Их было три сестры. В сорок первом старшей Лене исполнилось пятнадцать, Вале, по воспоминаниям которой написан этот рассказ – одиннадцать, а младшей Нине ещё не было трёх. Жили они в Сиротино – до войны это был один из райцентров Витебской области. Их отец Матюшко Леон Миронович работал председателем райисполкома. Был уважаемый человек, имел правительственные награды, в том числе и Орден Трудового Красного Знамени. Мама, Варвара Никифоровна, после рождения младшей дочки, занималась  домашними делами и растила детей.

Война в их городок пришла нежданно, и Вале это запомнилось на всю жизнь. Началась всё с авианалета. В Сиротино не было ни военных, ни средств ПВО, так что фашистские ассы чувствовали себя в полной безопасности. Они проносились над городком на бреющем полёте и расстреливали людей из бортовых пулемётов прямо. Валю стервятник застал на мосту через овраг, когда та возвращалась из магазина. Девочка зажмурила от страха глаза, но она отчётливо слышала, как пули звякали о доски моста прямо у её ног. Но, слава Богу, пулемётная очередь прошла мимо. В следующее мгновение, оказавшаяся рядом женщина, схватила её за руку и утащила под мост.

Об эвакуации в эти дни в семье не было и речи. Отец вместе с военкомом целыми днями носился по колхозам, занимаясь мобилизацией. Дома он появлялся далеко за полночь, но однажды возвратился раньше обычного, костюм его был заляпан грязью. Отец рассказал матери, что немецкие танки уже прошли на Витебск, а ему пришлось прятаться от них в какой-то канаве. Той же ночью они быстро собрались, и уехали в Дутчино – деревню,  расположенную в пятнадцати километрах от Сиротино, к жившей там родной сестре отца Фекле.

Деревня была небольшая, но и здесь оставаться отцу было небезопасно. Он собирался перейти линию фронта, но немцы быстро двигались на восток, и уже через несколько недель это оказалось неосуществимым. 

Всё произошло 7 ноября 1941 года. Валя с утра пошла на озеро кататься на коньках – в ту суровую и раннюю зиму сорок первого там уже стоял крепкий лёд. Возвращаясь, она увидела возле дома страшную картину – два эсэсовца вели папу со связанными руками к машине. Едва открыв дверь, она закричала: «Мама! Там немцы…» и осеклась. В доме было полно солдат, которые переворачивали всё вверх дном, как потом выяснилось, искали отцовские награды. Валя бросилась к машине, немец пытался преградить ей дорогу, но она каким-то невероятным образом прорвалась и уткнулась мокрым от слёз лицом в папино плечо. Отец сидел в машине бледный как полотно, и тихонько произнёс: «Не плачь доченька, может, я ещё вернусь».

Отца увезли. Мать начала собирать ему передачу, но руки не слушались, тряслись, тогда папина сестра Фекла усадила её и занялась этим сама. Назавтра мать со старшей дочерью Леной понесли передачу в Шумилино, обратно Лена вернулась одна. Больше они своих родителей никогда не видели. Потом выяснилось, что мать из Шумилино отправили в Витебск в полевую жандармерию, туда же куда увезли отца.

В Витебске жила ещё одна папина сестра – Фруза. Она попыталась передать для него какие-то продукты, но их не приняли, сказали, что он сыт – вероятнее всего, к тому времени его уже расстреляли. Позже, знакомый парень из Чернецкого – деревни, в которой они когда-то жили, рассказывал, что он сидел в одной камере с отцом. Однажды, когда отца уводили на допрос, тот не смог натянуть сапоги – ноги распухли от побоев и пыток. Отец ушёл в галошах на босу ногу, а сапоги унёс в руках. В камеру, после того, он уже не вернулся.

Вскоре немцы опять нагрянули к ним с обыском, на сей раз, они забрали швейную машину, велосипеды, и другое, из того, что посчитали более-менее ценным. После соседи рассказывали, что видели награбленное в машине Терехова – того самого человека, который выдал немцам отца, а незадолго до этого военкома. Не исключено, всё что они забрали у них из дому, и было его оплатой за предательство.

А буквально через пару недель, на Валю снова свалилось горе. Она услышала от соседей о расстреле сиротинких евреев, среди которых была Белла Кандель – её лучшая подруга. Отец Беллы работал заготовителем, жили они по соседству, и Валя бывала у них дома, вероятно, даже больше, чем у себя. Был среди расстрелянных евреев ещё один соседский мальчик Миша Йоффе, с которым Валя дружила. Он был помладше их с Беллой, и они его постоянно опекали и защищали. До войны евреев в Сиротино жило много – добрая половина проживавшего там населения. Всех их расстреляли в двух километрах от местечка во второй половине ноября. Ещё рассказывали, что Беллу полицаи только ранили, и закопали ещё живую.

Трудно даже представить, что в тот страшный месяц сорок первого года довелось пережить одиннадцатилетнему ребёнку. Ещё и сегодня, вспоминая обо всех этих давно минувших событиях, Валентина Леонтьевна, с трудом сдерживает слёзы.

Летом сорок второго началась массовая отправка людей из оккупированных областей в Германию. В деревнях устраивали облавы, неоднократно наезжали полицаи и в Дубчино. Люди прятались в лесах, Лена с Валей все лето укрывались на острове в дальней стороне озера. Но наступила осень, пошли дожди, начались морозы, постоянно находиться в лесу  становилось всё трудней и трудней. Да и кроме этого, местный староста пригрозил Фекле, что если сестры не вернуться в деревню, немцы пристрелят их младшенькую.

Выбора у девчонок не было, пришлось возвращаться. Но и дома им долго побыть не удалось. После очередного полицейского рейда их вывезли в Шумилино, оттуда в Витебск, где через пару дней загрузили в товарняк и отправили на запад. В Гродно была пересадка с баней и дезинфекцией. Здесь незнакомая женщина одела Вале на шею крестик. Потом был промежуточный лагерь в Германии, где предприятия, набирали для себя бесплатную рабочую силу. В результате обе девочки оказались в Баварии, в городке Анцбах, в сорока километрах западнее Нюрнберга.

Их определили в женский лагерь, под номером EUK – 71, который располагался в здании заброшенного кирпичного завода. Что собой представлял завод? Длинное кирпичное здание, с рельсами для вагонеток внизу, на втором этаже два ряда кессонных ниш, с обеих сторон, в которых когда-то сушили кирпич. Эти ниши, отгородив досками от общего помещения, немцы превратили в камеры. В центре каждой стояла буржуйка, а по краям в три яруса деревянные нары, общий туалет находился на улице. Территория лагеря, как и положено, была обнесена  колючей проволокой.

Кормили два раза в день – перед уходом на работу, и после возвращения. Еда всегда была одна и та же – похлебка из нечищеной картошки и хлеб с примесью опилок. Зимой погреться можно было только возле буржуйки, остальное помещение камеры было пронизано холодом и сыростью. Вале, как ребёнку, выделили место на нижних нарах, но здесь сильно тянуло холодом от бетонного пола, в результате у девочки в двенадцать лет уже  стали болеть суставы.

Охраняли лагерь полицейские, они же конвоировали женщин на работу и обратно. На кухне, готовкой пищи занимались российские немки. Они жили отдельно, в лучших условиях и свободно ходили по городу, всем остальным выход за территорию лагеря был запрещён. Однако Вале иногда, в зависимости от того кто дежурил на воротах, удавалось уговорить полицейского, и тот на час выпускал её в город. За это время она успевала сбегать в какой-нибудь, находящийся неподалеку магазин, выпросить там хлеба и вернуться назад.

Всё же, благодаря тому, что охранники в лагере были не военные, и тем более не эсэсовцы, его режим не отличался чрезмерной жестокостью. Здесь не было ни зверств, ни издевательств, как в обычных концлагерях, а если кого-то и наказывали, то исключительно за явные нарушения.

  Некоторые заключенные работали на мясокомбинате, а основная часть – на подшипниковом заводе. Он находился в двух километрах от лагеря и назывался «Кюгель музель фабрик». Рабочими завода в основном были женщины. Взрослые работали на станках, Лена, которой в сорок втором уже исполнилось шестнадцать, стояла за прессом. Валя, вместе другими детьми и инвалидами, мыла в керосине готовые детали. Продолжительность рабочего дня, за редким исключением, как для заключенных, так и для немок была двенадцать-четырнадцать часов.

Благодаря заботам шефа завода, а возможно даже и за его счёт, заключённых иногда кормили обедом, это была вареная картошка – выходило по две штуки на человека. Случалось, он рассказывал им о положении на фронтах. Возможно, он был участником сопротивления, а может просто порядочным человеком.

На одном участке с Валей работала немка – фрау Кох, её рабочий день длился всего четыре часа, вероятно из-за болезни. Как-то раз, после работы, она взяла Валю к себе домой, покормила и даже поймала для неё по приёмнику какую-то передачу на русском. Это не вязалось с немецкими законами, потому что во время следующего визита, к фрау Кох явилась полиция. Донесла на неё соседка снизу – нацистка, возможно, работавшая где-то в партийных органах, по крайней мере, в доме её звали партагеноссе. Полицейский поговорил с хозяйкой, потом попросил Валю встать, убедившись, что это всего лишь ребёнок, попрощался и ушёл. Но больше фрау Кох Валю к себе уже не водила.

В начале сорок четвертого в лагере появились итальянские военнопленные. Их поместили в пустующую часть завода, отделив её от женского лагеря. По сравнению с заключёнными женщинами они жили в комфортных условиях. У них была нормальная еда, кровати в комнатах, они не работали и свободно выходили в город. А в конце апреля начались бомбардировки, довольно скоро, превратившие город в сплошные руины. Бомбоубежище располагалось в  лесу,  в трёхстах метрах от лагеря, там и прятались во время частых ночных налетов, главное при этом, было успеть добежать. Оно было огромным, со временем туда из разбитых цехов перевезли часть станков, на которых продолжали работать почти до самого конца войны.

В апреле сорок пятого их освободили американцы. Бывших заключённых – женщин из лагеря EUK–71 разместили в городе в пустующих армейских казармах. Все они были до крайности истощены. Три месяца американцы содержали их, по возможности, в самых благоприятных условиях, откармливали, а после погрузили в армейские грузовики и переправили в Чехию, где и передали советскому командованию. Ещё две недели девочкам пришлось проходить фильтрацию в каком-то лагере на территории Польши, и после этого их отправили домой.

В пустом, разорённом войной Витебске они с трудом, но всё-таки разыскали папину сестру. Однако переночевали они у неё только две ночи – есть, по большому счёту, было нечего, и лишние рты тёте оказались не нужны. Лена уехала в Шумилино, вскоре нашла там работу в прокуратуре. Валя осталась в Витебске, долго искала угол, пока не познакомилась с тётей Маней – женщиной, приютившей её. Старенький домишко стоял на Винчевской улице (ныне проспект Черняховского). Спала Валя с хозяйкой на одной кровати, в доме было холодно, заедали клопы, но это была какая-никакая, а крыша над головой.

 Чтобы получить паспорт, Валя дописала себе лишний год, после чего, устроилась почтальоном на телеграф. Зарабатывала сущие копейки, едва хватало на еду. Вскоре ей удалось разузнать о своей младшей сестричке. Когда их с Леной угнали в Германию, Нина осталась в Дубчино с Фёклой. В конце сорок третьего Фекла умерла от тифа. Ребёнка забрала к себе, жившая в той же деревне, Зинаида – её двоюродная сестра. Ну, а с приходом наших, она определила её в открывшийся в Лельчицах, детский дом. Очень хотелось съездить к ней, но смогла это Валя лишь через два месяца, когда скопила со своей крошечной зарплаты на какой-то гостинец для ребёнка.

Через год ей кто-то посоветовал ехать в Литву – там мол, и жизнь получше, и с едой попроще. И Валя, особо не раздумывая, поехала, в Витебске ей терять было нечего. Два года она прожила на хуторе у хозяина литовца. Работать приходилось много, но относились к ней хорошо, для хозяйки она даже стала как родная, а главное, всегда ела досыта, наверное, впервые за последние годы. Но, однажды это все закончилось, причём очень неожиданно. Как-то ночью из леса пришли бандиты. Поговорили о чём-то с хозяином, спросили, глядя на Валю, кто это у него живёт? Когда услышали, что русская из Витебска, посоветовали побыстрей от неё избавиться, сказали, что они не тронут, а придут другие, могут и пристрелить.

Утром хозяйка собрала в дорогу продуктов, хозяин запряг лошадь, отвёз на станцию, и Валя вернулась в Витебск. Работала на стройке, моталась по квартирам, заработки были совсем небольшие, а молодой девушке кроме еды и жилья нужно было ещё и одеться. Только на это всегда не хватало денег. В пятьдесят первом она вышла замуж и уехала на север по месту службы мужа. И только после этого у неё началась нормальная жизнь.

С тех пор прошло много времени, но и сегодня Валентина Леонтьевна Соловьева считает эти десять лет с сорок первого по пятьдесят первый выпавшими из её жизни. Будто их и не было. Вот только забыть о них никак невозможно, да и вероятно, нельзя забывать.

Семён ШОЙХЕТ

Историческая справка

Во время Второй мировой войны в Анцбахе располагался подлагерь концлагеря Флоссенбюрг, а также – базы Люфтваффе и Вермахта. Заключённые, помещенные в этот подлагерь, содержались в выставочном павильоне и работали над устранением повреждений от бомб на близлежащих железнодорожных линиях. Пайки были очень маленькими, что приводило к высокому уровню смертности.

В Флоссенбюрге нацистский концентрационный лагерь функционировал с мая 1938 г. В отличие от других концлагерей, он располагался в отдалённом районе, в горах Фихтель в Баварии, рядом с городом Флоссенбюрг и недалеко от границы Германии с Чехословакией. Первоначальной целью лагеря было использование принудительного труда заключённых для разработок гранита.

В 1943 г. основная часть заключённых работала на производстве истребителей «Мессершмит» и другого вооружения для нужд фашистской Германии. Изначально предназначенный для «преступников» и «асоциальных» заключённых, после вторжения Германии в СССР, в лагеря направлялось большое количество политических заключенных из Восточной Европы.

Кроме подлагеря в Анцбахе, в структуре концлагеря Флоссенбюрг находилось множество других вспомогательных лагерей, которые в итоге по общему количеству заключённых превысили центральный лагерь. По примерным подсчётам, за весь период существования  через Флоссенбюрг и его подлагеря прошло от 90 тыс. до 100 тыс. заключённых. Около 30 тыс. человек умерло от недоедания, переутомления и казней.

В частности, в марте – апреле 1945 г. в Анцбахе содержалось около 700 заключённых, 72 из которых погибло. В начале апреля того же года более 90 заключённых были отправлены в другой подлагерь – Херсбрук, а остальных перевели в главный лагерь в Флоссенбюрге.

В апреле 1945 г. Анцбах был освобожден Третьей армией США, здесь была оборудована авиабаза, а также созданлагерь для перемещенных лиц.

В 2007 г.на территории бывшего концлагеря Флоссенбюргбыл открыт мемориал и музей.

Историческую справку подготовил Константин Карпекин