи. Наиболее яркими выпускниками были успешно работающие в России и США – дизайнеры Дондик Ирина, Полуденко Ирина, Либман Мила, медалист конкурса плакатистов им. Лубалина, живущий в Лос-Анджелесе Олег Ляпсевич, в России – Андрей Шеллюто, керамист-дизайнер Алексей Мартынов, живописец Андрей Белов.
Всемирную известность получил художник-сценограф Зиновий Марголин, получивший на пражской биеналле сценографов серебряную медаль, «Золотую Маску» театрального сезона 2004 г. в Москве, работающий в ведущих столичных театрах.
Грянула «перестройка» с её надеждами и балаганом, сменившаяся крушением настоящего и страхами за будущее, особенно за будущее и судьбу детей... К тому времени было уже написано немало собственных картин, не пристроенных к коллекциям и музеям, и не раскрученных... Писал их, одновременно работая с детьми. Самые чистые и непосредственные юные художники трудились рядом и были источником постоянного вдохновения.
Моё личное участие в выставках в те годы невелико. 1973 г. – успешное участие дипломной картины в Ленинградской Академии художеств, 1975 г. – выставка к 25-летию БГТХИ в Минске, в 1976, 77, 78, 79, 80 годах – участие в молодёжных республиканских выставках. В 1987 году – участие в большой республиканской выставке, 1989 год – выставка еврейских художников Белоруссии.
Открылись ворота Советского Союза. Это стало подстегивать нас, людей с возможностями выезда, задуматься о недоступной ранее загранице...
Пока мы, романтики, думали и гадали, Америка закрыла въезд советским евреям, не имеющим там ближайших родственников. И двинулся этот разогретый еврейский поток на историческую родину, к земле обетованной. И оказались мы в этом самом потоке.
…К началу нового века наша жизнь в Израиле была относительно благополучна, заполнена работой и возможностью путешествовать... Мы решили встретить 2000-й в Нью-Йорке. Дочь служила в армии и после изнурительной службы в Газе, была переведена на военно-морскую базу под Хайфой, сын работал в японской компьютерной фирме, в одной из знаменитых башен Тель-Авива.
Встретил нас двоюродный брат Гали – Альберт Ляндрес. Мы встретились впервые... Встреча и знакомство с предместьями Нью-Йорка, после израильского всегда летнего балагана, поездки по чистым и светящимися новогодней иллюминацией городкам, были радостны и в этом приподнятом настрое мы встретили 2000-й.
На следующий день мы поехали знакомиться с Нью-Йорком и дядей Гришей, отцом Альберта, единственным оставшимся в живых из многочисленных братьев Ляндресов... Один из которых был отец знаменитого писателя Юлиана Семёнова...
Оказалось, в Нью-Йорке жило немало моих учеников и друзей, и все дни были заполнены радостными встречами и потрясающими выставками и музеями... А потом ещё пошли поездки в Балтимору, Вашингтон, Филадельфию и незабываемыми встречами с друзьями и музеями.
После нелегких мытарств в новой эмигрантской жизни в Израиле, где отчаяний и радостей было немало, поездка в Штаты была достойным вознаграждением и вдохновением продолжать жизнь на нашей исторической Родине, к которой мы прикипели, которую полюбили...
Работы было много. Я расписывал стены в школах и детских садах, придумывал и мастерил декорации для детских тель-авивских театриков, расписывал стены в лечебницах душевнобольных, похожих на обкомовские советские дома отдыхов...
Мы жили в одном из замечательных районов Израиля. Эти городки создавала семья Ротшильдов, покупая земли у арабов ещё в начале XX века, до создания государства. Рядом начинались предгорья Кармеля, а спустившись по живописному серпантину, попадали в древнюю Кейсарию, резиденцию Понтия Пилата, где рядом утопали в зелени виллы богатых евреев со всего мира и был уникальный музей с хорошей латиноамериканской живописью и скульптурами Дали...
В нашем городке открылся зал в музее Яд ле баним. Моя жена Галя организовывала там интересные концерты, встречи и поездки по стране со знающими и интересными знатоками страны...
В выставочном зале Яд-ле баним я начал организовывать выставки своих друзей художников и фотографов.
К тому времени я уже несколько лет с энтузиазмом работал с детьми семьи Шир, выходцами из Америки и Йемена. Выставка работ старшей девочки Рут произвела фурор не только в нашем районе, но и была интересна многим любителям живописи...
Моя дочь Мири, вернувшись из армии, по сложившейся местной традиции, с рюкзаком, отправилась путешествовать в Китай и соседние дальневосточные страны.
В 20002-м у сына родилась дочь, наша внученька Пилар. Ещё год мы были загружены работой при местном муниципалитете.
Потом власть в нашем городке поменялась, и мы попали под сокращение всех культурных программ...
У нас появилось много времени помогать в воспитании малышки сыну, к тому времени переехавшему жить по соседству.
У меня остались декорации для театриков и работа, рьяно постигавших наше ремесло, многочисленных детей семейства Шир...
К тому времени у меня созрело желание продолжить писать начатый цикл «Старый Тель-Авив», который удалось показать на моей большой выставке в 2017 году в Минске.
В первое бурное десятилетие ХХI века дочь поступила и успешно закончила Бар-Иланский университет, с рюкзаком объездила древности Мексики, поработала в Лондоне и вышла замуж...
Сын с семьей уехал жить и работать в Канаду. Мы остались одни, нагрянувшая пустота, душевный кризис начал разрушать нашу долгую совместную жизнь... Затаившийся бес ударил в мою седую бороду...
Жестокосердный раввинский суд развёл нас, проживших вместе больше сорока лет, порешив к тому же расстаться нам с нашим любимым и труднообретённым жильем.
Так закончилось моё двадцатилетие израильской жизни, где было много горечи и радостей, замечательных встреч и разочарований, интересной работы и очень интенсивной и напряженной жизни. Я новую страну полюбил и сжился с ней, несмотря на абсурдные её противоречия.
В сентябре 2011 года я вернулся в родную Беларусь. Появилось ощущение, что после перенесенной драмы в Израиле, удастся найти хоть призрачную гармонию и вдохновение.
…Очень быстро всё сменилось горьким разочарованием и отчаянием...
Хотя само ощущение от страны, где прожил большую часть жизни, было удивительно хорошим... Да и братья художники, коих уже немного осталось в живых, встретили тепло и сердечно. Особенно радостно и светло было после встреч с любимым учителем и другом Маем Данцигом. Безжалостное время бессердечно прокатилось по этому мощному и энергичному человеку... Ему было очень тяжело передвигаться, хотя душевный огонь и непримиримая страсть бушевала в нем... Горько было смотреть, как он угасал...
В последнюю мою встречу, он уже совершенно обессиленный попросил сходить за пивом. Когда я вернулся, застал его спящим… Через несколько дней он уснул навсегда.
Мне с помощью хороших и чутких людей, по возвращению из Израиля, удалось устроить выставку своих работ, вместе с 12-ю бывшими учениками. Мои последние ученицы прилетели из Израиля с огромным багажом своих работ. Откликнулись, теперь уже известные и маститые Зорик Марголин, Леша Мартынов, Миша Тумеля, Юра Подолин, сестры Наташа и Александра Минкевичи... Выставка состоялась в лучшем выставочном зале Минска галерее Михаила Савицкого... Она продолжалась почти два месяца и была посещаемой и успешной... После публикаций в прессе и на телевидении меня два раза приглашали на радиостанцию «Культура», где я в прямом эфире рассказывал о своей жизни, взглядах на искусство.
В эти же дни я повёз своих израильских учениц по городам Беларуси, ходили в музеи, а потом мы совершили замечательные поездки в Питер и Москву. Радостно было показывать места, в которых проходили лучшие времена моей прошлой жизни.
Жизнь в Беларуси наполнена интересными и содержательными встречами и посещением многочисленных выставок... Художественная жизнь здесь разнообразна и интенсивна, а уровень необычайно высок...
Очаровательные и благосклонные люди в галерее Савицкого ещё раз пошли мне навстречу, и в этом 2017 году мы с моим старым другом, талантливейшим и благородным Александром Родиным, снова смогли показать свои работы. Те, которые в пресловутые советские времена мы и не мечтали показать... А открытие выставки получилось незабываемым праздником встреч и воспоминаний с пришедшими нашими седовласыми однокурсниками...
Бег времени стремителен... Мне по душе люди, меня окружающие, и радостно, что жизнь движется, несмотря на все проблемы.
В Израиле подрастают два моих внука. Глядя на восхитительную и умненькую канадскую внучку, хочется с тем же желанием и вдохновением посвятить себя внукам и многому их научить. Очень надеюсь, что безжалостное время позволит мне реализовать сполна все мои намерения и творческие задумки.
Иосиф ГРИНБЕРГ
2005 – 2017 гг.
