Илья ЛИСНЯНСКИЙ

Фотографии из дедушкиного шкафа

Ругаем социальные сети, обзываем «помойкой» и другими обидными прозвищами, а это же великое достижение, которым просто нужно уметь пользоваться правильно.

Как произошло, что Зус Мовшевич Лиснянский стал зваться Зиновием Моисеевичем я уже писал прежде: во время войны дедушка Зуся попал из Витебской области в заснеженную Башкирию, где его имя перевели «с белорусского» на русский. О себе он рассказывал скупо – вообще был не из говорунов: ремесленничество располагало к сосредоточенному молчанию. Владей я его родным языком идиш, может, и услышал бы чего  – жизнь-то у него была богатая событиями, но в нашем поколении этого знания уже не было, «маме лойшен» стремительно уходил в сферу чисто этнографического интереса. По каким-то обрывкам речи можно было бы ухватить факты биографии, я ими живо интересовался, но даже папа, его сын, многого не знал.

К властям дед относился как к данности, никогда ничего не комментируя,  и уж, конечно, не критикуя. Каким-то образом умудрялся договариваться с представителями государства, когда чего требовалось, а, впрочем, не так уж и много у него было таких вопросов – к чинам и богатству не тянулся,  жил очень скромно.

Сил в деде было много – до сих пор помню, как он в свои почти девяносто, забыв про солидность, бежал в гору, чтобы успеть к электричке. Но годы не обманешь, потихоньку Зуся стал угасать и в 1987-м умер в возрасте 94 лет. После его смерти ничего не осталось: разве что, старый шкаф с одеждой, в одном из ящиков которого я обнаружил разваливающийся альбом с фотографиями, вставленными в прорезанные двойные уголки. С карточек на меня смотрели хорошо  знакомые лица: бабушка, с которой дед прожил полвека с гаком, дядя Исаак – старший брат папы, погибший на фронте, тетя Роня с Мариной, моей двоюродной сестрой, папа – школьник, дедушкины племянницы из Минска... И уже перевернув последнюю картонную страницу, я неожиданно обнаружил заложенные между ней и обложкой, будто спрятанные, два конверта с письмом и фотографиями. Судя по адресам, одно из писем  было послано деду из Великих Лук, а другое должно было быть отправлено им самим в Выборг, но конверт оказался пуст.

Письмо я прочитал, оно было написано с нарушением всяческих правил орфографии и пунктуации (так и буду его цитировать дальше) и полно подробностей, которые интересны лишь близким родственникам, хорошо знающим, о чём идёт речь: «продала старую хабуру… переехала в 2-х комнатную квартиру… не в силах делать в ней ремонт… купили пьянину, на которой Инночка понемногу занимается с Эммой… часто вижу своих Риву и Наума, у него получилось сильное обострение желудка… у Ривы находится девочка сына на воспитании...»

Ну и ещё, что-то про больные ноги, про радость по поводу свадьбы сына племянницы и, конечно,  пожелания и приветы от всех поименно. В заключении «Целую Лиза» и странная приписка «Да открытку Вашу мы получила хозяйка позвонила и сходила за ней».

От кого письмо? Кто эти люди из Великих Лук? Кому дед собирался писать в Выборг? Почему нужна хозяйка, чтобы ходить за открыткой?

Ещё больше изумили фотографии. На одной из них морской старшина, невероятный красавец  – Голливуд отдыхает. На обороте надпись уже знакомым мне почерком:

«На память от Лиснянского Абраши Кусиловича. Я шлю его фото, в отпуску был. 3/XI/53г.».

На другой семейная пара с ребёнком и на обороте той же рукой:

«На память от Сони Лиснянской. Это дочь с мужем (младшая) 3/XI/54».

На третьей – большая  семья и на обороте:

«На память от Эммы Лиснянской с мужем и детьми. Посмотрите дети неплохие. Вырастила одна 3/XI/54».

На этом снимке обращает на себя внимания сидящая слева пожилая женщина, полная внутреннего благородства. Судя по всему, именно она и являлась автором подписей на оборотах.

И ещё одна карточка, на которой она же, только значительно моложе, с подругой или родственницей и подпись уже совсем другим почерком:

«На добрую память дорогому брату и сестры от сестры Хаи. Твоя сестра Хая Ланцман и Галя Лиснянская».

Галя Лиснянская? Возможно, это автор писем – почерк похож. Но почему она подписывается Лизой? Значит, кто-то другой? Что за детектив? Почему письмо в Выборг не отправлено?

Я тут же вцепился в папу: «Кто такая Галя Лиснянская, её дети Эмма, Соня, Абраша? Ты не можешь их не знать!». Папа, потерявший большую часть своей семьи в Катастрофе, растерялся: «Я о них никогда не слышал. Знаю, что дедушка упоминал что-то вскользь про Великие Луки, не более того». 

И всё!

Потом мы переехали в Израиль. Фотографии и письма продолжали храниться в семейном альбоме, но я ничего не мог сказать о степени своего родства с изображенными на них людьми.

А в апреле 2019 года я получил через «мессенджер» в фейсбуке странное послание. Писала Надежда Вассерман из Беер-Шевы: «Здравствуйте, Илья. Выполняя просьбу моей мамы, искала Вас, и если я попала по правильному адресу, то у меня есть фото Вашего прадеда Лиснянского, датирована 1928 год». 

К письму были  приложены фотографии абсолютно незнакомых мне людей: Лейба Лиснянский с сыном Кусиелем.

Начался анализ. Нет, это, конечно, не мой прадед – прадеда звали Мойше или Мовш. Но что-то неуловимо знакомое было в лице старика. Я прикрыл бороду – никаких сомнений! Тот же разрез глаз, что у дедушки Зуси, тот же нос, лоб.

Слово за слово, мы начали разбираться в родословных. И...

Надя – внучка той самой Гали (Голды) Лиснянской, фотографии которой я столько лет хранил в альбоме. Она рассказала, что Галя была замужем за Кусиелем. А Кусиель, как быстро выяснилось с помощью Дмитрия Широчина – не кто-нибудь, а двоюродный брат моего дедушки Зуси. Более того, между ними небольшая разница в возрасте, а, значит, росли вместе. Отец деда, Мойше-Хаим, и отец Кусиела, Лейба – родные братья, сыновья Берки Лейбовича Лиснянского. Все жили в местечке Юховичи Витебской губернии. Там же родились и те самые Эмма, Соня и Абраша, о которых Галя с гордостью пишет деду: «Вырастила одна».

Но почему одна?

Причина оказалась страшной.

15 марта 1938 года Кусиеля, председателя швейной артели, арестовали по обвинению в шпионаже в пользу Латвии. Решением комиссии НКВД и прокуратурой СССР от 26 мая 1938 года он был приговорён к высшей мере наказания (расстрелу). Так в 40 лет оборвалась жизнь ни в чём не повинного человека. Его реабилитировали через четверть века – да разве уже что вернёшь!

А Гале с тремя малыми детьми пришлось учиться выживать: перед ней маячила реальная угроза  обвинения по статье «член семьи изменника Родины». Поэтому,  прежде всего, надо было бежать из родных краёв, заметать следы. Сначала перевезла семью в Оршу, затем война погнала их на восток, а после войны все осели в Выборге, неподалеку от Лениграда. О своей трагедии никому не рассказывала, но фамилию не поменяла. И фотографии сохранила.

Из близких мужа у неё остался только мой дедушка Зуся, с которым переписывалась. Но почему же он никому никогда ничего не рассказывал? Опасался? А что ему, пенсионеру с 1953 года, могло угрожать?

И так, да не так. Пожилые люди вспоминают, что в советских анкетах существовали странные, на сегодняшний взгляд, вопросы, такие как «Находились ли Ваши родственники на временно оккупированных территориях?», «Были ли репрессированные родственники, если да, то за что?», «Есть ли родственники за границей?» и т.д.  Положительный ответ на каждый из них мог повлечь за собой неприятности от малых до великих. Но если не признаться, тогда ещё хуже: значит, сознательно скрываешь. Такова была любимая советская игра в поиск замаскировавшихся врагов.

Вот потому-то дед, жизнью битый, и не рассказывал ничего о своем двоюродном брате Кусиеле, полагая, что к нему, старому,  власти не придерутся, а детей следует уберечь от «лишней информации», чтобы не сболтнули где не следует и не испортили себе будущее. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь.

И, всё-таки, кто такая Лиза Дубовис и почему Хая Ланцман назвала себя сестрой дедушки?

–  Да, была у нас такая родственница Лиза в Великих Луках, – рассказывает Надя. Её девичья фамилия Свердлова. А родителей звали Геня и Шолом. Я недавно получила от родных письмо на идиш от этой Гени, адресованное снохе (жене брата мужа). Посылаю его тебе.

Письмо Гени своей золовке Рейзл нам с идиш перевели. В нём, помимо жалоб на здоровье, упоминается дедушка: «А сейчас, мои дорогие, я вам сообщаю, что мы получили письмо от Зуси, сына Шифры, и от его жены Розы. Он пишет про своих детей, старший остался на фронте, дочь – инженер. Она вышла замуж тоже за инженера, хорошего человека, еврея. Один сын живёт с ними, на пятом курсе мединститута. Об остальных он напишет, когда получит письмо, тогда напишет обо всём».

Здесь всё совпадает: действительно, прабабушку мою звали Шифрой а бабушку – Роза. И старший брат папы, Исаак Лиснянский, лейтенант-танкист погиб при попытке прорыва ленинградской блокады. И папа учился в мединституте и жил до свадьбы с родителями. Пятый курс – значит, письмо написано между 1954 и 1955-м. И тётя Роня, старшая папина сестра, вышла замуж за инженера-химика и уехала с ним в Ангарск, где строился нефтехимический гигант. Только сама она – вот, единственная неточность – никогда инженером не была, а всю свою жизнь преподавала в школе русский язык и литературу.

Комментируя это письмо, Надя высказала предположение, что Геня является близкой родственницей (скореее всего, родной сестрой) Шифры, погибшей в первые дни войны вместе со всеми еврейскими жителями местечка Юховичи.  Возможно, что-то найдётся в архивах.

Ведь, нашёл же Дмитрий Широчин сведения о Хае Ланцман, выяснив, что это, скорее всего, родная сестра Кусиеля Лиснянского. В Национальном историческом архиве Беларуси (ф. 2508, о. 1 д. 336) хранится «Именной список семейств, составляющих мещанские общества Витебской губернии», составленный в 1894 году. И там в семье Лейбы Лиснянского указана «дочь Хайка, 3-х лет». Хая жила в Себеже, когда-то крупном городе Витебской губернии, но впоследствии переведённым в административные владения Псковской области РСФСР. Туда в 1957 г. приезжала к ней погостить вдова её брата. Тогда же они и сфотографировались вместе, чтобы послать снимок Зусе.

А что же с неотправленным письмом в Выборг?

– Ничего удивительного, – отвечает Надя. – Бабушка, отправляя письма, всегда вкладывала маркированный конверт со своим адресом, чтобы не обременять своих родных лишними хлопотами. Кстати, и почерк на этом конверте её, это точно.

Такова история четырёх фотографий из альбома дедушки Зуси.

А с Надей Вассерман, моей четвероюродной сестрой, мы подружились. Она не только сохранила у себя уникальные  фотографии, но и смогла восстановить целые пласты истории. Благодаря ей, я узнал много нового о своей семье и, думается, ещё много чего узнаю. Теперь поиски продолжаем вместе. 

Надежда ВАССЕРМАН

Я полностью согласна с Ильёй в том, что без социальной сети фейсбук я бы могла ещё долго искать его семью.

Илье повезло, он рос рядом со своим дедом Зусей, который спас свою семью, бежав с началом войны в Башкирию. Я же своего деда Кусиеля знаю только по трём фотографиям, которые сохранила бабушка Галина, находясь в эвакуации. Как сказал мне Илья, если бы не такая трагическая судьба моего деда, бабушка не уехала бы из Юховичей и вместе с детьми и остававшимися там родными была бы расстреляна.

К сожалению, очень поздно понимаешь, что многие вещи не сделаны в отведённое для них время. И уже не вернуть родных и дорогих людей, и не расспросить их подробно, как они прожили свою жизнь в те далёкие и тяжелые времена. А как хотелось бы это сделать сейчас, но время упущено. Я знала, что после войны бабушка нашла родных мужа Кусиеля, но как-то так сложилось, что она не оставила нам их адреса. Зуся умер, связь прервалась. Его сын Ефим с семьёй уехали в Израиль. Многое прояснилось после того, когда я нашла Илью. Оказалось, что его отец Ефим жил совсем недалеко от нас на одной из соседних улиц Беер Шевы.

Мой рассказ о бабушке и её судьбе

 Когда Голде Берновской было 14 лет, умерла её мама. Всех (пятерых сестёр и брата) взяли на воспитание родственники, так как отец их был болен и не мог один справиться с хозяйством.

В неполные 18 лет её сосватали в хорошую семью за Кусиеля Лиснянского, и она переехала жить от тёти Розы Свердловой (сестры отца) из посёлка Пустошка, что недалеко от Себежа,  в местечко Юховичи.

В январе 1924 года у них родилась девочка, которую назвали Эммой в честь матери, не дожившей до этого дня. Через два года родилась вторая девочка. Голда назвала её Сонечкой. Время шло, девочки росли здоровенькие и какая была радость, когда в семье родился мальчик Абраша Лиснянский. Лейба дождался рождения внука и продолжателя фамилии.

Кусиель был счастлив, любимая жена подарила ему трёх красивых, здоровых детей. Так бы и были они счастливы и возможно у них были бы ещё дети, если бы не наступили страшные годы репрессий. В каждом успешном человеке видели врага народа. Завистливые люди писали анонимные доносы. Беда не обошла стороной эту счастливую семью. 15 марта 1938 года Кусиеля арестовали. Решением комиссии НКВД и прокуратурой СССР от 26 мая 1938 года он был обвинён в шпионаже и приговорён к высшей мере наказания (расстрелу). В Юховичах стало жить опасно. Детей в школе открыто называли детьми «врага народа».

Спасая детей, Голда (далее буду упоминать её по имени Галина, так как своё, еврейское имя она боялась произносить) уехала из Юховичей в город Орша, где жила её родная сестра Фаня с семьей.

Все заботы о том, как прокормить троих детей легли на женские плечи. Галина устроилась работать на хлебозавод. Руководство завода увидело в ней ответственного человека и назначило на должность старшего кладовщика. Она с детьми получила квартиру, но снова свалилось горе. В июне 1941 г. фашисты напали на Советский Союз, началась война. Население эвакуировалось. Хлебозавод эвакуировал всех работников, Галина была одной из последних, кто оставался. Руководство выделило Галине грузовую машину на которой покидали город. Эта мужественная женщина даже в этой панике думала не только о своей семье. С собой она забрала сестру Фаню с двумя маленькими детьми Фимой (8 лет) и Раей (4 лет), так как муж сестры на второй день войны был призван в ряды Красной Армии. Ещё с собой Галина взяла двух мальчиков подростков из детского дома, которые подрабатывали на хлебозаводе и были ей, как родные. Они покидали Оршу в тёплый летний день 13 июля 1941 года. В этот день тремя годами ранее был расстрелян её муж Кусиель, о чём на тот момент она не знала.

Водитель грузовика попросил Галину забрать с собой его жену и детей, которые на лето выехали на дачу под Оршей. Для этого нужно было сделать большой крюк и поехать туда, где уже шли боевые действия. Галина согласилась, но на подъезде к деревне их остановил армейский патруль и сказал, что туда нельзя, там уже немцы. Водитель грузовика не хотел никуда ехать, но Галина смогла его уговорить и убедить, что он должен спасти детей, которые были в кузове машины. Кроме Галины, никто не увидел слёз в его глазах. Резко развернув машину на дороге, он нажал на газ и поехал в направлении эвакуационного пункта. Фашисты из минометных орудий обстреливали дорогу, водителю приходилось сворачивать на обочину и всем из кузова прятаться в канавах и кустах вдоль дороги. До станции, где формировали эшелон для эвакуации, они добирались неделю. Спали прямо в кузове машины, еду покупали у жителей посёлков. На их счастье не один снаряд не попал в машину и так они доехали до места, где формировались железнодорожные составы, увозившие людей в тыл. В вагонах-теплушках (так их называли в военное время) были сделаны лежанки из досок, на которых спали. Ехали очень долго. Было жаркое лето, ярко светило солнце и не верилось, что где-то идут ожесточенные бои. На больших станциях вагоны загоняли в тупик на несколько часов. Местное население тепло встречало беженцев, ведь в основном это были женщины, дети и старики. Для них уже были натоплены бани, приготовлена чистая одежда или быстро стирали их вещи и, конечно же, их кормили. На одной из таких станций в вагон, где ехала Галина, попросилась поехать с ними одна женщина. Ей конечно разрешили подняться в вагон и уже в дороге зашёл разговор и состоялось более близкое знакомство. Эта женщина возвращалась домой с места, где формировалась воинская часть её мужа. Она и уговорила Галину и Фаню поехать к ним в совхоз. Эвакуированных там ещё не было. Так все они оказались на Урале. Началась их жизнь в эвакуации и работа в совхозе до самого конца войны. Фаня пошла работать сначала на овощехранилище, потом на молокозавод. Галина получила работу в магазине совхоза, Фима пошёл во второй класс четырехлетней школы, Соня и Эмма начали работать, Абраша пойти в школу не смог. Школа семилетка была в районном центре очень далеко. Особых воспоминаний о годах, прожитых в эвакуации нет, ни мама, ни бабушка Галина мало рассказывали. Старшая дочь Галины Эмма в январе 1942 года ушла на фронт. Из писем от неё знали, что служит в артиллерийских войсках. Сын Фани – Фима (было ему лет 8-9) вспоминал, что по весне, когда таял снег, ходили в поле, искали замёрзшую картошку и из неё делали лепёшки. После переработки молока оставалось обезжиренное молоко (обрат называли), на нём варили кашу. Мне запомнился лишь один эпизод, который рассказала мама. Как я уже писала, Галина работала в магазине совхоза и в её обязанности входило резать хлеб на части, которые распределялись на каждую семью по количеству человек. На доске оставались хлебные крошки, которые Галина собирала и каждый раз отдавала самым бедным многодетным семьям. Вдруг в совхоз приехали люди из надлежащих органов, арестовали Галину и увезли. По совхозу быстро пронеслось известие об этом, и народ стал собираться у правления. Кто-то написал донос, что она раздаёт хлеб одним и тем же семьям, не знаю вычислили этого доносчика или нет, но народ всем совхозом на подводах (был конец зимы 1945 года) поехал вызволять Галину. Они добились того, что её отпустили. Вернувшись в совхоз, Галина не могла больше работать спокойно в магазине. Видимо, после этого случая испугалась, что такое может повториться, поэтому, оставив Соню и Абрашу на сестру Фаню, поехала в поисках новой работы и места жительства. Тётя Роза, в семье которой Галя воспитывалась с 14 лет, уже жила с детьми вЛенинграде и Галя хотела быть к ним поближе. В послевоенные годы, даже коренным ленинградцам, необходимо было оформлять документы для возвращения и ждать разрешения, а Галина эвакуировалась из Орши и остаться в Ленинграде было невозможно. Галина сначала смогла устроиться на работу в Перово рядом с Выборгом, а вскоре нашла работу в самом Выборге.

Галина с момента ареста мужа ничего не знала о его судьбе. Она писала во все инстанции, надеясь получить ответ за что был арестован муж и где отбывает наказание. Одновременно с поисками информации о муже, она разыскивала родных по линии мужа, может они что-то знали. Из официальных органов власти получила письмо, в котором сообщалось, что её мужу было предъявлено обвинение в шпионаже и решением суда он приговорён к высшей мере наказания (расстрел). Приговор приведён в исполнение 13 июля 1938 года. В 1962 году Галина получила уведомление о том, что муж её Лиснянский Кусиель Лейбович реабилитирован посмертно. Дело по обвинению его в шпионаже прекращено за отсутствием состава преступления.

Галина смогла разыскать двоюродного брата своего мужа Зусю Лиснянского (сына Мовша). Она послала ему фото своих детей и внуков, которые Илья обнаружил в старом альбоме после смерти Зуси.

Когда Илья прислал мне эти фото, слёзы катились из моих глаз и ком подступал к горлу. Я выполнила мамину просьбу и нашла дедушкиных родных. Жаль, что мама не дожила до этого дня.