7 января 1858 года в небольшом белорусском местечке с красивым названием Лужки, которое тогда относилось к Дисненскому уезду Виленской губернии, а ныне входит в состав Шарковщинского района Витебской области, в семье любавичского хасида Иегуды Перельмана и его жены Фейги родился мальчик Элиэзер, которому суждено было стать отцом современного иврита. Языка, на котором в начале третьего тысячелетия произносят свое первое слово малыши, языка, на котором объясняются в любви, решают государственные проблемы, спорят о ценах на хлеб, отдают военные команды, оставляют завещания потомкам. Иврит стал государственным языком Израиля. Его учат в школах и институтах Америки и Австралии, Беларуси и Южно-Африканской Рес­публики, Германии и Аргентины, других стран мира. Он объединил миллионы людей.

У этого языка порази­тельная история. Такая же гордая, странная и сумасшедшая, как и история самого народа. Иврит – один из древнейших языков нашей планеты. После того, как евреи вынуждены были уйти в рассеяние, лишиться своей родной земли и поселиться в разных странах, иврит постепенно стал уходить из повседневной разговорной речи и становиться языком молитв, общения с Богом. Отдельные слова-гебраизмы перекочевали в лексику идиша, ладино и напоминали вершины гор, оставшиеся на поверхности океана от некогда большого и могущественного острова, ушедшего под воду во время стихии.

Самые гениальные идеи поначалу всегда кажутся бредовыми. Также были восприняты высказывания Эли Перельмана о возрождении иврита. Сегодня мир знает уроженца белорусского местечка Лужки под именем Элиэзера Бен-Иегуды. Его имя увековечено в названиях улиц, площадей. Одна из них находится в центре Иерусалима. Когда шумные, неугомонные люди гуляют в прохладные вечерние часы по этой улице, разглядывают красивые витрины магазинов, сидят в кафе или слушают уличных певцов, вряд ли кто-то из них вспоминает, что свои первые шаги человек, чьим именем названа эта улица, делал по пыльной песчаной мостовой за тысячи километров отсюда.

В Лужках имя Эли Перельмана по-прежнему позабыто-позаброшено. Позабыто, потому что нет ни улицы, которая бы носила его имя, ни мемориальной доски, и только в маленьком школьном музее на одном из стендов я увидел книжку о человеке, возродившем иврит. Издана она была далеко от здешних мест, в Израиле. Кстати, в Глубоком – центре соседнего района – осенью 2012 года на Аллее знаменитых земляков открыли памятник Элиэзеру Бен-Иегуде работы витебского скульптора Валерия Могучего. Думаю, уместно было бы в Лужках провести один из туров всемирной олимпиады иврита. Помещение нашлось бы, да и гостиницы есть в близлежащих районных центрах.

В Лужках еще остались стены того здания, где когда-то находилась синагога и хедер при ней, в котором учился маленький Элиэзер. Здесь он начал свое образование, которое в 13-летнем возрасте продолжил в Полоцке в иешиве этого города. Потом учился в Глубоком, Двинске, Париже.

...В начале девяностых годов теперь уже прошлого XX века я впервые приехал в Лужки, разговаривал со сторожилами и сфотографировал это полуразвалившееся здание. Оно было хоть и с ветхой, дырявой, но все же крышей, оконными рамами.

Через пару лет крышу и оконные рамы как ветром сдуло. Кругом стен метровой толщины, сложенных из камня, внутри и снаружи здания, росли крапива и бурьян выше человеческого роста. А когда я стал пробираться внутрь постройки, меня предупредили, что делать это надо осторожно. Со стороны реки Мнюта обрыв подошел к самой стене. Еще пару лет – и стены могут рухнуть.

Правда, в последние годы в Лужках и в соседних Германовичах появились энтузиасты, которые не на словах, а на деле заботятся о том, чтобы сохранить для потомков историю родных мест.

Неравнодушные люди из Белорусского добровольного общества охраны памятников истории и культуры в 2009 году стали хлопотать о придании статуса историко-культурной ценности ансамблю синагогального двора в Лужках, который сегодня выглядит ни по-божески, ни по-людски. Этими людьми разработан эскизный проект по реставрации здания синагоги и открытия здесь музейно-культурного центра имени Элиэзера Бен-Иегуды.

И поверьте, музею будет, о чем рассказывать. У Лужков богатая история, в том числе очень интересны ее еврейские страницы. «В 1766 году здесь жило 96 евреев – плательщиков подушной подати. По ревизии 1847 года – “Лужицкое еврейское общество состояло из 458 душ. По переписи 1897 года в Лужках жителей 1672, из коих евреев 761”».

«Еврейская энциклопедия» изд. Брокгауз–Эфрон,
С.-Петербург, т. X, с. 374.

Кроме синагоги, в Лужках были православная и католическая церкви. Прием больных осуществляла лечебница, при ней работали фельдшер и повивальная бабка, лекарства отпускались в аптеке. Работали народное и еврейское училище. Промышленность была представлена винокуренным заводом (на 9600 рублей). Местные сыроделы выпускали изысканные сорта сыра.

В конце XIX – начале XX века Лужки активно строились, росло население. В 1907 году оно достигло 2468 человек.

...Председатель Белорусского добровольного общества охраны памятников истории и культуры Антон Астапович убежден, что синагога в Лужках является не только образцом иудейского культового зодчества, но и частью исторического архитектурного ансамбля, который сохранился в местечке и состоит из усадьбы графов Плятеров, церкви, костела, водяной мельницы, жилой и гражданской застройки.

Когда-то эта синагога была одноэтажным прямоугольным зданием, со стенами из бутового камня и кирпича и находилась на на склоне высокой террасы правого берега реки Мнюта.

В интерьере еще и сегодня сохранились фрагменты штукатурки с остатками настенных росписей.

На берегу Мнюты остались руины миквы – водного резервура для ритуальных омовений. Миква была прямоугольным строением, со стенами из бутового камня и кирпича, внутри ее находился бассейн, который по деревянным трубам наполнялся речной водой. Вероятно, в те годы Мнюта была гораздо более полноводной и чистой рекой.

При синагоге до 1930-х годов действовал хедер – начальная еврейская религиозная школа, где обучался и Элиэзер Перельман до 1872 года. Мальчик из многодетной семьи, оставшийся в пять лет без отца, учился за счет общины.

Синагога перестала действовать с начала июля 1941 года, когда Лужки были оккупированы немецко-фашистскими войсками. После войны она была приспособлена под керосиновую лавку, закрытую в 1970-е годы. Здание миквы было разрушено во время войны.

17 марта 2010 года решением Белорусского республиканского научно-методического совета по вопросам историко-культурного наследия при Министерстве культуры ансамблю синагогального двора в Лужках дан статус историко-культурной ценности, и согласно Постановлению Совета министров, ансамбль внесен в государственный реестр историко-культурных ценностей.

За последние годы это самое знаменательное событие, касающееся Лужков, хотя и мало обсуждаемое его жителями. Они, что вполне понятно, живут другими проблемами.

Фамилия Перельман была очень распространенной в довоенных Лужках. Многие, конечно, приходились друг другу родственниками – семьи были очень большие. И даже те, кто считался однофамильцами, были тоже родственниками, только такими дальними, что даже местечковые старожилы не могли припомнить, кто и кем кому приходится.

Берта Иосифовна Перельман по складу характера была таким же одержимым человеком, фанатично преданным идее, как и Элиэзер Перельман. Материалы о ней есть на стенде в музее Лужковской средней школы.

Родилась Берта Иосифовна в 1876 году в семье ремесленника. Училась в местечковой школе. Работала швеей. Но социалистические идеи, витавшие в воздухе, долетели и до Лужков, и захватили Берту Перельман. Пойдя против воли родителей, она уехала в Москву, вступила в партию большевиков. Во время революции 1905 года девушка была на баррикадах. Ее арестовали и выслали в Архангельскую губернию. Она совершила побег, вернулась в Москву, находилась в подполье. Снова арест и ссылка в Нарымский край. Вместе с ней выслали Якова Свердлова, Филиппа Голощекина, Ивана Оборина. В ссылке Берта Перельман вышла замуж за Филиппа Голощекина. После Февральской революции семья революционеров – в Екатеринбурге. Филипп Исаевич Голощекин участвовал в расстреле царской семьи. В 1918 году Берта Иосифовна Перельман умерла. Ей было всего 42 года...

Представление о жизни Лужков в период между двумя мировыми войнами можно получить из воспоминаний «Мое местечко» Василя Стомы (Синицы).

Человек с неоднозначной биографией, он свидетельствует о своих детских и юношеских годах, рассказывает о местечке, о соседях, друзьях.

Василь Стома родился в 1911 году в Лужках. Окончил польскую семилетку. Во время Второй мировой войны оказался в Германии, откуда перебрался в США в 1949 году. Видный деятель белорусской эмиграции, писатель. Умер в 1992 году.

«Вот же, оно называлось Лужки и лежало на взгорке, так что, с какой бы стороны ни въезжал в него, надо было ехать под гору. С трех сторон его, как будто поясом, обвивала небольшая, но довольно глубокая и красивая речка Мнюта.

В самом центре местечка, на рынке, стояла довольно красивая церковь, как будто перестроенная с униатской, а на окраине местечка был большой и красивый костел с готи­ческими башнями, крутой и в тоже время пологой крышей, построенный предками графского рода Плятеров, поместья которых Городец, Фабьяново и Иловка – находятся на окраинах местечка. Были также там начальные школы польские и еврейские, несколько синагог, еврейский банк, полиция, суд, гмина и почти двадцать магазинов. Магазины большей частью еврейские, и только два или три из них принадлежали христианам. Был кооперативный магазин, основанный в начале 20-х годов. Помню, наша соседка Хайка А., которая гордилась тем, что, по ее словам, когда-то училась в гимназии, – не называла кооператив, а почему-то “компротив”, а иные шутя называли этот магазин и вовсе “противная лавка”. Но эта кооперативная лавка, не выдержав еврейской конкуренции, в конце концов, закрылась.

Казармы были построены конце 20-х годов для пограничной охраны. Это поправило материальное положение жителей местечка, теперь они имели больший сбыт таких продуктов, как молоко, масла, яйца, овощи, продавая их “панюсям” – женам офицеров и подофицеров, а то и солдаты часто требовали повозку для того, чтобы добраться до отдаленной на 30 километ­ров железнодорожной станции.

...Кроме речки, в местечке было небольшое озеро, которое местные жители ласково называли озерком. Особенностью этого озера было то, что подойти к нему можно было только с небольшого участка берега, в других местах была бездонная топь. Говорили, что в озере никто и никогда не доставал дна.

Между местечком и графским поместьем Городец располагался старинный запущенный парк, где местная молодежь и особенно влюбленные пары в выходные и праздничные дни прохаживались, держась за руки. По местному это так и называлось “ходить за подручку”. Временами местные пожарники или какая-нибудь другая организация устраивали в парке маевки. Чтобы участвовать в них, нужно было внести денежный взнос.

На рынке в центре местечка каждый вторник проводились ярмарки.

На рыночную площадь выходили пять главнейших улиц местечка: Гармановская – с севера, Дисненская – с востока, Костельная (прозванная почему-то и, по-моему, незаслуженно Свиной) – с юго-востока, Мельничная – с юга, и, наконец, Мостовая, может, одна из наиболее уютных, потому что вся была в зелени деревьев, – с запада. Почему Мостовая улица так называлась, остается загадкой, никакого моста там никогда не было, кроме узенькой в три жердочка кладки. Кладка вела к еврейскому кладбищу, которое было на той стороне реки. Вокруг кладбища росли высокие и шумевшие даже при слабом ветерке осины, и это почему-то наводило на меня необъяснимый ужас, сопровождавший меня все детские годы.

...Еще посередине рынка находилось большое деревянное строение, в котором размещалось несколько еврейских магазинов. Строение было сожжено в 1920 году без видимой на то причины проходящим через местечко польским 7-ым полком пехоты». (Перевод с бел. – А.Ш.)

Журнал «Полымя», №№ 9, 10, 1998 г.,
Василь Стома (Синица), «Мое местечко»

Какое же местечко могло обойтись без колоритных, запоминающихся персонажей... Местечковый мудрец-философ, свой сумасшедший, доморощенный гениальный скрипач... Ну, а если таких не было, то народная молва сама распределяла роли.

Конечно же, были такие персонажи в Лужках. Бляхариха – жена жестянщика (на белорусском языке “бляхар” – жестянщик – А.Ш.). Она узнавала все местечковые новости даже раньше, чем они происходили. Но самое главное, умела лечить от разных болезней, знала заговоры от «дурного глаза», от рожи, от укуса змей и много-много от чего еще. Ее уважали и боялись в местечке.

В Лужках издревле была традиция – хупу, то есть свадебную процессию, начинать на перекрестке, рядом с синагогой на Мельничной улице. Ее пересекал переулок без названия, который вел к еврейскому банку и еврейской школе. После хупы молодожены и гости пешком, сопровождаемые свадебными музыкантами – клезмерами под управлением Бейнуса, отправлялись в помещение, где должно было состояться свадебное застолье. Так вот, всегда этот парадный поход возглавляла Бляхариха и под быструю мелодию, чем-то напоминавшую «польку», вытанцовывала с удивительной для ее возраста и комплекции резвостью и пела какие-то еврейские припевки. Придя на место, она заботилась, чтобы все гости расселись на места в соответствии с положением, которое они занимали в обществе. А потом смотрела за порядком на свадьбе.

Жил в Лужках скрипач Берка. Он нигде не учился музыке, но от природы имел абсолютный слух. Мог воспроизвести любую мелодию, даже если слышал ее всего один раз. Он мог имитировать на скрипке голоса птиц. Сколько раз рукововитель клезмеров Бейнус уговаривал Берку поиграть вместе с ними на свадьбе или еще где-нибудь, но непременно получал отказ. Берка вообще не играл за оплату. А еще Берка был старый холостяк, не поддавался ни на какие уговоры и даже не знакомился с женщинами. Любил придумывать всякие неправдоподобные истории и в этом деле мог бы соперничать с бароном Мюнгхаузеном.

Сколько историй можно рассказывать о местечке! И каждая будет иметь свой неповторимый колорит.

Владимир Игнатьевич Метелица после окончания белоруской гимназии в Вильно и учительского института приехал в Лужки. В 1939 году начал преподавать в средней школе. С тех пор история местечка самым тесным образом переплелась с его собственной судьбой.

«До войны у нас жило более 100 еврейских семей. Мой друг Шенкман держал кузницу, у него были золотые руки. Говорили, что лучшего кузнеца не было во всей округе. В послевоенные годы моя семья живет в доме, который до войны ему принадлежал. А наш дом в 1944 году сгорел. Дом Шенкмана уже пустовал к тому времени и, я думаю, он не в обиде, что мы сюда переселились.

Осенью 1941 года, еще не опали листья с деревьев, евреев собрали в гетто. Под него немцы выделили шесть домов в цент­ре местечка. В этих домах и вокруг них во дворах было столько народу, что удивительно, как евреи размещались, где спали. Гетто не было огорожено. Через него проходила дорога из Глубокого в Лужки. Но гетто охраняли полицаи, они же водили евреев на работы. Те убирали дороги, чистили снег, заготавливали дрова, мыли полы, выполняли различные земляные работы.

Были евреи, особенно молодежь, которые бежали от фашис­тов в лес, боролись с врагами с оружием в руках. К партизанам ушли семьи Рицман, Кенигсберг, Шенкман.

Михаил Абрамович Козлинер мужественно воевал в партизанском отряде № 3 бригады «Октябрь». Фаня Исааковна Вейф воевала в партизанском отряде имени Суворова.

А пожилые и особенно религиозные люди вели себя обреченно. Когда пришел последний день и их пригнали на площадь, они сели на землю. Сюда же пригнали евреев из Германовичей, Миор, окрестных деревень. Раввин читал молитвы, говорил, что еврейская кровь должна быть вместе и поэтому никуда не надо бежать. Все в руках Бога. Полицаи, человек двадцать, погнали евреев по Мельничной улице по мосту через реку Мнюта на расстрел. Помню, Беньёмин, он торговал мукой, бросил с моста в речку золотую монету. Мельники видели это и потом искали драгоценный металл.

Евреев расстреляли в двух километрах от Лужков по дороге на деревню Веретею».

Вспоминает Ванда Ивановна Котова, 1923 года рождения: «Помню, как в гетто вели Скальских. Муж, поляк по национальности, женился на еврейке. Жену и детей забрали в гетто, когда он находился на работе. Мальчик все время плакал. Полицаю это, видимо, надоело, и он, не долго думая, схватил ребенка за ноги и ударил головкой об угол здания. Мальчик сразу же умер.

...Евреев согнали и посадили перед расстрелом на площади. Здесь были еврейские семьи не только из Лужков, но и из других мест. Владелец магазина Бруднер с дочерью Малюсей подошли к немцам и предложили им, как выкуп за свою жизнь, шкатулку с золотом. Те и золото забрали, и просителей расстреляли...»

Геннадий Винница «Листы истории»,
Витебск, 1999, с.164,165,167.

Вспоминает Миронович Г.В.: «Во время войны я работала в местной больнице санитаркой. На чердаке больницы пряталась еврейка, работавшая раньше акушеркой. Потом, видимо, не выдержав психологически, она покончила с собой. Знаю точно, что были евреи, сумевшие уйти в партизаны».

Геннадий Винница «Листы истории»,
Витебск, 1999, с.167.

В донесении гебитскомиссара Глубокского округа генеральному комиссару в Белоруссии о ликвидации гетто от 1 июля 1942 года сообщалось: «1 июня 1942 года ликвидировано гетто в Лужках с 528 евреями»...

«Свидетельствуют палачи. Уничтожение евреев на оккупированной территории Белоруссии в 1941–1944 гг.»,
Минск, НАРБ, 2010 г., с. 68.

В 1944 году Чрезвычайная комиссия, расследовавшая преступления немецко-фашистских захватчиков, опросила свидетелей страшного преступления:

«Из протокола допроса свидетеля Станислава Федоровича Галецкого, 1897 года рождения, жителя деревни Лужки.

Летом 1942 года, примерно в июне, в м. Лужки немецкими оккупантами было собрано около 500 человек евреев, среди которых были женщины, старики, дети. Все эти евреи были из местечка Лужки. Через несколько дней после этого немецкий карательный отряд всех собранных евреев погнал на расстрел. Всех евреев немецкие каратели привели в лес, который расположен в 2 км севернее местечка Лужки, напротив совхоза “Городец”. Когда их привели к месту расстрела, немецкие каратели начали группами подводить к вырытым ямам, евреев заставляли раздеться до гола и очередями из автоматов расстреливали их. Я сам слышал стоны, крики ни в чем не повинных женщин, стариков, детей. Немецкие изверги издевались перед расстрелом евреев, били их прикладами, еще не умерших сталкивали в ямы и засыпали землей. Автоматными очередями немецкие каратели расстреляли всех привезенных ими евреев в количестве 500 человек, а ямы, в которые ложили расстрелянных,
засыпали землей».

ГАРФ, ф. 7021, о. 92, д. 219(2), л.85

Сейчас, в память о безвинно погибших евреях Лужков, стоит скромный памятник – бетонная плита, установленная лет сорок на­зад, на котором напи­сано много слов, но нет слова «еврей». Кругом поле, колосится рожь. И даже тропинки нет от дороги до могильной ограды. Все запахано и засеяно. Диву даешься, откуда такая рачи­тельность...

Уже после войны, в 1946 году, белорусская девочка Лариса Сташкевич спряталась в еврейском доме Нисона Хацкелевича Цепелевича. Сташкевичи были состоятельными людьми. Не знаю, какой компромат был на них, но НКВД решило выслать эту семью в Сибирь. Вот тогда девочка и нашла приют в доме Цепелевича и нелегально прожила в нем целый год.

Нисон Хацкелевич похоронен на еврейском кладбище в Лужках. Он умер в начале пятидесятых годов XX века. Летом кладбище зарастает бурьяном и напоминает труднопроходимые джунгли. С трудом, но я все же пробрался к этой мацейве и увидел неожиданный орнамент на памятнике последнего еврея Лужков. У вершины остроконечной плиты выбит магендавид, а внутри его... серп и молот.

Деревни Лужки и Германовичи, которые в 2006 году стали агрогородком, тесно связаны на протяжении всей своей почти пятисотлетней истории. Расстояние между ними 12 километров. Когда были местечками с преобладающим еврейским населением, германовичские женихи сватали девушек из Лужков и наоборот. Проходили шумные ярмарки, они снова объединяли жителей двух населенных пунктов. Да и сейчас все новости Германовичей тут же становятся известны в Лужках, а все, что происходит в Лужках, – в соседнем агрогородке.

Живет в Германовичах Ада Эльевна Райчонок – человек, которого хорошо знают и в районе, и в области, и в стране. Она родилась в канун Великой Отечественной войны в Витебске. Отец – еврей, мать – белоруска. В годы войны погибла бабушка Соша, бабушкина сестра – Марьяся и ее муж, в Суражском гетто расстреляли их детей. Во время одной из облав маленькая черноволосая Ада тоже попала в Витебское гетто. Мать собрала соседей с улицы. Они пошли в гетто и стали просить отпустить ребенка, уверяя, что произошла ошибка и девочка никакого отношения к евреям не имеет. Никто из соседей, хорошо знавших ее отца Эли Аронова, не выдал девочку. Всю войну перепуганная мать продержала ребенка под замком. После войны они жили в Полоцке. Ада Эльевна окончила педучилище и приехала работать в Германовичи. Вышла замуж, здесь родились ее дети.

И все эти годы Ада Эльевна увлеченно, по крупицам, собирала экспонаты для музея. Не осталось ни одного дома, который бы она не обошла вместе с сыном Михаилом. Так рождалась
экспозиция уникального Музея искусства и этнографии имени Язэпа Дроздовича. Он находится в старинном особняке, отремонтированном, кстати, тоже ее руками, руками ее сына, других энтузиастов. Здесь и керамика, и плетение, и красивая мебель, и кухонная утварь – все, чем был богат белорусский дом.

Ада Эльевна была инициатором открытия Дроздовичской художественной галереи. Она перестала работать из-за недостатка средств. Или из-за недостатка внимания к культуре. Картины оттуда стали основой галереи, открытой в 2005 году в частном Литературно-художественном музее имени Михаила Райчонка.

Ада Райчонок – организатор многих пленэров, посвященных Язэпу Дроздовичу, другим выдающимся художникам, писателям Беларуси. Она организовала Пленэр художников, посвященный памяти жертв Холокоста. Он проходил в год 60-летия разгрома немецкого фашизма и окончания Второй мировой войны. Художники разных национальностей, проживающие в Беларуси, откликнулись на это предложение и приехали в Германовичи и Лужки. По итогам пленэра Ада Эльевна организовала выставку «Слезы памяти», которая экспонировалась во многих городах Беларуси. Одна из картин художника Владимира Крука называется «Девочка из 41-го». На ней изображена Ада Райчонок.

– Идею этого пленэра и выставки я вынашивала десять лет. Ведь я сама была малолетним узником гетто, пережила и ужасы фашистского концлагеря. Забыть эти годы невозможно. Картины издевательств над евреями до сих пор стоят у меня перед глазами. Я хочу, чтобы явление, подобное Холокосту, больше никогда не повторялось. А для этого нужно о нем рассказать как можно большему количеству людей, особенно молодому поколению.

Пленэр, посвященный памяти жертв Холокоста, проводился еще несколько раз, Ада Эльевна планирует и нынче летом пригласить к себе художников.

– Не найду финансовой помощи, – сказала она, – размещу людей по домам, еду приготовлю сама. Все равно соберемся. Приедете?

Как можно отказать такому неравнодушному, энергичному человеку?..

Режиссер Владимир Колас в 2009 году снял про Аду Райчонок фильм «Галерея Ады», который прошел по телеэкранам десятков стран мира и получил несколько престижных премий.

В 2010 году Ада Эльевна стала лауреатом премии имени Василя Быкова «За свободу мысли».

Буквально через неделю после ее 75-летия я побывал в Германовичах. Мы встретились с Адой Эльевной. Как обычно, пили чай с пирогами, и она рассказывала мне:

– Во время своих экспедиций мы ни разу не встречались с предметами еврейской культуры. Это очень странно. Здесь жило много евреев. Сохранились еврейские дома. Аккуратненькие, из красного кирпича (были и деревянные, но до нашего времени не уцелели), они до сих пор украшают Лужки. Сохранились рассказы людей, воспоминания, легенды, предания. А предметов, которые могли бы стать экспонатами музея, мы так и не встретили. А может быть, плохо знаем еврейскую культуру, поэтому ничего не увидели? Я очень хочу, чтобы в Лужках, в школе, где учился Элиэзер Перельман, открылся еврейский историко-этнографический музей. В память о маме я делала музей Язэпа Дроздовича, в память об отце, погибшем на фронте, хочу открыть музей Элиэзера Бен-Иегуды.

Этого же очень хотел ее сын Михаил Райчонок. Настоящий патриот, он делал для блага своей земли все, что был в состоянии сделать. Хотел провести научно-практическую конференцию, посвященную знаменитому земляку, открыть выставку художников, отремонтировать здание старой еврейской школы. Уже и проект написал, и собирался отправить в один из фондов. Был уверен, что примут благожелательно и помогут...

Михаил Райчонок умер в первых числах января 1999 года. Ему не было еще и тридцати...

Называя имена людей, которые хотят написать подлинную историю родного местечка и увековечить ее, непременно вспоминаю полочанина Эдмунда Норбертовича Гирина. В Лужки, в родные пенаты, приезжал на лето отдохнуть от городской суеты. Загорелся однажды Эдмунд Норбертович идеей проложить через Лужки Германовичи «межконфессиональный», как он его назвал, туристический маршрут. Будет, что показывать людям, интересующимся и белорусской, и еврейской, и польской культурой.

Многолюдного туристического маршрута до сих пор нет, но в Лужки и Германовичи, особенно в летние месяцы, все чаще приезжают на машинах и велосипедах студенты и люди более солидного возраста, интересующиеся историей Беларуси, желающие увидеть место, где родился человек, возродивший иврит, и те, кто просто хочет отдохнуть вдали от шума городского на лоне красивой природы.

В 1996 году в районном центре Шарковщине проходил слет краеведов. Его участникам необходимо было рассказать об истории двух населенных пунктов. Команда Шарковщинского района выбрала Лужки и Германовичи. Участники подготовились и рассказали все обстоятельно. Но ни слова не было сказано о евреях, которые здесь жили. Ребят не за что винить. Они добросовестно проштудировали учебники, книги, которые нашли в библиотеках, но слово «еврей» из этих изданий было убрано задолго до их рождения. После слета краеведов Ада Эльевна Райчонок решила написать статью.

«От первой четверти XVI века до 1569 года встречаются известия о сдаче в аренду евреям таможен, откупов в Глубоком, Друе, других местечках. Кстати, интересный материал “Евреи на Глуботчине” подготовила краевед из Глубокого И. Бунто. После присоединения к России наши земли вошли в так называемую черту оседлости, вне пределов которой царское правительство запрещало селиться евреям. Большинство их жило в местечках, меньше – в деревнях. Занимались ремеслами, торговлей, мелким предпринимательством. Жили замкнутыми территориальными общинами-кагалами. В Шарковщине насчитывалось 472 еврея, в Германовичах – 166, в Лужках – 458. Знаю, что жили они в Йодах, Семеновичах, Шкутиках и других деревнях...

Евреи были хорошими мастерами. Умели ценить профессиональное мастерство, знали, что хорошую вещь всегда купят и слава далеко пойдет. До сих пор вспоминают жители Лужков те изделия, которые сегодня уже не встретишь. Помнят часового мастера Грикинера, парикмахера Герцика и портниху Зелду Нахман. А сколько лавок было в Лужках! Хозяева их часто отдавали товар на веру, то есть торговали в долг. Старались жить те люди по-человечески, поэтому и добрую память оставили о себе.

В Германовичах самая богатая семья Калмановичей владела большими земельными угодьями. Самый большой магазин держали Французовы, аптеку – Сосновики. Рабинович Абрам хозяйствовал в кузне, делал подковы для деревенских коней, другие необходимые вещи. Его дочку Розу знали как хорошую портниху. Среди евреев были и богатые, были и бедняки, которые, чтобы прокормить семью, брались за любую работу».

«Народное слово», 29 февраля 1996 г.
А. Райчонок, «Жили евреи на Шарковщине».

Много интересных историй о жизни евреев в Германовичах я узнал в свое время от Иосифа Семеновича Сосновика – сына того самого аптекаря, о котором упоминает Ада Райчонок. Он долгие годы учительствовал. В середине девяностых годов уехал к детям в Израиль. Иосиф Семенович умел рассказывать с неподражаемым местечковым колоритом.

– До войны в Германовичах жило 50 еврейских семей, или что-то около 350 человек. Жил очень богатый еврей Иосиф-Срол Сосновик. Он владел 420 гектарами земли, 350 гектарами пахотной и 70 гектарами леса.

Однажды Сосновик поссорился со своим племянником Калмановичем. Калманович подкупил чиновников и отобрал у Сосновика 50 гектаров земли. После этого Иосиф-Срол не захотел больше молиться с Калмановичем в одной синагоге и построил еще одну, на другой стороне реки Дисны. Кстати, первая синагога в Германовичах была тоже построена за его деньги.

Иосиф-Срол Сосновик отдал кусок своей земли и под еврейское кладбище. Это было в начале XX века. Смотрел сначала за кладбищем сам хозяин земли, потом его сын Рафаил.

– Немного земли я дал под кладбище, но на сто лет хватит, а там видно будет, – говорил Иосиф-Срол.

Последнее захоронение на Германовичском кладбище было сделано в 1943 году, когда полицаи расстреляли аптекаря Хона-Гирша Сосновика, жену Мину и сына.

В 1973 году местный агроном Иван Новик подогнал к старому еврейскому кладбищу трактор и приказал:

– Ровняй землю. А камни скидывай в ручей.

Сейчас на этом месте колхоз сеет хлеб...

В тридцатые годы в Германовичах насчитывалось без малого 2000 жителей. В большинстве это были малообеспеченные люди, жившие от ремесла, мелкой торговли, аренды земли, извоза и сам Бог знает чего еще. Среди них немало нищих семейств. В их домах-хижинах не было мебели, постели, посуды, буквально ничего, кроме грязи, голода, холода, болезней и ужасной вони...

На основании решения местного кагала, семьи эти, точнее дети этих семейств, подкармливались более богатыми поочередно: одну неделю у одного, вторую – у другого и т.д. Дети бедняков с мисками и кружками бегали по улицам местечка. Школьники ежедневно во время большого перерыва питались в школе, за счет гмины (волости).

Нищета не была участью лишь только евреев. В таком же положении находилось много христианских семейств.

Эти факты взяты мной из рукописной книги, изданной тиражом всего в один экземпляр не писателем, не журналистом, а простым пенсионером, бывшим рабочим одной из крупнейших польских судоверфей в городе Гданьске Франтишком Кунцевичем. Книга, озаглавленная «Мои детские воспоминания о своих односельчанах-евреях из местечка Германовичи за период 1931–1943 год», написана в 1996 году специально по просьбе Ады Райчонок.

Франтишек Тимофеевич Кунцевич родился в Германовичах в 1928 году и покинул родные места 15-летним юношей, ушел воевать в партизанскую бригаду Гиля-Родионова.

«По тогдашним польским государственным праздникам: 3 Мая (День Конституции) и 11 ноября (День Независимости Польши), можно было во время торжественного парада наблюдать, как после шествия всех колонн легально действующих польских организаций проходила также хорошо построенная, большая колонна одинаково обмундированной еврейской молодежи под своим флагом, почти идентичным сегодняшнему флагу Израиля, – вспоминает Франтишек Кунцевич. – Описывая этот факт, необходимо вспомнить, что на почетной трибуне, которая всегда устанавливалась у памятника Ю. Пилсудскому, среди представителей местных властей, принимающих парад, присутствовали главы всех вероисповеданий: ксендз, раввин и поп».

Интересные были местечки: Лужки, Германовичи. Колоритные, своеобразные. А какие люди здесь жили! Персонажи драматических произведений. Так и просились на сцену. Жаль, не было рядом настоящего писателя.

Бык Арчик – красивый веселый парень, любимец женщин. Умел выпить и закусить, даже салом с колбасой, что вводило в негодование стариков. Занимался арендой садов и торговлей фруктами. Активно участвовал в работе добровольной пожарной охраны в должности заместителя коменданта. Кстати, среди «добровольных» пожарников была половина евреев. На мундире и фуражке Арчик носил две звездочки. После 17 сентября 1939 года, то есть дня присоединения земель Западной Белоруссии к Советскому Союзу, во время массовых арестов «неблагонадежного элемента» Арчик был арестован. Кто-то донес, что он был польским офицером, и приложил фотографию в пожарной униформе.

Бык Лейба – сын Шлемы. В довоенное время был членом БУНДа. После 17 сентября 1939 года вступил в комсомол. Во время войны сражался в партизанском отряде «Спартак». Погиб в бою под Старой Вилейкой.

Бимбот – после 17 сентября 1939 года писал на людей доносы за те обиды, что нанесли ему за всю жизнь.

Младший сын Иосифа Сосновика – Мунька – чудаковатый книголюб, читавший сутки напролет.

Аптекарь Сосновик. До 1939 года его выбирали депутатом в гмину (волость). Никто не может вспомнить ни одного случая, чтобы аптека была закрыта по болезни или по каким-либо другим причинам. В день и в ночь, по будням и праздникам, в погоду и непогоду – всегда приходил он на помощь нуждающимся. Не было случая, чтобы когда-либо кто-либо вышел из аптеки Сосновиков без выписанного врачом лекарства и необходимого совета. Даже тогда, когда у посетителей не было ни гроша за душой.

В довоенных Германовичах одной из самых распространенных фамилий была Сосновик.

Война разрушила мир еврейских местечек, оставив от довоенных Лужков и Германовичей лишь воспоминания.

Вот что пишет об этих страшных днях Франтишек Кунцевич: «Пока через местечко проходили все новые и новые немецкие фронтовые части, не было никакой власти. Часть местного населения, поощряемая немецкими солдатами, занялась грабежом складов сельпо и некоторых еврейских домов, оставленных хозяевами. Некоторые евреи нашли для себя надежные убежища по отдаленным деревням и лесам. Мародеры брали все, что только попадало им под руки. Скоро присоединились к ним крестьяне из окружающих и даже отдаленных деревень...

Оставшиеся в местечке евреи были настолько перепуганы и измучены немецкими преследованиями, что попрятались по уголкам и почти вовсе не встречались. Однако раввин и другие набожные старики, ни на что не обращая внимания, считали своим долгом ходить в синагогу... Все они носили большие бороды и, как только показывались на улице, сразу становились объектом заинтересованности немцев. Их задерживали, фотографировали, старались опозорить и поиздеваться над ними. Часто, громко смеясь, рвали на куски их пейсы и бороды или жгли их зажигалками...

Не помню точного числа, но это было, кажется, в первой половине августа 1941 года. В Германовичах задержалась какая-то немецкая часть, и ее командир потребовал, чтобы на рынке собрались все жители местечка, и отдал распоряжение своим солдатам проверить выполнение приказа. Через полчаса, когда на рынок согнали всех, старых и малых, было объявлено, что в течение двух часов все евреи-мужчины, если хотят, чтобы они сами и присутствующие здесь их жены и дети остались живыми, разобрали до основания находящуюся рядом синагогу, и прежде всего, очистили ее от всего имущества, книг и предметов культа, которые следовало сложить на рыночной площади в одну кучу и собственноручно поджечь. Надо сказать, что синагога была обширной, имела кирпичные стены, полы, потолки и крышу из крепкого дерева. Не забыть до сих пор той смертельной тишины, которая установилась, когда пани Ида переводила слова того приказа...

Естественно, что не выполнить приказ евреи не могли. Рядом были жены, дети, родители. И им грозила мученическая смерть.

Осенью через Германовичи проезжали немецкие солдаты, относящиеся к технической части “Люфтваффе”. К ним подошли две женщины, из местных, занимавшиеся изготовлением самогона, и позвали с собой. Через некоторое время солдаты вернулись пьяные и, смеясь, подошли к находящимся возле склада новым телефонным столбам. Там, по приказу офицера, забросили себе на плечо один телефонный столб и пошли по улице, где жили евреи. Задержались возле дома Руманишек, по команде одновременно повернулись и с разгона этим столбом начали разбивать и разваливать дом замечательных женщин...

На другой день те же немцы приехали на Лужецкую улицу и потребовали от евреев принести им все шубы, тулупы, полушубки, имеющиеся у них. Якобы, это необходимо для солдат Ленинградского фронта... Мы увидели четырех мужчин, несущих с большим усилием охапки затребованной одежды, и сзади в каком-то отдалении шли плотной толпой их жены и дети, а еще дальше за ними христиане, возвращавшиеся из костела. Немцы приказали погрузить одежду на одну из стоящих машин. После этого стали спрашивать фамилии пришедших, и когда оказалось, что среди них нет того, кого они затребовали, начали бить и издеваться под дикие вопли и плач жен и детей, умоляющих палачей помиловать невиновных. Немцы еще больше разъярились и вырвали из забора здоровенные палки. Приказали своим жертвам на четвереньках ползать по улице, глотать дорожную пыль, а сами в это время пинали их как попало и изо всех сил, ломая палки об их спины и головы. Длилось это издевательство, пока палачи совсем не обессилели. Тогда под дикий плач женщин немцы приказали своим жертвам лечь под колеса одного прицепа, а шофер завел мотор и начал потихоньку наезжать на лежащих людей. От ужаса все онемели. Наконец, немцы еле живым, истекающим кровью жертвам приказали погрузиться в прицеп и быстро увезли в сторону Лужков. На другой день в местечке узнали, что в Лужецком лесу возле дороги нашли тела Меира Быка и одного из братьев Перец.

В начале лета 1942 года евреев согнали в гетто Шарковщины. Но многие прятались в лесах или у местных жителей. 18-летний Давид, сын калеки Зельды по фамилии Резник, и 10-летний мальчик, сын портного, шли по улице. Их увидел полицейский по прозвищу Кот или Хармовка, его настоящие имя и фамилия были Вацек Рубникович. Он снял винтовку и задержал их. А потом приказал идти через мост на левую сторону реки. Когда сошли с моста, он приказал ребятам свернуть влево. И метров через пятьдесят застрелил обоих. Никто в это не верил. Мы побежали смотреть и действительно нашли тела убитых.

Через некоторое время привезли в местечко на подводе тело одного из местных полицейских. Раньше он был сторожем на мосту. Официально было объявлено, что полицейский утонул в Деснянке, где-то возле Премян. Но потом пошли упорные слухи, что он был утоплен евреями, скрывающимися где-то рядом. Подтверждало этот факт и то, что немцы насторожились. Достаточно было малейшего повода, как из Глубокого или из Шарковщины приезжали машины, полные карателей. Чаще наклеивались немецкие объявления со строжайшими угрозами в адрес тех, кто помогает или прячет евреев, сотрудничает с бандитами и диверсантами (так называли партизан)».

– Я не раз слышала о том, что было здесь в годы войны, – рассказывала Ада Райчонок участникам экспедиции, организованной Музеем евреев Польши. Я вел это интервью с Адой Эльевной. – Были рассказы, которым не хотелось верить. Но из истории не выбросишь ни одного факта.

Немцы согнали евреев в гетто. Помогали им в этом местные, полицаи. Немцы не знали, кто еврей, кто не еврей. Без услужливых подсказчиков не обошлись бы..

Сын аптекаря Сосновика – Борух до войны был студентом Варшавского медицинского института. После сентября 1939 года, когда немцы оккупировали Польшу, жил у родителей, а после июля 1941 года прятался в этом же доме. Он видел, как немцы и полицаи во время одной из облав избивали до смерти палками стариков, мужа и жену. Однажды решил убежать из Германовичей и его застрелили.

Я собирала материалы о Холокосте в Германовичах, составляла списки расстрелянных, в них 293 человека.

Это более полный список, чем был составлен следователями Государственной Чрезвычайной комиссии, расследовавшей преступления немецко-фашистских захватчиков. В том списке, составленном в апреле 1945 года, – 270 человек.

«Акт о преступлениях немецко-фашистских захватчиков на территории Германовичского сельского совета.

...В сентрябе 1941 года по распоряжению Глубокского гебитскомиссара были согнаны в м. Шарковщину 60 еврейских семей, в общей численности 270 человек. которые после всяких мучений и издевательств в мае месяце 1942 года в числе других евреев на территории гетто были зверски истреблены».

«Память. Шарковщинский район»,
Минск, БЕЛТА, 2004 г., с. 225.

Жил в Германовичах 16-летний Миша Мильнер. У Мильнеров была большая и состоятельная семья. Как только немцы подошли к Германовичам, он сел на велосипед и поехал на восток. Добрался аж до Смоленска. Так и спасся. А родители, братья и сестры – десять человек, доверились хуторянину, довоенному знакомому Сергею Дементьеву. Отдали ему все сбережения, чтобы он их спрятал. Хуторянин забрал деньги, золото и выдал Мильнеров немцам. Их расстреляли прямо у дома Сергея Дементьева. Потом погрузили, как бревна на телегу, и повезли. У дочерей Мильнера были длинные-длинные косы, и эти косы тащились по земле. Из-под расстрела убежала только сестра Эдля.

«Когда немцы стали уничтожать гетто в Германовичах, Эдля Мильнер прибежала на хутор к Ефрему Савельевичу Иванову и попросила ее спрятать. Ей повезло. Она попала к хорошим и честным людям. Ее спрятали, кормили, поили.

...И хотя Ефрем Савельевич никому не рассказывал о том, что прячет у себя еврейскую девушку, злые языки начали болтать об этом. А потом кто-то донес в управу. Нашлись добрые люди, они предупредили Иванова, что к нему на хутор нагрянут с облавой. Эдлю успели перепрятать буквально за несколько минут до того, как в дом ворвались немцы. Девушка пряталась в жите, возле хутора. Туда ей носила еду, одежду хозяйская дочь Анна. Потом еврейскую девушку спрятал в своем сарае племянник Ефима Савельевича – Аликархий.

Как только в окрестностях Германовичей появились партизаны, Эдля Мильнер ушла в лес. Там она оставалась до конца войны».

Газета «Хаверим», № 8, 1998 г., Ада Райчонок, «Праведники».

В конце сороковых годов Эдля Мильнер уехала в Израиль. Рассказывают, что, уезжая из родных мест, она очень просила Ефрема Савельевича Иванова отпустить с ней его дочь Анну, которую она хотела забрать с собой в Израиль и заботиться о ней, как о дочери. Отец не согласился...

Михаил Мильнер после войны в течение двадцати пяти лет был председателем колхоза. Выйдя на пенсию, тоже уехал в Израиль, к сестре.

Некоторые истории военной и послевоенной поры сегодня стали трагическим фольклором этих мест. Пожилые люди делятся воспоминаниями, и не знаешь – это правда или вымысел.

Мне не раз рассказывали, как в первые послевоенные годы евреи находили тех, кто выдавал их родственников, друзей, участвовал в грабежах, и устраивали самосуд, мстили за предательство. Вот один из таких рассказов.

Когда германовичских евреев повели на расстрел, из толпы убежал 7-летний мальчик. Он пришел на хутор и попросил спрятать его. Хуторянин убил мальчишку. Люди знали об этом, но молчали, да и доказательств никаких не было. Однажды ночью на хутор пришли евреи и устроили самосуд, убили хозяина дома. Назавтра жена, похоронив его и ни часа не оставаясь, уехала, больше ее в этих местах никто не встречал.

Яков Сосновик был последним еврейским ребенком, родившимся в Германовичах. Это произошло 11 августа 1941 года. Его родителями были уже известный нам Иосиф Сосновик и его жена Еха Абрамовна. И хотя учредители «нового порядка» запрещали евреям пользоваться больницами, даже заходить туда считалось большой провинностью, Еха Абрамовна рожала мальчика в больнице. Помог врач Герасимович.

Мальчику дали имя Хона-Янкеф.

«К тому времени все уже понимали, что оказаться в гетто – значит обречь себя на верную гибель. Симха Сосновик поехал к бывшему войту (начальнику волости) Ромейко и попросил его поехать в деревню Слободка, разыскать Марию Леванович и рассказать ей обо всем. 18-летняя девушка после коротких раздумий согласилась взять мальчика к себе. Иосиф Семенович и Еха Абрамовна Сосновики в это время прятались у знакомых на хуторах, в лесу. Мария Леванович с мальчиком сначала поселилась у Ромейко. Соседям рассказала, что ребенка нажила с парнем, который погиб на войне. А малыш вскоре стал называть девушку мамой.

...Один месяц Мария пряталась на хуторе у лесника Чернявского. Наконец, в Большом селе Сосновики договорились с Александром Кривко.

Потом семья Сосновиков ушла в партизаны. Иосиф Семенович был политагитатором в партизанском отряде 4-ой Белорусской партизанской бригады. Его жена Еха и отец Симха – медицинскими работниками в этом же отряде.

Весной 1944 года фашистское командование готовило блокаду партизанских соединений. Большое село, где прятались Мария с Янеком, было как бы промежуточной зоной между немцами и партизанами. Ночью хозяевами были одни, днем – другие. Командир партизанского отряда Горбатенко и комиссар Никитин (а только они в отряде знали, где прячется ребенок Сосновиков) вызвали Иосифа Семеновича и предложили отправить мальчика самолетом на Большую землю. Все были согласны, но отправить ребенка не успели. Начались бои.

Мария Леванович с Янеком снова переходят к Чернявским, потом к Николаенкам в деревню Панелы (Николаенок все годы войны прятал евреев, но брал за это деньги, и немалые...)

Потом пришло освобождение».

М. Рывкин, А. Шульман, «Породненные войной»,
Витебск, 1997 г., с. 22–24.

Так остался жить на белом свете маленький мальчик, у которого было сразу три имени: Хона-Янкеф, Янек, Яков Сосновик. Он вырос и стал хорошим врачом. Работал в Новополоцке. Часто приезжал в Германовичи. Помогал многим людям. А вот себе помочь не смог. Яков Сосновик прожил чуть больше 60-ти лет.

Мария Францевна Леванович (Казаченок) в послевоенные годы жила в поселке Зябки Глубокского района. Ей было присвоено почетное звание «Праведник Народов Мира». Марии Францевны уже тоже нет с нами.

Сегодня в Германовичах и Лужках ничего не напоминает о еврейских страницах истории. А пройдет еще двадцать-тридцать лет, и, как знать, вспомнит ли кто-нибудь о том, что жили здесь когда-то евреи?