В этом году исполняется 75 лет с той поры, как было расстреляно Витебское гетто. Вместе с молодежью я ездил на место, где находилось гетто, к памятнику погибшим в Туловском рву. А потом мы долго беседовали о событиях тех лет. Я рассказывал о книге «Хроника страшных лет. Трагедия Витебского гетто», которую написал вместе с историком Михаилом Степановичем Рывкиным и впервые издал в 2004 году. Через пару лет вышел перевод книги на немецком языке. Прошли презентации в Беларуси, в Германии. Я, откровенно говоря, думал, что тема закрыта. И добавить уже нечего. Работая с таким кропотливым историком и архивистом, как Рывкин не сомневался, мы собрали всё, что только можно было собрать: воспоминания, документы, газетные статьи, фотографии… Но прошло совсем немного времени и ко мне пошли люди, я стал получать письма по электронной почте. (Рывкин М.С. ещё до выхода первой книги уехал жить в Германии, а через несколько лет там и умер).

Люди рассказывали, что мы не написали об их дедушках и бабушках, родственниках, погибших в гетто. Мне сообщили о дневнике, который вела узница гетто. Правда, записи в нём она делала по памяти, спустя годы. Я узнал, что на интернет-аукционах продают фотографии, сделанные в Витебском гетто. И некоторые даже купил. Папка «Материалы о Витебском гетто» пополнялась практически каждый месяц, и я понял: надо готовить второе дополненное издание книги. Благо, небольшим грантом помог Яд-Вашем и Фонд «Генезис». И в 2014 году вышло в свет новое издание. Из уважения к соавтору первого издания М.С. Рывкину я написал на обложке второго издания его и свою фамилию, написал фамилии всех, кто принимал участие в издании первой книги и облегченно вздохнул. Теперь то уж, подумал я, тема точно закрыта.
Но я ошибался. И понял это буквально через пару месяцев. Ко мне снова пошли люди. Я стал записывать воспоминания довоенных витеблян, жителей города, переживших войну в оккупированном Витебске.
Так что начинаю думать о третьем издании.
Ищу воспоминания «с другой стороны». Возможно, кто-то из немецких солдат рассказывал своим детям или внукам об оккупированном Витебске. Не знаю, раскаивался он или сообщал о «подвигах на восточном фронте», интересует и то, и другое. Хочу увидеть объёмное отображение того времени.
Уверен, что-то нетронутое исследователями хранится ещё в немецких, да и архивах Беларуси, России. Надеюсь, всё-таки с помощью немецких друзей добраться до них.
Михаил Степанович Рывкин, уезжая в Германии, сдал все свои документы, воспоминания, записи (а их было немало, собирал всю жизнь, по-моему, его главной целью было найти, а уже потом, если получится, опубликовать) в Государственный архив Витебской области и закрыл свой фонд на 20 лет. Для чего это было сделано до сих пор не пойму. Неужели считал, что вернется сюда в 90 лет и продолжит работать? Или там лежат какие-то очень серьёзные материалы, документы, о которых лучше не знать нынешнему поколению? Теперь я думаю, может быть, там есть что-то о Витебском гетто. Учитывая, что перед отъездом Рывкина в Германию у нас были не простые отношения, может быть, о чём-то он мне не рассказывал.
Недавно интерес к книге проявили англичане. И, возможно, появится английский перевод «Хроники страшных дней».
А пока я продолжаю встречаться с людьми, которые делятся со мной воспоминаниями. Возможно, в новое издание войдёт всего несколько строк из их рассказов. Но сами встречи интересны, а воспоминания заинтересуют многих.

АБИ ГЕЗУНТ

Никогда бы не сказал, что ему 85 лет. Невысокого роста, поджарый, подвижный. Очень энергичный человек. Ходит в лес, выкапывает саженцы ёлок и сажает их во дворе. «Смотрите – мои деревья», – с гордостью сказал он мне. Танцует в ансамбле Витебского благотворительного еврейского центра. Его любимая поговорка: «Аби гезунт», что в переводе на русский звучит «Лишь бы здоровье». Принимает активное участие в общественной жизни города.
Я много раз разговаривал с Михаилом Ароновичем Рухманом, но не знал, что он – коренной витеблянин, помнит довоенные годы, интересный рассказчик.
Помог случай, и Михаил Аронович пригласил в свою уютную квартиру, дочь Элла угощала вкусной едой, а мы беседовали.
Семья Рухманов, вернее, Золотоносов, жила до войны в Витебске в доме родителей мамы по улице Винчевского. Нынче это проспект Черняховского. Кстати, сейчас Михаил Аронович Рухман живёт в многоэтажном и многоквартирном доме, недалеко от того места, где до войны стоял их деревянный дом.
– Улица была еврейской, – вспоминает Михаил Аронович. – Все говорили на идиш, и мы, дети, когда играли, тоже между собой говорили на идише.
В первый класс я пошёл в 11-ю среднюю школу. Она была за нынешней областной библиотекой им. Ленина. Там я закончил 1-й класс. Школа была русской. В школе я говорил по-русски, а дома – по-еврейски.
Я жил с мамой Соней, сестрой-двойняшкой Идой и второй сестрой, она была на год моложе, – Женей. Мама работал на фабрике «Знамя индустриализации» и до войны и после войны восстанавливала её.
Отец Арон Шолом-Гильевич Рухман был строитель. Строил что-то в Ленинграде. Дома появлялся не часто. Его родители были из Богушевска. Перебрались в Витебск и жили в доме по улице Ногина. Я их плохо помню.
Когда началась война, отца призвали в армию из Ленинграда и больше мы его не видели. Получили на него похоронку. Вернее, сообщение, что он пропал без вести.
Жили мы не богато, но и не голодали. Был у нас огород, выращивали овощи. Бабушка вела хозяйство. А дед считался хорошим печником. Кстати, дома дед сложил специальную печь и у нас каждый год пекли мацу. Собирались женщины с улицы, кто-то тесто месил, кто-то его валиком прокатывал, кто-то закладывал в печь. Подряд назывался.
22 июня 1941 года мы, как обычно играли во дворе. Потом кто-то сказал, что по радио будет говорить Молотов, а потом взрослые вышли на крыльцо дома и мы услышали: «Война».
Первые дни в жизни нашей семьи мало, что изменилось. Мама ходила на работу. Дед клал печь, кажется в милиции, она находилась на нынешней улице Калинина, рядом с площадью Победы. Однажды меня отправили к деду с едой, чтобы он перекусил. По дороге остановил милиционер и строго сказал: «Иди домой. Нельзя без родителей ходить по городу».
Соседи, родственники советовали уходить из города. Мы собрали в узелки, что могли унести и отправились к вокзалу. Но там все говорили, что Америка объявили войну Германии, скоро Гитлера разобьют и незачем уезжать и бросать дома. Конечно, всё нажитое никому не хотелось бросать. И мы отправились по домам.
Во дворе дома выкопали окоп, и когда было неспокойно, прятались в нём. Даже жили в окопе несколько дней. Помню, что 5 июля была сильная бомбежка. Немцы бомбили аэродром, который находился недалеко от нас. Потом пошла вторая волна самолетов – бомбили железнодорожный вокзал. Трамваи по улице Винчевской уже не ходили. Недалеко от нас был Клуб лётчиков и дом лётного состава. Помню, как лётчики бежали в район железнодорожного вокзала.
Бомбили очень сильно, город горел, и мы снова решили, что надо уезжать из Витебска. Дом, когда уходили, закрыли на замок, и даже вещи не спрятали. Думали, скоро вернёмся. Впрочем, из ценных вещей у нас была только швейная машинка. Дошли до дома родной сестры мамы. Она жила в районе железнодорожного вокзала. Её муж Борис был в народном ополчении. Как раз в это время он пришёл домой с винтовкой, чтобы отправить из города свою семью. Посадил нас всех в товарняк, и мы поехали.
До Смоленска ехали восемь суток. Потом день стояли, не доезжая Смоленска. Когда наконец-то рано утром нас пропустили, мы увидели разбитый бомбежками город. На вокзале стояла солдатская кухня. Беженцев кормили кашей. Мы были очень голодные, я ел эту кашу и, казалось, что вкуснее еды нет на свете. Потом состав отправили в Москву. Там никого из эшелонов не выпускали. Привезли нам хлеб и отправили дальше в Казань.
Вспоминаю волжскую пристань. Народу много-много. Я засмотрелся на трехпалубный корабль. Впервые видел такой. А мама держала за руки двух сестёр. Вообщем, я потерялся. Милиция отвела меня в детприёмник, а оттуда отправили в детский дом. Помню его название – «Федотовский». Маму, сестёр, дедушку с бабушкой отправили в татарский колхоз. Приняли их хорошо. Мама работала в колхозе, дед клал печки и гнал дёготь в какой-то артели, бабушка занималась хозяйством. И все искали меня. Когда нашли, оказалось, что я был в детдоме всего в девяти километрах от них.
Вернулись мы в Витебск после войны в августе 1945 года. Города не было, одни развалины. На месте, где сейчас здание вокзала, стоял маленький кирпичный домик и там приезжавшие проходили санобработку. На месте нашей улицы Винчевского – поле, растёт трава, и остались заржавевшие трамвайные рельсы. Представляете себе эту картину. Никого из довоенных соседей мы не нашли.
У меня до войны были друзья: Мулька, Хаим, Абрам. Никого не встретил. Даже не у кого было спросить, куда делись все люди, где мои друзья. Случайно узнал про девочку Гинду. Я ходил с ней вместе с детский сад. Её мама приехала из эвакуации, была у нас дома и рассказывала, что Гинда была на даче вместе с детским садом. Мама не смогла её сразу забрать. Когда наконец-то добралась до этой дачи, ей сказали, что детей уже отправили на восток. Куда их отправили и остались ли они живы, никто не знал.
…Мы пришли к Западной Двине, все мосты разрушены, на лодке перебрались на тот берег. Пару дней пожили у родственников, а потом мама пошла на фабрику «Знамя индустриализции» и ей сказали: «Выходи на работу, надо восстанавливать предприятие». Маме дали комнату в «красном доме», это в начале нынешней улицы Гагарина. Там жили не только мы, но поначалу и все наши родственники, что возвращались в Витебск.
Я пошёл в пятый класс 10-й Сталинской школы. Она и сейчас на том же месте. Однако много учиться мне не пришлось. Надо было что-то зарабатывать. Меня устроили в артель «Вперёд» шить головные уборы. Учил Массарский. Платили по 150 рублей в месяц. Но денег не хватало. И я пошёл искать другую работу. Устроился слесарем в артель «Металл» и проработал там до самой армии. Потом три года армии. Вернулся в Витебск в 1954 году. Пошёл на завод заточных станков и там уже работал до пенсии.
В нашем разговоре самое активное участие принимала дочь Михаила Ароновича – Элла Михайловна. Всё, что касалось её материнской линии, то есть семьи Каган рассказывала она.
– Мамин папа Абель Менделевич Каган родился в 1902 году. Он из Заольша. Это нынешний Лиозненский район. Был из обеспеченной семьи. У них в Заольше было хозяйство, арендовали у помещицы землю, держали коров, живность. Сама помещица, она ещё владела и кирпичным заводом, постоянно жила в Варшаве.
Когда дедушка рассказывал, как они жили, то непременно подчеркивал, что в доме пекли белые булки, а к праздникам – халы. Тогда это, наверное, было мерилом достатка.
Каганы смогли дать всем детям образование. Дедушкин брат Засима Менделевич закупал у населения овощи. В тридцатые годы он проштрафился. Свеклу, которая осталась от реализации, раздал рабочим. Годы были голодные. Засима пожалел рабочих и, как говорится, ни одно благое дело не остается безнаказанным. На него написали донос и его посадили. Отбывал срок в лагерях. А когда началась война, его, уже освобождённого, но неблагонадежного, призвали в стройбат. Засима Менделевич погиб в годы войны.
Сестра деда Ольга Менделевна была замужем за генералом. Его звали Пётр. Он жил в Москве, а она – в Витебске, заведовала детским садиком. Пётр часто к ней приезжал. Почему не забрал к себе в Москву, можно только догадываться. Пётр погиб в годы войны.
Сестра Паша Менделевна была педагог, её муж – красный командир. Его звали Константин Иванович. До 1937 года он тоже был педагогом. А когда репрессиями «выкосили» командный состав армии, Константина Ивановича отправили на курсы красных командиров, замещать репрессированные кадры. У сестёр были мужья – русские. В гарнизоне Паша Менделевна возглавляла курсы всеобуча, так как большинство жён красных командиров были неграмотные, она учила их читать и писать.
Абель Менделевич Каган и до войны и после победы работал в Витебске на железной дороге. Занимался системой водоснабжения.
…Война. Немцы подходят к Витебску. Кто мог, эвакуировался с фабриками и заводами по железной дороге, кто-то с семьями пытался уйти пешком. А Абель Менделевич днём и ночью находился на железной дороге. Слава Богу, семью успел отправить на восток. А сам никуда не мог двинуться. Станцию бомбят, город горит, поезда уже практически перестали уходить на восток, но приказа оставить рабочее место не было. Сколько людей погибло в Витебске и других городах Советского Союза, потому что о них «мягко говоря» забыли. Приказы не поступали, начальство думало о другом, и люди, кто по совести, а кто из-за страха не покидали рабочих мест.
Машинистом одного из последних составов, отправлявшихся со станции Витебск, был друг Абель Менделевича – Иван Петрович Марковский. Он коротко сказал:
– Аба, быстро садись. Немцы в городе.
И они отправились в путь. По дороге ещё прихватили женщину с маленьким ребёнком. Под бомбёжками немецкой авиации всё же добрались до Смоленска.
Абель Менделевич тут же пошёл на призывной пункт и его мобилизовали в Красную Армию. Воевал в пехоте аж до 1944 года. Редко кто из пехотинцев первого призыва остался в живых. Абель Кагана ранило, контузило, но всё же он выжил. Воевал на Курской дуге. Среди прочих военных наград была одна, которой особенно гордился – медаль «За отвагу».
Уже после войны Абель Менделевич рассказывал домашним.
«Когда поднимали в атаку, и тебе казалось, что рядом с тобой бежит твою семья, возвращался с боя невредимым. А если этой галлюцинации не возникало – плохая примета. Причём так было у многих. Правда, кто-то признавался, а кто-то думал, расскажешь, посчитают, что от страха сошёл с ума».
Когда немцев погнали на запад и бои шли уже на подступах к Витебску, Абеля Менделевича отозвали из действующей армии, чтобы восстанавливать Витебский железнодорожный узёл. Его перебазировали в Рудню, и он попросил у начальства разрешения привезти из эвакуации семью. Ему разрешили и Абель Каган отправился на Урал за женой Любой, детьми Ниной и Мишой. А вскоре все они прибыли в Витебск.
Жить было негде, Абель построил землянку. Не велики удобства, особенно с детьми, но всё же была крыша над головой. Так прожили до 1947 года. А там начали строить свой дом по улице Карла Маркса, недалеко от железнодорожного узла.
После войны Абель Менделевич по-прежнему работал на железной дороге начальником цеха водоснабжения. За восстановления Белорусской железной дороги награжден орденом Ленина.
«Память у него была уникальной, – рассказывает внучка Элла. – Дед ушёл на пенсию. У него была тяжелая форма диабета, он почти ослеп. К нему приходили люди из отделения железной дороги консультироваться. Он на память знал все развязки водоснабжения, давал исключительно дельные советы».
Умер Абель Менделевич Каган в 1979 году.
Нет уже и его детей. Дочь – Нина Рухман работала бухгалтером сначала на фабрике «Знамя индустриализации», потом на универсальной базе. Сын Михаил Каган, профессор, последние десятилетия жил в Австралии, там и умер.
И ещё одну историю рассказала мне Элла Михайловна. Она услышала её от двоюродного брата мамы – Линковского. Его жена Полина – была узницей Минского гетто. В их семье эту историю пересказывают, как легенду. Было так или нет, сейчас никто не подтвердит и не опровергнет.
Жил до войны в Минске старый еврей, который слыл среди людей предсказателем. Что ни говорил, всё сбывалось. Этот старик, также как и тысячи минских евреев стал в годы войны узником гетто. Однажды вечером он сказал: «Завтра, кто из вас сможет вырваться – убегайте. Будут стрелять, немцы отвлекутся на выстрелы, а вы пользуйтесь моментом. Кто не убежит – погибнет. Со стариками никуда не уйдёте, – говорил он молодым. – Убегайте сами». Действительно, рано утром Полина, ей тогда было 15 лет, услышала стрельбу. Кто стрелял, она не знала. С мамой быстро пошла к лазу, который был сделан в ограждении гетто. Они воспользовались моментом и смогли убежать. Попали в партизанский отряд. Готовили еду для партизан, в медсанбате смотрели за ранеными. После освобождения Минска вернулись в город.
Впрочем, на войне случалось немало, действительно, труднообъяснимых историй. Да и, кроме того, каждый, кто выжил, считал, что ему помогло чудо.

Аркадий Шульман

P.S. Просьба, отозваться тех, кто может что-то сообщить о Витебске в годы оккупации, о Витебском гетто, у кого хранятся документы, фотографии, письма, связанные с событиями Великой Отечественной войны в Витебске.

На фото: Михаил Аронович Рухман, 2016 г.